class="p1">— Полагается, — кивнул Кауров. — С момента фактического задержания.
— А я задержан?
— Пока нет.
Кауров неуверенно качнул головой. Фактическое задержание — вопрос довольно-таки сложный, законом очерчен расплывчато. Физическое задержание вроде бы и произошло, а юридического оформления пока нет. Нужно составить протокол, довести до подозреваемого его права, в том числе на защиту, опять же под подпись. Тогда уже можно будет говорить об адвокате.
— А отцу я могу позвонить? — спросил Глицевич, вынимая из кармана смартфон.
— Можешь, — кивнул Кауров и ловким движением вырвал из руки мобильник. — Из управления.
— Значит, я все-таки задержан?
Парень смотрел на следователя, а видел, казалось, свое будущее. Решетки там, колючая проволока, вышки с часовыми. Страх перед тюрьмой искажал лицо, в глазах паника.
— Я же говорю, у тебя еще есть шанс выкрутиться. Главное, сейчас без глупостей.
— Ну да, конечно… — кивнул парень.
И, бросив на Каурова нервный, но вполне осмысленный взгляд, резко повернулся к нему спиной. Но убежать не смог, споткнулся о вовремя подставленную ногу, потерял равновесие и стал падать.
Кауров толкнул его в плечо, ускоряя падение, но Глицевич все-таки удержался на ногах. И даже попытался ударить в ответ. Кауров перехватил его руку, крепко сжал запястье, а кисть заломил назад. От боли Глицевич со стоном опустился на колено. А Кауров полез в карман за парной нейлоновой стяжкой. Стальные наручники он при себе не держал, а пластиковые были.
Пятница, 6 мая, 18 часов 43 минуты
Куртка в одном опечатанном пакете, джинсы в другом, кроссовки в третьем. Задержанного раздели практически догола, взамен изъятого предложив застиранную пижаму на два размера больше, из-за чего казалось, будто Глицевич находится в смирительной рубахе. Протокол задержания составлен, права доведены, задержанный уже позвонил домой, в нескольких словах описал ситуацию, отец пообещал адвоката в ближайшее время. Эта поддержка обнадежила парня, помогла ему взять себя в руки.
— И слова не скажу, пока не будет адвоката! — Глицевич откинулся на спинку стула за приставным столом и скрестил на груди руки.
— Как вам угодно, — кивнул Кауров.
Глицевича лишили одежды, взяли смывы с рук, из полости рта, носа, срезы с ногтей, волосы. Процедура, понятые, протоколы по каждому изъятию образца, документальное оформление каждой процедуры. Все бумаги нужно правильно заполнить, приобщить к делу, да так, чтобы никакой адвокат не придрался. С протокола задержания снять копию — для прокурора. Работы много, а в протоколе допроса даже «шапка» не заполнена. И никаких перспектив. Дело поручено Панаеву, фактически Кауров стелил бумагу под задержание ради него.
И Панаев как будто ждал, когда Кауров закончит канцелярскую возню, соберет все бумаги в папку. Но появился он не один, а сопровождая Евграфова, с появлением которого в кабинете стало невыносимо тесно. Кауров поднялся, Евграфов заметил это и кивком указал на освободившееся кресло. Кауров вышел из-за стола, освободив начальнику место. В отделе он еще не совсем освоился, но кабинет в свое распоряжение уже получил.
— Ты с потерпевшей был? — устраиваясь в кресле, спросил Евграфов. На задержанного он смотрел как на своего личного врага, грозно, гневно.
— Глицевич Максим Дмитриевич, — пояснил Кауров.
— Был, — кивнул парень, забыв об адвокате.
— Колготки зачем снял?
— Мы любовью занимались.
— А выбросил зачем?
— Пошутить хотел.
— Пошутил?
— Да глупо как-то вышло. Лариса обиделась, ушла, — вздохнул Глицевич.
— А ты за ней!
— Да нет!..
— Ты за ней! — Евграфов не спрашивал, он уверенно заявлял.
— Да нет, я в объезд поехал, думал по пути перехватить.
— Перехватил?
— Так не было ее. Я подумал, что Лариса меня опередила. И уехала.
Кауров удивленно повел бровью, глядя на Глицевича. Ему он говорил совсем другое. В первой версии Лариса не выходила на дорогу назло нему, а сейчас она, оказывается, успела уехать. И как ему после этого верить?
— Не уезжала она. В лесу осталась.
— Так я же не знал!
— Знал!.. Все ты знал!.. Нож куда дел?
— Какой нож?! — встрепенулся Глицевич.
— Которым ты убил!
— Не убивал я!
— Ну да, — презрительно скривил губы Евграфов.
— Где мой адвокат? Я ничего не скажу без адвоката!
В ответ Евграфов грозно глянул на Каурова.
— Почему задержанный без наручников?
Глицевич фактически оказал сопротивление, пытался сбежать от правосудия, Кауров имел полное право держать его в наручниках, но распорядился их снять. Возможно, Глицевич вовсе не убийца. Но объяснять Кауров ничего не стал, отделался стандартным ответом.
— Виноват!
— А почему не за стеклом? Почему не в клетке?.. Этот зверь человека убил!
— Я не зверь! — жалко возмутился Глицевич.
— Зверь! — Евграфов вперил в него взгляд. — И твое место в клетке!.. Но ты на это не надейся! Сидеть будешь в общей камере! Как убийца и насильник! Как убийца и насильник чей-то сестры, жены, дочери!.. Завтра же там и окажешься! Завтра! И поверь, никакой адвокат не спасет тебя от расправы!
— Но я Ларису не насиловал!
— Это ты скажешь своему адвокату! Потом! — зловеще усмехнулся Евграфов.
— И не убивал, — подавленно пробормотал Глицевич.
Евграфов крепко задумался, вытянув губы трубочкой и закатив глаза. Глицевич успел вспотеть, пока тянулась пауза.
— Ну хорошо, не насиловал… — наконец согласился он. — Но убил!
— Нет! — мотнул головой Глицевич.
Но Евграфов как будто и не заметил этого.
— Как Лариса оказалась у тебя в машине?
— У них автобус сломался, я подобрал.
— И сразу на речку?
— Ну да.
— И она сразу отдалась?
— Сразу…
— Тебе не показалось это подозрительным?
— Ну, не знаю…
— А если показалось, если она проститутка? Если у нее гонорея, СПИД, сифилис, гепатит?.. Она тебя об этом предупредила?
— Нет.
— Значит, сам догадался! И разозлился! Это ты в гневе швырнул колготки в кусты, Лариса стала уходить, ты ее догнал… Ты действовал в состоянии аффекта, парень! Знаешь, что это такое?
— Сильное душевное волнение?
— Это всего три года лишения свободы!.. Ты чувствовал озноб, онемение рук, у тебя был холодный пот?.. — спросил Евграфов и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Если было, мы тебе поверим. И разрешим написать чистосердечное признание с указанием признаков аффекта. Ты пишешь чистосердечное признание, мы подводим убийство под состояние аффекта, передаем дело в суд, и ты получаешь свои законные три года. А может, и два. Условный срок, извини, обещать не могу.
— Мне нужно посоветоваться с адвокатом!
— Адвокат скажет тебе, что шансов выйти сухим из воды у тебя нет. Потому что, кроме тебя, убить Ларису никто не мог.
— Ну, там машина рядом стояла, — беспомощно пробормотал Глицевич.
— Ну хорошо, машина так машина, адвокат так адвокат, — поднимаясь из-за стола, разочарованно глянул на него Евграфов. — Пусть будет, как должно быть. Изнасилование, убийство с особой жестокостью, камера с уголовниками. И двадцать лет лишения свободы. Или даже пожизненное заключение… Панаев, оформляй! И
