Честно говоря, как такового начальства у него не было, потому что формально он сам являлся главой фирмы. Правда, она состояла всего лишь из него самого и секретарши и занималась оказанием различных посреднических услуг иностранцам, в основном с Ближнего Востока, присматривавшимся к российскому рынку. Тем не менее Марков имел небольшой офис в одном из бизнес-центров, а на его визитной карточке золотыми буквами по-русски и по-арабски было написано: «Генеральный директор».
Когда-то он окончил Институт стран Африки и Азии, а потом семь лет проработал в экономическом отделе советского посольства в Каире. Все предсказывали тогда еще молодому Валерию блестящую карьеру, но за мелкую спекуляцию импортными тряпками и незаконные операции с иностранной валютой его со скандалом вернули на родину, и казалось, ему уже никогда не подняться, а все пути за границу вообще заказаны. Однако вскоре Советский Союз развалился, вовсю развернулись экономические реформы, валюту стали продавать на каждом углу, и прежние прегрешения Маркова теперь уже никого не интересовали.
Он долго думал, чем ему заняться в новой, до неузнаваемости изменившейся России, пробовал торговать мебелью, участвовал в предвыборной кампании одной из партий и в конце концов организовал что-то вроде консалтинговой фирмы, позволявшей активно использовать связи, наработанные в свое время в арабских странах.
Доходы это приносило неплохие, тем не менее неугомонная натура Маркова и склонность к различного рода авантюрам не давали ему покоя. В поисках больших и легких заработков он постоянно ввязывался в различные сомнительные проекты и однажды едва не потерял несколько миллионов долларов чужих денег, что грозило громадными неприятностями. Пришлось теребить всех друзей и знакомых, искать поддержку на стороне, и именно тогда его свели с неким Болеславом Болеславовичем Балаковым, возглавлявшим непонятную Ассоциацию содействия российским политическим реформам.
Балаков, с помощью каких-то стоявших над ним мафиозных структур, довольно быстро проблему решил — деньги были возвращены, но, естественно, не безвозмездно. Маркову пришлось выполнять множество специфических поручений своего благодетеля, в том числе заниматься обработкой депутатов Государственной думы, на которых имелся компромат.
Для встреч с парламентариями он очень подходил: был благообразен, образован, начитан, циничен, обладал большим опытом работы с людьми, не испытывал пиетета ко всяким «шишкам», а главное, не имел никаких прямых связей с организаторами шантажа, что значительно усложняло работу спецслужб, занимавшихся расследованием подобных дел. И хотя Марков понимал, что буквально ходит по лезвию бритвы, однако, ему казалось, что все обойдется. К тому же такие услуги неплохо оплачивались. Но, как известно, сколько веревочке не виться, а конец у нее всегда будет. Что вчера и случилось.
Сразу после того как Маркова отпустили с Лубянки, а это было уже практически в ночь с субботы на воскресенье, он позвонил Балакову на мобильный. По телефону, естественно, ни о чем серьезном говорить не стоило. Они обменялись только короткими условными фразами, означавшими возникновение серьезных проблем, и договорились встретиться завтра в полдень в известном месте.
Ассоциация содействия российским политическим реформам располагалась в старинной помещичьей усадьбе девятнадцатого века, сохранившейся почти в центре города. Казалось бы, такая организация должна быть максимально открытой, со свободным доступом для многочисленных посетителей. Однако двухэтажный дом с массивными колонами и кусочек ухоженного сада были обнесены высокой кирпичной оградой с колючей проволокой поверху, защищавшей и от людей, и от наступавших со всех сторон многоэтажных домов.
В связи с воскресным днем ажурная калитка из кованого металла вообще была закрыта, но когда Марков позвонил по переговорному устройству и назвал себя, ему тут же открыли. Тем более что над калиткой стояла телекамера и его наверняка узнали — он появлялся здесь довольно часто.
Кроме охранника на входе внутри здания Марков не встретил ни одного человека, пока не поднялся на второй этаж, где находился кабинет Болеслава Балакова. В приемной сидела смазливая, молодая секретарша, а из открытой двери по соседству доносились звуки работающего телевизора — там коротали время несколько телохранителей шефа. Один из них — громила с абсолютно лысым черепом — на секунду выглянул в коридор и, убедившись, что все нормально, скрылся опять.
Увидев Маркова, секретарша Балакова немедленно взялась за телефон и доложила о посетителе. Обычно она была очень улыбчивой, смешливой, кокетливой, но сейчас лишь укоризненно бросила:
— Входите, он вас ждет.
Казалось, даже ей известно о случившемся вчера проколе, чего, конечно, быть не могло. Она просто продублировала плохое настроение своего начальника.
Несмотря на ярко светившее на улице солнце, в кабинете Балакова было полутемно, и неудивительно: окна здесь всегда — зимой и летом, днем и ночью — были плотно зашторены. Просторное, обставленное дорогой мебелью помещение освещалось лишь стоявшим в углу торшером и лампой на столе. Балаков не хотел, чтобы его можно было увидеть снаружи, да и вообще определить, находится он в кабинете или нет. Среди его друзей и недругов было немало шутников, которые могли не только подослать снайпера, но и организовать стрельбу по окнам из гранатомета. Так что стоило перестраховаться.
Сам хозяин кабинета сидел за столом, опираясь на широко расставленные локти, и с мрачным выражением лица прихлебывал чай. У него были густые черные, без всякого намека на седину волосы, такие же смоляные сросшиеся брови и дряблые щеки, похожие на два отвислых мешочка, говоривших не столько о его возрасте, — он был не на много старше Маркова, — сколько о патологической нелюбви к любым физическим упражнениям.
— Ну, привет, — буркнул Балаков, отставляя чашку, и с тяжелым вздохом добавил: — Садись. Рассказывай.
— Да вы, наверное, уже все знаете… Официант-то в баре — ваш человек… Он все видел…
— Не все! — прозвучал в ответ не громкий, но грозный рык, очень похожий на львиный.
В горле у Маркова пересохло. Он знал возможности своего собеседника. Ему тоже нестерпимо захотелось чаю, однако попросить он не решился и, виновато посопев немного, приступил к изложению своей версии событий:
— В общем, все началось вроде бы нормально. Когда я зашел в бар, помощник Дергачева… как его… Александр Бабкин уже находился за одним из столиков. Я подсел к нему, мы начали разговор, но потом к нам подлетел официант — якобы принес бумажные салфетки. Он как раз и шепнул мне, мол, что-то идет не так, надо сворачиваться. Переговоры я тут же прервал и постарался немедленно слинять. Однако в холле мне заломили руки и отвезли на Лубянку. Так как ничего подозрительного у меня не нашли, то где-то в первом часу ночи отпустили, и я сразу же позвонил вам. Вот, собственно говоря, и все.
Балакова такой сокращенный вариант вчерашней истории, конечно, не устроил. Речь шла не о задержании в связи с пьяным дебошем, а о вещах более серьезных.
— О чем же тебя расспрашивали чекисты? — задал он очередной вопрос.
— Кто я и что делал в баре.
— Ну и?
— Нес всякую лабуду: зашел случайно… хотел выпить чаю… Увидел знакомого и присоединился к нему… Потом грозился подать на ФСБ в суд.
— Эти ребята интересовались, откуда тебе известен помощник Дергачева?
— Безусловно.
— И что?
— Сказал, что познакомился с ним лет сто назад и уже не могу вспомнить, где это было — то ли в спортивном клубе, то ли на отдыхе, то ли на каком-то приеме. Мало ли у меня знакомых в этом городе…
— Поверили?
— Естественно, нет, — криво усмехнулся Марков. — Но и опровергнуть это никак нельзя.
— Как ты думаешь, у них серьезные наводки? — после небольшого раздумья поинтересовался Балаков.
— Да.
— А конкретнее?
— Чувствовалось, они были уверены, что найдут у меня кассету. Ну или вообще что-нибудь. И так как ничего не обнаружили, пребывали в некоторой растерянности. Там верховодил один молодой мужик, конопатый такой, с соломенными волосами, — не знаю, кто он по званию, был в гражданке, — так казалось, что его вообще кондрашка хватит. Заставил меня раздеться чуть ли не догола. Все не верил, что я чистый.
— По твоему мнению, откуда к ним поступила информация о намеченной встрече? Стучит кто-то из наших или из людей этого политика?
— Не знаю.
Балаков нервно побарабанил пальцами по ручке кресла. Ничего хорошего это не обещало.
— Ну, ладно, а теперь расскажи, куда ты дел кассету. — пробурчал он.
— Оставил в баре, на диване.
— Обделался и бросил ее?
