Нашу беседу я записывал на магнитофонную пленку.
Пьер Сакс снова стал читать свою запись.
«Мы еще немного поболтали о том, о сем, затем я поинтересовался, знают ли Шадрон и его друзья, что их противники из оппозиционной партии подкупили нас, журналистов, чтобы мы скомпрометировали Дювивье.
– Конечно, – ответил Рено.
– Для твоего тестя было бы ужасным ударом, если б он узнал, что компрометирующие материалы получены не от ваших противников, а от тебя. И все это только из-за того, что ты не пожелал ждать еще пятнадцать или двадцать лет поста министра.
– Ах, – ответил Рено, – Шадрон, безусловно, достойный человек, но несколько старомодный. А времена меняются…
Поль засмеялся.
– Дювивье выключен из игры, – сказал он. – Но только на время. Он вернется. Немного позднее. Подобные инциденты создают много шума, а потом все о них забывают.
Дальнейший разговор был не менее щекотливым. Но тогда еще Поль Рено не понимал, куда я клоню и что скрывается за моими намеками».
Сакс повернулся к Полю Рено и полюбопытствовал:
– Ты и теперь абсолютно ни о чем не беспокоишься?
Тот не ответил.
«– Если кто-нибудь перебежит тебе дорогу, Рено, ты ведь уберешь его, не раздумывая, верно? Поль нехотя процедил сквозь зубы:
– Трудно признаться в этом, но если понадобится, – да.
– И со мной ты бы также поступил?
– С тобой?
Я решил облегчить ему ответ и спросил:
– Если бы для твоей карьеры возникла необходимость уничтожить меня, ты бы сделал это?
Поль нервно пробормотал:
– Странный вопрос…
– Так сделал бы или нет?
– Боюсь, что да.
– И все же ты ответил не сразу, немного помедлил…
– Да, немного… Нерешительность, – заметил Поль, – еще не является свидетельством влияния моральных принципов, чаще это говорит о бесхарактерности человека или его неопытности.
– А что значит для тебя человек?
Поль любил такие вопросы. Он ответил сразу и с явной гордостью:
– Человек – это единственный хищник в мире, который никогда не покажет в открытую, что у него есть когти.
Великолепное изречение! Даже я вынужден был это признать.
– Человек радуется тому, что у него есть когти?
– Да, если это хорошие когти!
– А если нет?
– Тогда человек возмущается, если такие когти кто-то другой пускает в ход, и это называется борьбой за моральные принципы. А каким ты сам видишь человека, Сакс?
– Это несчастное существо, которое задвинули в дальний уголок да и забыли про него.
Поль немного подумал и мне показалось, что он согласился со мной».
– Я правильно тебя понял? – спросил Пьер Сакс. Но Поль Рено, казалось, его не слышал.
– «Рено, а как ты посмотришь на то, что я попытаюсь уничтожить тебя, подобно Дювивье?
Поль растерялся.
– Что ты сказал? – испуганно переспросил он.
– Неужели это тебя не разозлит? Поль явно ничего не понимал.
– Ты – меня… уничтожить?..
– Да.
Его растерянность как рукой сняло. Поль улыбнулся.
– Еще бы не разозлиться, – сказал он. Однако, судя по его безмятежной улыбке, он все еще ничего не понял.
– Ты ведь обрушишь на мою голову все проклятья!
– Еще бы!
– И все это во имя соблюдения моральных принципов!
– Разумеется!
Поль весело рассмеялся.
– А ты непременно хочешь сделать из этого трагедию?
– Возможно. Никто не может запретить нам иной раз становиться сентиментальными. Все ведь зависит от желез внутренней секреции.
И тут впервые в его глазах мелькнула тревога. Он спросил с натянутой улыбкой:
– Ты хочешь поставить меня на колени, Сакс? Почему?
Теребя в руке листок бумаги, я спросил, хорошо ли он помнит свой последний год в лицее, когда проводилась математическая олимпиада, в которой принимали участие все парижские школы.
– Конечно, – кивнул Поль, – я хорошо это помню.
– Ты тогда получил второе место, не так ли?
– Да, – подтвердил Поль.
– Ты тогда оказался вторым и в награду получил спортивный автомобиль.
Он посмотрел на меня с удивлением.
– Верно, но откуда ты об этом знаешь?
Я сказал, что об этом тогда писали все газеты, и спросил:
– А ты помнишь, кто был первым?
– Нет. Тогда мне, конечно, было известно это имя, но сейчас я уже забыл его.
– Первое место занял Пьер Сакс! – сказал я.
– Ты?! – удивился Поль. Я кивнул.
– Я учился в скромной пригородной школе. После присуждения первого места меня сфотографировали, и это фото появилось на следующий день в газете, но автомобиль в подарок я не получил. Когда я пришел домой со своей наградой, меня встретил пьяный отец, который посмотрел на мой диплом мутным взглядом и даже не сумел прочесть, что там написано, только спросил, сколько денег я за это получил.
– А ты и в самом деле что-то получил?
– Медаль. Вчера я нашел ее на чердаке среди старого хлама и десять минут не мог до нее дотронуться.
– Она была такая грязная?
– Нет, сияла, как новенькая.
Я заметил, что Рено смотрит на меня недоверчиво и испытующе, и продолжал теребить бумажку в руке. Наконец я встал и поинтересовался, не знает ли он, когда отправляются в Бурже утренние поезда.
– А почему ты меня об этом спрашиваешь? Посмотри сам расписание.
– Ты ведь ездишь туда время от времени, не так ли?
Рено уставился на меня с нескрываемой тревогой.
– И поэтому я должен знать расписание поездов? Если мне случается бывать в Бурже, я езжу туда на машине.
– А раньше как ездил?
– Что значит, «раньше»?
– У тебя что же… родственники в Бурже?
– Нет.
– Друзья?
– Тоже нет. Да почему тебя все это интересует?
– Скажи, ты знаешь, где находится сиротский дом в Бурже?
Рено внимательно посмотрел на меня.
– Сиротский дом? Странный вопрос…
Я пояснил, что готовлю репортаж о сиротских домах во Франции и хочу посетить сиротский дом в Бурже, чтобы определить, соответствует ли он среднему уровню таких учреждений, так как мы начинаем кампанию по сбору средств для сиротских домов.
– Ты имеешь в виду добровольные пожертвования?
– Да.
Рено недоверчиво покосился на меня.
– Ваша газета занимается сбором средств для сирот?
– У журналистов тоже имеются железы внутренней секреции.
Рено больше не улыбался. Он уже понял, что я что-то замышляю, только никак не мог понять, что именно, и потому насторожился.
– Недавно я побывал в Бурже, – сказал я. – Сиротский дом там не очень большой – здание белого цвета, расположенное на высоком холме, на окраине. Верно?
– А мне-то откуда это знать! – огрызнулся Поль.
– О-о, – удивленно протянул я. – Неужели не знаешь?
– Думаешь, мне известны все сиротские дома Франции?
– Мне сказали, что ты знаком с тамошним директором.
– Я понятия не имею, кто является директором сиротского дома в Бурже.
– Достопочтенный господин Рошель.
– Никогда не слышал этого имени.
– Правда?
– Зачем мне лгать!
– Вот это-то и есть самое непонятное.
– Что именно? – Рено явно начинал раздражаться.
– Недавно в редакции мы заговорили о Бурже, и кто-то сказал, что ты уже несколько лет посещаешь сиротский дом господина Рошеля, что ты друг его дома и каждое лето посещаешь сирот. При этом ты каждый раз обедаешь с директором и оставляешь ему денежный чек. Мы тогда сразу подумали, что ты именно тот человек, который может возглавить наш фонд.
Рено вздрогнул и побелел.
– Ни в коем случае! – почти закричал он.
– Боже, да что ты так волнуешься? Это же очень почетно – возглавить фонд и собирать средства в пользу сирот. Все дамы высшего света занимаются благотворительностью. – И прикрыв глаза, я спокойно добавил: – О, я понимаю, что тебя не устраивает – ты не прочь возглавить фонд, только не хочешь делать это благое дело с помощью нашей газеты.
– Совсем не в том дело! Хотя… в определенном смысле… Ты должен меня понять: вы только что разделались с Дювивье и если вы сейчас выберете меня на сию почетную должность, это будет выглядеть подозрительно, люди могут подумать, что я состою с вами в заговоре.
– А ты и был с нами в заговоре. Поль, уже не сдерживаясь, заорал:
– Да! да! Но это не значит, что каждый… Однако, заметив, что я улыбаюсь, он немного успокоился.
– Послушай, – продолжал Поль, – я не люблю это публичное милосердие, мне оно претит. В рекламе, которая раздувает все эти благотворительные акции, есть что-то вульгарное. Сделай милость, поищи для вашего фонда какую-нибудь другую кандидатуру. Пожалуйста, проводите сбор средств, но только без меня.
– Ах, какая неприятность! – с озадаченным видом произнес я.
– О чем ты?
– Боюсь, статья уже напечатана.
– Какая статья?
– По поводу сбора средств для сиротского дома в Бурже.
Рено побагровел от гнева. Приблизившись ко мне вплотную, он закричал:
– Ты хочешь сказать: вы использовали мое имя без моего разрешения?!
