Ознакомительная версия.
— Я? Нет, — ответил Воробьев-младший. — Я не был.
— Да вы присядьте, Юра, — Колосов указал нa стул, — разговор у нас с вами будет долгий.
Еще по пути в «Сатурн» Колосов и Лесоповалов договорились не изобретать велосипед, а допросить братца по старой, как мир, и весьма действенной методике следователь «добрый», следователь «злой». Присутствие в кабинете людей в сером планы эти, в общем-то, не нарушало. Коллеги из ФСБ пока были молчаливы, как тени.
— Значит, не вызывали вас еще в прокуратуру. Ничего, вызовут, — зловеще пообещал Воробьеву Лесоповалов. — Вы в курсе обстоятельств смерти вашей сестры?
Воробьев кивнул, однако нервно и неуверенно.
— Елена Воробьева была умышленно отравлена. Вас знакомили с материалами судмедэкспертизы?
Воробьев помотал головой — нет.
— Значит, ознакомят. Пока еще как законного представителя потерпевшей, — еще более грозно пообещал Лесоповалов. Однако Колосову показалось: Воробьев не понял, в чем именно состояла вся соль этой туманной угрозы.
— Юра, вы любили свою сестру? — спросил он у Воробьева.
Тот судорожно закивал: да, да!
— И вам ведь не всё равно, правда, будет ли найден и наказан ее убийца? Не так ли? — Голос Колосова был вполне дружеским.
Новый кивок — Воробьеву это было не все равно.
— Вы знаете, каким ядом была отравлена ваша сестра? Стоп. А это уже интересно. Воробьев впился в них испуганным взглядом. Губы задрожали.
— Вам знакомо название препарата «таллиум сульфат»? — спросил Лесоповалов.
Судорожный утвердительный кивок.
— Не слышу ответа, — грозно повысил тон Лесоповалов.
— Да, знакомо.
— Вот, прочтите выводы химико-биологической экспертизы. Четвертый пункт особенно внимательно — о причине смерти вашей сестры, — Лесоповалов вручил Воробьеву заключение.
Пока парень читал, они все молча терпеливо ждали. В кабинете менеджмента и маркетинга было тихо, как в склепе: темные слепые экраны мониторов, молчащие телефоны, отключенный факс. Опущенные жалюзи на окнах как сплошные решетки. Воробьев вернул заключение. Головы он так и не поднял. Никита видел перёд собой его русый мальчишеский затылок. Парню было всего двадцать три года, такого надолго не хватит. Он кивнул Лесоповалову — давай, жми.
— Ваша сестра была отравлена таллиумом сульфатом. А тремя днями раньше в ресторане, где она работала, этим же ядом был отравлен некий гражданин Студнев. Вы лично, Юрий, — Лесоповалов первый раз назвал Воробьева по имени, — имеете, что сказать нам по этому поводу в качестве свидетеля?
— Я? Я… нет, почему вы меня спрашиваете? — Голос Воробьева сразу сорвался. — Я не знаю никакого Студнева.
— Вы имеете здесь, на работе, доступ к препарату таллиум? — впервые подал голос один из молчаливых фээсбэшников.
— Д-да, мы работаем с ним… С этим препаратом и с другими. Не я один, и другие тоже. — Воробьев умоляюще посмотрел на Колосова и тот сразу внял ему.
— Вот что, Юра, — сказал он, — вы взрослый человек и должны отдавать себе отчет, в рамках какого дела проходит наша беседа — дела об убийстве двух человек.
— Но я же ничего не…
— Лучше признайся во всем сам и сразу, парень, — веско сказал Лесоповалов. Точно гвоздь вогнал в доску, — иначе хуже будет. Ведь это только начало еще, а конец в камере ждет.
— Я не знаю никакого Студнева, — простонал Воробьев, — я ничего плохого не хотел, я не думал…
— Ничего плохого?! — порохом взорвался Лесоповалов. — Два человека ядом отравлены, к которому ты, парень, имеешь открытый доступ. — Лесоповалов погрозил пальцем. — Думаешь, учета не проведем в этом вашем ящике оборонном? Ошибаешься. Тут дело не только убийствами попахивает. А еще кое-чем похуже. Гриф «секретно» с вашего предприятия до сих пор не снят.
— Я ничего плохого не хотел, — Воробьев обращался теперь исключительно к Колосову, потому что Лесоповалов и молчаливые люди в сером пугали его, — я не знал, не думал даже… Просто так вышло. Она попросила меня, сама попросила…
— Кто? О чем? Говори яснее, — словно барбос, рявкнул Лесоповалов.
— Лена. Она попросила достать…
— Расскажите по порядку, Юра, как все было. Уверен, вместе мы во всем сразу разберемся, — задушевно уговаривал его Колосов, — а если разберемся, то и до камеры, до ареста дело не дойдет.
— Хорошо, я все расскажу, всю правду. Я ничего не, знал, то есть… Меня Лена попросила достать ей таллиум.
— Откуда же ваша сестра могла про него знать?
— Я сам ей рассказывал. Когда только сюда в лабораторию устроился после института… мне сначала здесь не нравилось. И мама была против, и Лена тоже, особенно, когда я рассказал, что работать приходится порой с опасными ядовитыми препаратами.
— Когда точно вы рассказали сестре про таллиум? — спросил Лесоповалов.
— Давно, наверное, больше полугода назад. Я хотел« отсюда уйти, через Интернет место искал.
— А когда Елена попросила достать ей этот препарат?
— Недели три назад, еще в середине июля.
— А она как-то объяснила, зачем ей вдруг понадобился яд? Только, мальчик, не заливай нам тут, что она сказала тебе, будто крыс им хочет травить в своем ресторане, — хмыкнул Лесоповалов.
По растерянному виду Воробьева Никита понял: если парень и собирается им врать, то именно так бездарно.
— Я не знаю, зачем он ей понадобился, выдавил Воробьев, — она мне не сказала.
— Юра, посмотрите на меня, вы до сих пор ничего не поняли. В ваших же интересах сказать нам правду, — Колосов сочувственно вздохнул, — во избежание многих неприятностей.
— Лена мне сказала, что я могу, и она тоже… мы можем неплохо заработать, — голос Воробьева-младшего дрожал, — она сказала: есть один человек, и он обещает хорошие деньги за дозу препарата.
— Вы с действием таллиума на человека знакомы? — спросил Колосов.
Воробьев кивнул.
— И о дозах смертельных тоже представление имеете?
— Конечно, я же работаю с этим препаратом, и с раствором на его основе, и с напылителями. У нас инструкция по технике безопасности подробная, — промямлил Воробьев.
— Ваша сестра просила достать смертельную дозу? — спросил Лесоповалов. — Какое количество таллиума вы ей передали?
Воробьев назвал, и по вмиг посуровевшим лицам коллег из ФСБ Никита сразу понял — этого количества с лихвой хватит на десяток смертельных доз.
— А сколько ты за это получил денег? — спрашивал, не отступая, Лесоповалов.
— Триста долларов.
— А сколько получила сестра?
— Она сказала, что и она столько же — поровну, — Воробьев всхлипнул, — Откуда же я мог знать, что все так ужасно случится? Я думал, это просто…
— Просто воровство, да? — Лесоповалов хмыкнул. — Ах, какой наив, надо же, стянул склянку яда на работе и думал, это для крыс? Ну и жук ты, Юра. Молодой, да ранний.
— А для кого предназначался препарат? Кто его заказывал вашей сестре? Кто с ней и с вами рассчитывался? — спросил Колосов.
— Я этого не знаю! Честное слово, не знаю!
— Расскажите, где вы передали яд сестре? Где деньги получили? — Колосову было и жалко, и противно. Воробьев уже совершенно поплыл, как и большинство нервных маменькиных сынков.
— Я принес препарат домой в контейнере, маленькая такая коробочка, — Воробьев всхлипнул, — отдал Лене. Потом она приехала в выходные, отдала мне триста бакссов. Мне тогда деньги очень нужны были. У нас ребята в Крым собирались поехать, в Коктебель, ну и я хотел.
— Чего же не поехал-то? — спросил Лесоповалов.
— На работе отпуск оформить отказались. У нас срочный заказ пришел, все отпуска до сентября отменили, — Воробьев снова страдальчески всхлипнул. — И Лена умерла… Я чуть с ума не сошел. Если бы я только знал, что это для убийства, я бы никогда, честное слово. Я просто не думал ничего такого.
— Интересно, а о чем ты вообще думал? Чему тебя в институте пять лет учили? — Лесоповалов злился. — Хороши братец с сестричкой…
— Не смейте о Лене так, она же умерла! — истерически воскликнул Воробьев.
— Умерла. А по чьей вине? Кто виновен в ее смерти? Ты себя и не винишь ни в чем, как я вижу. — Лесоповалов был в бешенстве. — Ничего такого он не думал, ах ты…
— Когда вы видели сестру в последний раз? — спросил Колосов.
— Когда она деньги привезла мне — в воскресенье две недели назад, — глухо ответил Воробьев.
— А в среду разве вы не были у нее на квартире здесь в Москве?
— Нет, я вообще на квартире, что она снимала, был только однажды, когда Лена переезжала. Вещи ей помогал таскать.
— А разве это не ваша вещь, Юра? — Колосов показал ему золотой медальон с гильзой.
— Нет. Это не мое. — Воробьев испуганно смотрел на золотой кулон.
— Между прочим, тут святой Георгий изображен! Тезка ваш.
— Это не моя вещь, с чего вы взяли? Я не женщина, чтобы разные побрякушки носить.
— Но крест-то, наверное, носишь. У тебя же папа был священник. Эх ты, чадо, святоша, — Лесоповалов скривил губы, — хорошо ж тебя папаня воспитал, как людей травить ядом ворованным!
Ознакомительная версия.
