Ознакомительная версия.
— Там, это в ресторане? — Катя окинула Колосова взглядом. — А отчего ты такой кислый?
— Да оттого… Эх, вот как оно бывает: вот так побеседуешь по душам с людьми, а потом бац — веру потеряешь.
— Во что веру? — Катя лучилась любопытством.
— Да в это самое. Только и слышно со всех сторон: любовь, любовь… Этот — ту любит, та — того обожает. Просто уши вянут.
— Ну-ка, рассказывай все подробно, — приказала Катя.
И Колосов передал ей суть ресторанных откровений последней давности.
— Ну, и чем же ты недоволен? — спросила Катя.
— Да чушь все это. — Никита чиркнул спичкой о крышку стола и закурил (Имея зажигалку, он проделывал этот фокус всякий раз в Катином присутствии, потому что однажды она восхитилась, как это у него ловко получается). — Чушь это, Катя, ложь, мура.
— Любовь? Интересное замечаньице, запомним. — Голос Кати не обещал ничего хорошего. — Ах, вот как оно, значит… Значит, ты и мысли не допускаешь, что люди могут совершать некоторые вещи, исходя из чувства привязанности, симпатии и…
— Да не верю я в чувства в деле об отравлении, — простонал Колосов, — ну вот режьте меня на части. Не верю. Болтают они слишком много лишнего, вот что. И кажется, все дружным хором вешают нам на уши кудрявую лапшу. И чем больше я всех их слушаю, тем больше проникаюсь мыслью, что плывем мы куда-то не туда в своем расследовании. И в это «не туда» нас вся эта ресторанная компания ненавязчиво, но очень настойчиво подталкивает своими россказнями про чувства к противоположному полу. А нам пора со всей этой чушью покончить. Отбросить сентиментальный вздор и заняться прямым своим делом — поисками настоящей, истинной причины двух умышленных убийств.
— И какой же, по-твоему, может быть эта причина? — спросила Катя.
— Этого я пока не знаю. Но в одном уверен, голову даю на отсечение — чувства в нашем деле ни при чем. Есть только жесткий, холодный расчет. Или я ни черта не смыслю в умышленных отравлениях.
— Просто ты вбил себе в голову, что это не кто иной, как Гусаров заказал убийство Студнева, и действовал он через официантку Воробьеву, — сказала Катя. — Ведь в этом твоя личная версия о холодном расчете заключается? А теперь ты стремишься подогнать под нее факты.
— Настоящие факты у нас, Катя, будут только тогда, когда мы будем точно знать, кто и каким образом достал яд — таллиум сульфат.
— Ну, кто языком треплет, а кто и себя не жалеет — узнает, —раздался от двери сиплый возглас.
Катя обернулась, на пороге кабинета маячил Константин Лесоповалов. Пахло от него бензином, пылью, пивом.
— Бонжур, — он бухнулся в сломанное вертлявое кресло. Кресло угрожающе затрещало под его девяносто семью килограммами. — Ну и жарища на улице. А вы тут хорошо устроились: кондишн пашет, шторки от солнца завели, блин, интим.
— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказала Катя. Лесоповалов как никогда действовал ей на нервы.
— Как, вы нас уже покидаете? — Лесоповалов всплеснул руками. — А я так спешил, старался… А может, лично вас поразить хотел достижениями в профессиональном плане? Чтоб вы потом где-нибудь черкнул» газетке небрежно — есть, мол, такой Константин, бог обидел его талантом…
— Костя, не испытывай моего терпения, — 6роcил Никита.
Лесоповалов покосился на него, посмотрел на Катю и потянулся через стол за бутылкой минеральной воды, выпил из горла чуть ли не литр, затем остаток плеснул себе в лицо — освежился, что называется, с дороги.
— Можно прямо сейчас ехать. У них рабочий день в шесть кончается. Но они, как правило, еще на месте торчат, с Интернетом шалят, интимничают, — сказал он небрежно, — в этой своей, ешкин кот, лаборатории. Вот данные, — он достал из папки бумаги, — ознакомься. Вот еще. Я проверил — практически все сходится. Если тебя интересует мое мнение, выдергивать его на допрос надо прямо сейчас, пока у нас свежая информация. Чуть что — задержанием припугнуть. У меня как раз в изоляторе камер полно свободных.
Колосов погрузился в документы.
— Кого вы имеете в виду, Костя? — спросила Катя. Она не только не «покинула их», но и даже в забывчивости назвала грубияна Лесоповалова по имени, то есть чуть ли не как близкого друга.
— Кого? Да Юрку Воробьева, брата нашей официантки. — Лесоповалов неожиданно и вполне дружески подмигнул ей: а? Знай наших! — Между прочим, с меня семь потов сегодня сошло, и это не мои обязанности — такую информацию проверять, а Москвы! Слышь, Никита? Я сейчас позвоню на Петровку и так и скажу им: «За вас работу делаем, хвосты подчищаем».
— Катя, знаешь, где, оказывается, работает брат Воробьевой? — сказал Колосов. — В НПО «Сатурн». Попал туда после окончания оптико-механического факультета Института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Трудится в лаборатории высокоточной фотоэлектрической техники, предназначенной для аэрономических навигационных систем летальных аппаратов. Не хило, да?.. Что тут дальше написано у нас? Лабораторию возглавляет член-корреспондент Академии наук профессор Марусин. А Воробьев всего только пока лаборант у него. А это что? Костя, ты справку о его зарплате получил? Да, негусто, на такие деньги и лаборанту не прокормиться. А самое-то главное, Костя, как? Прояснил?
— Обижаешь, Никита, вот, — Лесоповалов извлек из своей бездонной папки еще какую-то бумагу. — Между прочим, визу пришлось получать в соответствующем отделе у коллег с Лубянки. Они этим делом тоже теперь сильно заинтересовались.
Катя молча следила, как Колосов внимательно, жадно, азартно читает справку — просто глотает информацию!
— Ну что? — не выдержала она. — Что там написано?
— Брат Воробьевой имеет непосредственный доступ к препарату таллиум сульфат, — за Колосова ответил Лесоповалов, — вот что там написано. А еще то, что эта дрянь хранится у них в лаборатории. Меры по хранению на бумаге вроде бы соблюдаются, но никакого учета по расходу практически не ведется. Ну, все, кранты. Я свой вклад в это Дело внес. За Столбы отчитался. Теперь за тобой, Никита, дело, за отделом убийств. Когда за Воробьенком поедем, сейчас или завтра?
— Сейчас, — Колосов стукнул по столу кулаком.
У него было такое вдохновенное, решительное лицо, что Катя подумала — останавливать и удерживать его сейчас бесполезно. Рубикон перейден.
От научно-производственного объединения «Сатурн»; у Никиты Колосова не осталось никаких ярких воспоминаний, кроме глухого бетонного забора и кирпичных восьмиэтажных заводских корпусов. Несмотря на то, что рабочий день уже закончился, корпуса эти продолжал жить своей размеренной производственной жизнью. Koлосова и Лесоповалова на проходной уже поджидали двое молодых, спортивного вида мужчин. Это были coтрудники ФСБ, «заинтересовавшиеся», по словам Лесоповалова, фактами, имеющими отношение к случаям отравления таллиумом сульфатом и всплывшей в связи с этим фамилией Юрия Воробьева. После краткого обмена информацией решено было пригласить Воробьева в административный корпус для неформальной пока еще беседы. Проще говоря, для прощупывания фигуранта.
С присутствием на этой беседе коллег из спецслужбы Колосову пришлось смириться. Впрочем, возможно, это было и к лучшему. Появлялся лишний и весьма действенный инструмент психологического давления на подозреваемого.
Но когда Колосов увидел лаборанта Воробьева, его сразу же посетило предчувствие, что особенно давить мозгами на этого фигуранта не придется, потому что…
— Мне сказали, со мной хотят говорить… Кто-то из милиции? — это были первые слова Воробьева-младшего, переступившего порог кабинета в отделе технологии менеджмента и маркетинга, где его уже ждали Колосов, Лесоповалов и работники ФСБ.
— У нас к вам есть разговор, Юрий, — сказал Колосов и представился.
Лицо Воробьева-младшего вытянулось и застыло в тревожном ожидании. Он был и правда очень похож на свою сестру. Но то, Что было в облике Елены Воробьевой привлекательным и даже красивым, во внешности ее брата трансформировалось в некую расплывчатую дисгармонию черт: слишком хрупкое, если не сказать хлипкое, телосложение, слишком длинная, если не сказать цыплячья, шея, слишком белая, нежная кожа для мужчины — видно, как на висках проступают голубые жилки. Бьется, пульсирует кровь. Глаза у Воробьева были серые, большие и тусклые, как слюда, подбородок женский, безвольный. В разговоре он часто нервно облизывал свои пересохшие губы, и, это так сильно раздражало Колосова, что порой ему было трудно и неприятно смотреть на этого парня.
С первого взгляда было ясно — фигурант уже здорово струхнул и его волнение и страх только усиливались.
— Мы к вам в связи с делом об убийстве вашей сестры, — с места в карьер начал допрос Константин Лесоповалов. — Вы уже были у следователя в прокуратуре?
— Я? Нет, — ответил Воробьев-младший. — Я не был.
Ознакомительная версия.
