Сестра Жанна сказала, что он отсыпается после дежурства. Вот она как раз ничуть не менялась, все нынешние невзгоды проходили мимо нее по касательной. Успела нарожать троих детей, перенесла серьезную операцию, но осталась смешливой болтушкой, как на заре туманной юности. Едва услышав мой голос, засыпала вопросами о сыновьях, о Ляльке, попутно (непонятно, в какой связи) поведала о чудодейственном снадобье под названием «Спирулина», похвасталась успехом старшего сына на математической олимпиаде, сообщила, что их черному Ганику позавчера оторвали в драке ухо, — и тарахтела без умолку, пока я ее не перебил:
— Разбуди Герасима.
— Ванюха, не будь эгоистом. Он только два часа как уснул. Что у тебя стряслось?
— Ничего не стряслось. Я сейчас подскочу.
— Бесполезно, Вань.
— Почему бесполезно? Бухой, что ли?
— Да.
Крепкая у меня сестренка, подумал я с уважением. Щебечет как ни в чем не бывало, когда муж валяется пьяный. Не всякая сумеет. Но это уж наше семейное, от родителей, наследство: при всех непогодах — улыбка на лице.
— Сильно пьяный?
— Если хочешь нормально с ним поговорить, приезжай утром. У него завтра отгул.
Утром так утром. Ровно в восемь я позвонил в знакомую, обитую коричневым кожзаменителем дверь. Открыл сам Герасим. Он был в майке и трикотажных шароварах. По мышечному облику — человек-гора.
Но лицо припухшее, взгляд тоскливый. Улыбнулся через силу.
— Давай на кухню, Иван. Как раз позавтракаем. Чайник токо закипел.
— А где?..
— Жанка с обормотами до обеда продрыхнут.
Только сейчас я сообразил, что сегодня суббота. Когда сели за стол, полковник спросил:
— Ты за рулем?
— Угу.
— А я нет, — с тем и набухал в чашку коньяка из хрустального графинчика. Я невольно поморщился:
— Не рановато ли, Гера?
— В самый раз. С утра выпьешь, весь день свободный. Так нас партия учила. Ну! За тебя.
Выпил, отдышался. Сбросил с глаз серую слезинку. Пододвинул ко мне банку с кофе, сливки. Помнил мои привычки.
— Может, сам за собой поухаживаешь?
— Поухаживаю, Гера. Не суетись.
Я приготовил кофе, намазал маслом свежую булочку, сверху положил кусок сыра. Полковник следил за мной просветленным взором, отмякал.
— Жанна предупредила, что приедешь. Что случилось? На ментов нарвался?
— Не совсем…
Я рассказал о вчерашнем происшествии и о ночном визите Оленьки. Полковник слушал не перебивая, но успел повторить коньячную дозу. Когда я закончил, спросил:
— И все?
— Тебе мало?
— Молоденькие девочки, Вань, никогда до добра не доводят.
— Это уж точно.
Чтобы не подвергать себя соблазну, полковник убрал графинчик с коньяком на верхнюю полку кухонного шкафа. Для своих пятидесяти трех лет он был, пожалуй, немножко тяжеловат.
— Говоришь, сколько с тебя потребовали? Полторы штуки?
— Пока да.
— У тебя есть такие деньги?
— Могу достать.
— Тогда надо отдать.
От изумления я поперхнулся булочкой.
— Как тебе не стыдно, Герасим Юрьевич! Ты же в органах работаешь. И предлагаешь сдаться бандитам?
— Именно поэтому, что работаю в органах, и предлагаю. Обстановка диктует условия. А что, собственно, ты хотел услышать от меня?
— Речь не о деньгах — об этой девушке. Я хочу ее вытянуть оттуда, если она жива.
— Так она же тебя сдала.
— Нет. Это понт. Она в беде.
Герасим Юрьевич положил на тарелку картошки со сковороды, густо сдобрил кетчупом и начал жевать с таким отвращением, будто проделывал трудную, но необходимую работу. Опасный синдром: отсутствие аппетита с похмелья.
— Как я понимаю, — сказал он вяло, — тебе эта девчушка чем-то приглянулась.
В самую точку попал злодей.
— Можешь помочь, помоги. Нет — скажи прямо. При чем тут — приглянулась или нет? На меня наехали какие-то говнюки, и, по-твоему, я должен сразу лапки кверху?
Полковник принялся за чай с бутербродами. Тоже с брезгливой гримасой. Хотя, возможно, отвращение у него вызывала не еда, а содержание нашей беседы.
— Немножко ты, Ваня, оторвался от реальности. На тебя наехали не говнюки. Нынче говнюки те, кто по старинке горб ломает и зарплату клянчит, а те, кто при деньгах да при стволах, — это есть молодые хозяева жизни. И уж особенно те, кто ими управляет.
— Ты серьезно?
— В принципе, конечно, этих козлов можно прижучить. Вопрос в том, хочешь ли ты этого.
Опять верно угадал.
— Я хочу спасти девушку.
— Одно без другого не сделается.
— Что значит прижучить?
В глазах моего доблестного шурина мелькнул холодный огонек. Тусклое, жутковатое свечение. Он сразу опустил глаза, словно застеснялся. И правильно сделал. Ощущение от этого проблеска такое же, как если человек во время обычного разговора вдруг ни с того ни с сего полоснет тебя ножом. Однажды мы с ним были на рыбалке, и к нам привязалась пьяная компания, четверо парней. Куражились, требовали, чтобы мы убрались на другое место, потому что они здесь отдыхают. Подбирались спихнуть нас в воду вместе с удочками. И точно такое же выражение холодного, тусклого света появилось тогда в глазах полковника, а через секунду он сломал одному из хулиганов хребет. Я так полагаю, что сломал. Хруст был очень громкий.
— Сперва надо выяснить, чья группировка. В твоем районе Гура Францович верховодит, по кличке Плюха. Но это не обязательно его ребята. Там левых много. В любом случае без крови не обойдется.
— Как это — без крови?
— Братва уговоров не понимает. Признают только силу. Тут своя психология. Раз угодил к ним в должники, они не остановятся. Даже если захотят. Да они и не захотят. С какой стати?
— Но можно просто пугнуть.
— А я про что? Небольшое кровопускание, и они на время принимают человеческий облик.
Я затянулся сигаретой, закашлялся. Герасим Юрьевич с тоской поглядел на шкаф, куда спрятал графинчик.
— Комедию ломаешь, гражданин начальник, — сказал я. — Никогда не поверю, что органы…
— При чем тут органы? На такую мелочевку никто санкции не даст.
— Тебе? Заслуженному оперу?
— Оставь, Иван. Как ты себе это представляешь? Пойду к начальству и попрошу: разрешите, дескать, тряхнуть теплую компашку?
— Почему нет? Это же бандиты, рвань?
— Это ты так говоришь… Можно, конечно, омоновцев подключить, но для них тоже — какая зацепка? Мужик позабавился с молоденькой курочкой и не желает платить? Так я должен мотивировать?
Я не был возмущен, скорее шокирован. На этом интересном месте на кухню выкатилась заспанная Жанна. Начались охи, ахи, расспросы, шутки, подковырки и все то, что сопровождало наше общение последние десять — двадцать лет. Сестра, одним словом. Любимая и любящая. На моих глазах начавшая исподволь стареть, милая, очаровательная, лукавая, заботливая, родная толстушка, готовая во всем потакать ближним, даже во вред себе. Она всегда была такой, с самого детства. Когда появился на горизонте Герасим Юрьевич, он не то чтобы стал центром ее вселенной, но большая часть ее благодеяний и забот переместилась в его сторону. Потом родились дети — два мальчика и девочка. Моим собственным балбесам далеко до ее чад. У нее дети отборные, как каленые орешки. Мальчики, когда вырастут, станут оба прокурорами, а девочка, зеленоглазая Настена, супермоделью.
Через полчаса я отбыл восвояси, Герасим Юрьевич вышел меня проводить. Купил в палатке пива, уселись в машину. Покурили в холодке. К окошкам подтянулось тихое московское утро, наполненное приторной истомой от перебродившего за ночь смога.
Полковник предложил такой вариант. Как только бандюки объявятся, я условлюсь о встрече, пообещаю отдать деньги. Перезвоню ему. На встречу пойдем вместе. За сегодня завтра он наведет кое-какие справки.
— Каким образом?
— Ты же назвал имена — Щука, Шалва. Хватит для разговора.
— Пока будешь собирать информацию, что они сделают с девушкой?
Полковник запрокинул голову и вылил в себя сразу половину бутылки. Ладонью отер усы. Ему было хорошо.
— С девушкой у тебя навязчивая идея. Хотелось бы на нее взглянуть.
— Ничего особенного. Худенькая, как спичка. У меня такое чувство, будто она из-за меня пострадала.
— Не волнуйся, ее не тронут, пока не получат должок.
— Не вижу связи.
— Ты не видишь, а я вижу… Все-таки признайся, Вань, ты ее… это?..
— Нет, — сказал я гордо. — Хотя она предлагала.
— Почему же отказался?
— Не знаю. Может, староват для нее.
Полковник допил пиво.
— Запомни, Иван. Мужчина не бывает старым. Убитым бывает иногда, но не старым. Я не верю в старость.
— Когда подопрет, поверишь, — пробурчал я.
Глава 3
Через день утром позвонил то ли Сереня, то ли Вован.
— Узнал, дядя?
