Завистники появились сразу, и в достаточно большом количестве. «Нормальные-тыкие-пыцаны-кыроче», попавшие в университет по недоразумению или по блату, Михаила сторонились, считая его слишком странным, непредсказуемым и, возможно, даже опасным. Его потенциальные конкуренты по борьбе за расположение преподавательского состава — все эти зубрилы, ботаники и вечные карьеристы — мечтали о том, что в один прекрасный день Поречников облажается. Ну так ведь бывает: перепил, забыл, не пришел, проспал, понадеялся, возомнил о себе слишком много или просто понес откровенную ахинею… Но поскольку ничего подобного не происходило — Михаил, конечно, лажал, но на нем это практически никак не отражалось, — потенциальные конкуренты вскоре тоже махнули на него рукой.
Первый и единственный странный человек, которого Миша поначалу не мог идентифицировать, встретился ему на втором курсе. Профессор Александр Георгиевич Саакян, получивший в свое безраздельное владение целый факультет, статный пятидесятилетний мужчина, убеленный сединами и увешанный регалиями, сразу остановил свой внимательный и острый взгляд на способном студенте, и первая же их встреча врезалась Михаилу в память надолго, если не навсегда.
После одной из лекций, когда расслабленные студенты повалили из аудитории, Саакян остановил его возле своего стола.
— Поречников, задержитесь.
Миша не удивился. Всю лекцию он внимательно наблюдал за профессором, потому что почувствовал в нем что-то до боли знакомое. Так можно почувствовать своего земляка, слоняясь где-нибудь по Елисейским полям в Париже или рассматривая пирамиды в Гизе. Человек еще рта не раскрыл, а ты уже видишь, что перед тобой не просто русский, а еще и покупающий помидоры на том же рынке, что и ты. Кроме того, Саакян внешне напоминал Эдварда Радзинского, которым Михаил зачитывался со школьных лет и телепрограммы которого никогда не пропускал.
Было и еще кое-что, не очень ему приятное. Слухи о том, что такое этот «профессор психологии Саакян», ходили разные. Поговаривали, что к своим докторским званиям он шел чуть ли не по трупам, что в молодости не гнушался стукачеством, а когда достиг определенного уровня, при котором ему уже не нужно было бегать в кабинет начальника на полусогнутых, он сам стал увлекаться различными «разводками и крышеванием». Правда, его студенты стабильно зарабатывали высокие баллы и делали впоследствии большие успехи в карьере, но это обстоятельство не отменяло его людоедской сущности, если таковая имела место быть. Те, кто по недосмотру попадал к Саакяну «на карандаш», а еще хуже — в его кабинет на серьезный разговор, в один голос твердили, что чувствовали себя кроликами, которых скоро будет кушать удав, а некоторые даже жаловались на головные боли.
Словом, наслушавшись всех этих баек, Михаил проявлял к профессору Саакяну уже почти профессиональный интерес. Разумеется, он не отказался приватно перекинуться с ним парой фраз. Услышав предложение педагога, он попросил приятелей подождать его в коридоре.
— Слушаю вас, Александр Георгиевич.
Саакян дождался, когда последний любопытный студент покинет аудиторию, затем с прохладной улыбкой произнес:
— И как давно это с вами происходит?
Михаил не ответил. Из соображений элементарной осторожности он предпочел изобразить недоумение:
— То есть?
— Вы прекрасно поняли, о чем я говорю.
Михаил, выпятив губу, уставился в потолок, потом перевел взгляд на репродукции портретов выдающихся ученых, похожие на фотороботы преступников в отделении милиции. Дескать, я честно пытаюсь вспомнить, что делал вчера с восьми до одиннадцати, но никак не получается.
— Михаил, перестаньте валять дурака, я вас прекрасно вижу, — сказал Саакян. — У вас очень сильная энергетика. Я не исключаю, что вы обладаете серьезными экстрасенсорными способностями, одними из самых серьезных, что встречались мне за последние годы. И меня несколько смущает ваша беспечность. Вы ведь совсем не работаете над собой и никак не развиваете ваши таланты. Очень жаль.
Михаил послушался совета «не валять дурака» и уставился на своего собеседника в упор.
— Почему же?
Саакян снова улыбнулся — на этот раз уже теплее, почти по-отечески, указав рукой на первую парту:
— Присядьте.
Миша взглянул на часы. Большой обеденный перерыв скорее всего накрывается медным тазом. Он уселся на край скамейки за передней партой, а профессор взял свой стул и поставил его напротив.
— Итак, — заговорил Саакян, когда убедился, что легкомысленный студент его слушает, — мне уже знакома история о вашем феноменальном поступлении в этот университет и об успехах, которые сопутствуют вашему обучению. И теперь мне доподлинно известно, чему вы обязаны такими успехами, поэтому даже не думайте запираться. Так давно это у вас?
Михаил закинул ногу на ногу, обхватил руками колено. Он с уважением и довольно ровно относился почти ко всем преподавателям — даже к тем, кто его не устраивал исключительно из личных предпочтений, — но ему не нравились подобные допросы, кто бы их ни предпринимал. Чувство собственного достоинства присутствовало в его крови в таком же количестве, в каком у иных наших собратьев наличествует сахар или спирт.
— Александр Георгиевич, уж простите меня великодушно, но мне не до конца ясна цель нашей беседы. Давайте от наводящих вопросов перейдем к делу. Чего вы хотите?
Саакян не переставал улыбаться. Ему все больше и больше нравился этот молодой человек.
— А вы ершисты, черт возьми! Напрасно. Михаил, друг мой, вы исходите из ошибочной предпосылки, что любой, кто распознает в вас экстраординарного человека, может быть вашим недругом. Это не так, смею вас уверить.
— Допустим.
— Мне от вас не нужно ничего в прикладном смысле, вы мне просто интересны. Ведь всем известно, что я занимаюсь этим вопросом довольно давно и активно, поэтому встретить на своем пути такого сильного человека, как вы, для меня большая удача.
Профессор умолк, очевидно, ожидая какого-то комментария, но Миша тоже молчал, продолжая смотреть на него в упор, как он обычно смотрел на экран телевизора в момент финиша олимпийской гонки биатлонистов.
— Не пытайтесь меня сканировать, — с улыбкой сказал Саакян. — Мы с вами некоторым образом коллеги, и я умею ставить защиту.
Михаил ухмыльнулся и немного ослабил хватку.
— Если мы с вами коллеги, то зачем вам вообще задавать мне вопросы и ждать ответов? Получите информацию самостоятельно.
— Это не так просто, как вам кажется. — Профессор поднялся со стула. — Что ж, Михаил, мне приятно было обнаружить вас в этом заведении и удостовериться в точности моих выводов. Надеюсь, мы с вами найдем общий язык.
Миша пожал плечами и тоже поднялся, поправил на плече свой рюкзак. Он хотел просто кивнуть на прощание и исчезнуть, но Саакян предпринял неожиданный ход.
Он протянул руку.
Пару мгновений Михаил просто смотрел на нее, как инопланетянин, которому не знакомы подобные ритуалы, потом осторожно протянул свою. Во время рукопожатия…
…Черт, рукопожатие Мишке не понравилось. Физически он ощутил дискомфорт — то ли от того, что рука была холодная и влажная, то ли еще от чего, — но вот на верхнем уровне своего сознания Миша увидел, как Саакян попытался залезть к нему внутрь.
«Пошел вон, сука!!!» — мысленно проорал экстрасенс Михаил Поречников.
Профессор отшатнулся.
— Всего доброго, Александр Георгиевич, — улыбнулся вежливый студент Миша и сразу покинул аудиторию.
«Никаких общих языков с ним ! — наставлял он себя, шагая по коридору. — Никаких контактов! Держись от него подальше!»
…Рассказ Сергея Косилова был недолгим, но вполне убедительным, несмотря на характерный для парня черепаший темп и манеру раскладывать сложные слова на части. Я не смог ни съязвить, ни уличить друга в приходе «белочки».
— Ты знаешь, я же вольный стрелок и в свободное от основной работы время обожаю халтурки, — мурлыкал он, посасывая третью бутылку пива. — Ну, там, свадьбы, юбилеи, банкеты и все такое. Камера личная, начальников никаких нет, и почему бы не совместить приятное с полезным? Тем более что на таких халтурках иногда получаются изумительные планы. Ну так вот, однажды черт меня дернул согласиться снимать похороны одного бывшего братана. Кирилла Колыванова помнишь?
— Депутата?
— Его. В девяностых, говорят, два района крышевал, людей валил пачками, а теперь вот народный избранник. Не знаю, какой народ его избирал и зачем, но случилась с ним неприятность одна — поехал с ребятами на охоту, выпил и подставился под чью-то пулю. Интересное совпадение.
— Думаешь, его грохнули?
— Как два пальца аба… ба… в смысле — как пить дать.
