Варя послушно кивала, утирая заплаканные глаза.
— Так что ни слова о кассетах, ни намека о компромате, который собирал Тимур, о тайнике в библиотеке… Да вы ведь девушка неглупая и практичная и должны понимать, что можно говорить, а что нельзя, правда?
— А может, вы тут останетесь? А то я не знаю, как же я буду одна, с ментами!..
Разумеется, старая ненависть проститутки к «мусорам» взыграла.
— Вы меня разочаровываете, Варвара. А я ведь вам только что отвесил комплимент по части практичности! Ну, подумайте чуть-чуть, зачем нам тут светиться? Что мы тут делали? Зачем приходили? С чем ушли? Нет, нам нельзя оставаться, и рассказывать о нашем визите тоже не надо. Милиции — милициево, а детективам — детективово, — закончил Кис, забираясь в машину.
— Что? — изумилась Варя. — Чего это вы сказали?
Но «Нива» Киса уже выезжала в ворота.
* * *
Ксюша плакала безмолвно, глядя сквозь пелену слез на застывший, окаменевший профиль сестры. Они сидели в маленькой уютной кухне, чай давно остыл, Ксюша к нему почти не притронулась, а Саша, напротив, пила уже третью чашку — у нее пересохло в горле от рассказа, долгого и трудного…
— Самое нелепое во всей этой истории заключается в том, — горько говорила она, — что Тимур, шантажируя меня статьей о Корсакове, скорее всего блефовал; однако ему удалось меня запугать и вынудить приехать к нему на дачу… И тут-то я влипла по-настоящему: после этой «чашечки кофе» он получил в руки неплохой порнофильм с моим участием… Фантазия у него богатая, скажу я тебе, и опыт просмотра подобного жанра — тоже.
Спустя несколько дней он настоял на моем приезде на Бережковскую и поставил мне кассету: «Теперь ты у нас звезда экрана, Сашенька! Гляди, гляди, как все отлично получилось! Ты просто прирожденная актриса, ты не находишь? И знаешь, в чем особый класс этого фильма? В нем нет пошлости! Ты натура утонченная, и этот чудный фильмик получился прямо-таки лирическим, поэтическим, я бы даже сказал… Ты не находишь?..»
Я ему залепила пощечину и ушла.
Тимур позвонил мне спустя две недели — справиться о моем самочувствии. И велел приезжать снова в выходные…
Что было делать? Я приехала.
Тимур торжествовал. Все понеслось по порочному кругу: он меня шантажировал видеокассетой, вынуждая приехать, а как только я являлась, все начиналось сначала, и он получал в руки новую видеокассету с моим участием и снова угрожал пустить ее по Москве… Я стала ездить к нему регулярно.
Саша замолчала, залпом допила свой чай и прикурила, попыхивая сигаретой.
— Ты очень много выкурила, Саша… — заботливо заметила Ксюша. — Может, остановишься?
Александра только рукой махнула.
— А он, — отважилась спросить Ксюша, — а Тимур сам… Он так к тебе и не притронулся? Только снимал?
Саша вздохнула:
— После того, первого раза он стал являться в вечернем костюме. С бабочкой. Единственный одетый среди обнаженных тел — должно быть, он находил в этом какое-то особое удовольствие… Прижав камеру к животу, глядя то на нас, то на боковой экранчик камеры, он отдавал распоряжения. Он дирижировал этим действом; он, как режиссер, ставил сцены; он управлял телами, как кукловод марионетками! Все, что придумывало его извращенное воображение, все, на что было способно его трудолюбивое сластолюбие, — все немедленно и послушно воплощалось перед его воспаленным взором… Он ловил каждый мой вздох, каждый стон, он их пил, как пьют дорогой коньяк: маленькими глоточками, смакуя… Однажды, заметив это, я запретила себе издавать даже малейший звук. Сцепив зубы, я молчала, даже дыхание сдерживала. Тимур начал беспокоиться, заглядывать мне в глаза. Когда он понял, что я это делаю нарочно, чтобы ему досадить, он улыбнулся плотоядно… Кажется, не было такой гадости с моей стороны, которая, против моей воли, не обернулась бы наслаждением для Тимура!
— И что он сделал?
— Обрадовался, вот что! Даже разрумянился от удовольствия. И с удвоенной энергией стал руководить своими марионетками… Через пять минут я уже не помнила ни о Тимуре, ни о своем решении не проронить ни звука; я уже готова была не то что стонать — на стенку лезть…
— А он, значит, так сам и не…
— С тебя достаточно подробностей, Ксюша!
На некоторое время воцарилась тишина, и Ксюшин опаленный мозг перемалывал в воображении описанные Сашей сцены.
Стон боли и унижения, испытанного за сестру, невольно вырвался из груди. Ксюша прикрыла лицо руками.
— Как он мог тебя, гордую, независимую, так поломать! — хрипло проговорила она из-под рук. — Как он должен был наслаждаться твоим унижением! И как же ты должна была его ненавидеть, бог мой!
— Я его и ненавидела. Ненавидела от начала и до конца. Но дело не в унижении… Оно, как это ни странно, потеряло остроту очень быстро и даже стало частью игры… Все значительно хуже, Ксюша: я привыкла .
— К наркотикам? — в ужасе спросила младшая сестра.
— Нет, представь себе, нет. Я получала легкую дозу и не употребляла их между «сеансами», как называл наши встречи Тимур… Я привыкла, Ксюша, к другому: к такому сексу! Изощренному, бесстыдному, беспощадному! Дающему немыслимое наслаждение… Это страшнее наркотика! Ты все меня спрашивала: почему это у меня никого нет? А потому, Ксюша, что я уже не могу заниматься любовью по-другому. Ни с кем, сестричка… Я могу теперь только так , иначе я уже просто не чувствую …
Ксюша раскрыла глаза до рези в веках.
— Но, Саша, этого не может быть… Но как же так… — бормотала она, не в силах осознать, в какую пропасть свалилась Александра и с какой степенью безнадежности. — Как, ты хочешь сказать, что ты не можешь теперь никого любить? — воскликнула она отчаянно. — Но, Саша, дорогая моя, любимая моя сестричка, этого же не может быть! Как же так? — растерянно повторяла она.
Саша молчала, прикуривая одну сигарету от другой. В пепельнице была уже нешуточная гора окурков, горло саднило, но она курила, курила, чтобы чем-то занять свои руки, свои дрожащие пальцы; чтобы горечью во рту забить горечь сердца, чтобы дым заволок сознание и приглушил мысль, безнадежно-острую мысль: я уже не могу никого любить…
— Вот почему ты стала такая… — шептала Ксюша. — Я все время чувствовала, что с тобой что-то не то, что ты изменилась, в тебе появился какой-то горький, циничный взгляд на жизнь, на людей… А оно вот что!.. И как же теперь жить?!
— Не знаю. — Александра резко погасила сигарету. — Хватит на сегодня, ты не находишь? Три часа ночи, давай попробуем поспать.
— Погоди-погоди. — Ксюша подняла на сестру глаза. — Александра, но ведь… — Она встала, не замечая того, и подалась вперед, вглядываясь через столик в лицо сестры. — Саша, ты… Ты должна была его убить за это! Ты убила Тимура, Саша! Это ты! Да?!
— Нет. Пойдем спать, уже поздно.
— Скажи мне сначала! Я должна знать!
— Я тебе уже ответила, Ксения: нет.
— Не верю. Я тебе не верю! Скажи мне правду, прошу тебя!.. Я тебя не выдам, Сашенька, я никому не скажу, потому что так ему и надо, негодяю! Он тебе всю жизнь поломал! Но только я должна знать правду! Умоляю тебя!
— С каких это пор ты стала подозревать меня во лжи? — холодно осведомилась Александра. — Повторяю: я Тимура не убивала. Хотела, правда… Но убила не я. И все, кончай разговоры.
Она взяла Ксюшу за руку и потащила к ванной.
— Иди умойся, я за тобой.
— Нет! — вывернулась Ксюша. — Я тебе не верю! Ты убила Тимура, больше некому! Ты знала, что он живет в Андрюшиной квартире, и ты воспользовалась мной… Ты сочинила для меня всю эту историю о Шарон Стоун, ты научила меня, как встретиться с Реми, ты послала нас на квартиру Тимура стирать отпечатки — твои отпечатки!
Ксюша стояла, раздувая ноздри, перед сестрой. Она выдержала гневный взгляд Александры, хотя ей показалось, что сестра готова ударить ее.
— Я тебя не осуждаю, Саша, — уже мягче продолжала Ксюша. — Я тебя понимаю, очень хорошо понимаю! Я бы на твоем месте сама его убила! Но только ты должна была мне это рассказать давно, и я бы сама тебе предложила свою помощь! Понимаешь, сама! Но так, за моей спиной, — это нечестно, Саша! Я знаю, ты меня все еще за малышку с соской держишь, в этом все дело! Такие истории не для моих детско-невинных ушей — вот как ты считаешь! Поэтому ты ничего мне не сказала… А получилось — нечестно! Так не поступают! — с обидой бросала слова Ксюша. — Ты знаешь, как я люблю тебя, я же для тебя на все готова, а ты!.. Ты!.. Ты все еще хочешь мне сопли вытирать! А я, а я могла бы тебя поддержать, и морально тоже, думаешь, я все еще маленькая и глупая…
Короче, Ксюша ревела уже в голос.
Александра подошла к сестре и обняла ее.
— Конечно, ты еще маленькая, — прошептала она в ее душистые волосы, — но уже не глупая. Вернее, уже не очень глупая. А вот если бы была совсем взрослая и умная, то вспомнила бы, как я с самого начала была против идеи найти реальную квартиру; как я не хотела помогать тебе ее найти, когда ты мне позвонила из кафе; ты бы тогда вспомнила, как сама на всем настояла; как ты додумалась до Андрюшкиной квартиры и умоляла меня, заклинала тебя спасти! Мне пришлось делать выбор: помочь тебе укрепить знакомство с Реми, который тебе так приглянулся, — или пойти на поводу у моих собственных страхов при мысли, что тело Тимура исчезло!
