— Ну так что, Мидлсбро или Гафин? — вопросил Грегсон.
— Гафин, пожалуй, лучше, — сообщил я и на всякий случай прибавил: — Я имею в виду, в плане перевоспитания и всего такого.
— Отлично. Что ж, почитаешь кое-какие брошюры, родители подпишут необходимые документы, и через несколько недель мы с тобой встретимся, — сказал Грегсон, перебирая на столе каждую бумажку.
Я продолжал сидеть до тех пор, пока директор не поинтересовался, в чем дело, и тогда я рассказал ему о сделке, которую мне предложила секретарша.
— Мисс Говард? — расхохотался Грегсон. — Ну да, время от времени она это делает.
— Вы хотите сказать, она не шутила? Она и вправду показала бы мне грудь?
— Вполне возможно, — рассудил Грегсон. — А как иначе она получила бы это место?
Все, я окончательно и бесповоротно выбрал Гафин.
Папаша выгрузил мою сумку из багажника и плюхнул ее на асфальт. Пятнадцатое августа, восемь тридцать утра — минута, которой я так ждал. Наступил день, когда я наконец распрощаюсь со своими предками.
Мамаша беспрерывно плакала (что, кстати, и хорошо), а вот папаша за всю дорогу не промолвив ни слова, чему я весьма удивился! У этого типа по любому вопросу всегда есть собственное мнение, которое он не стесняется высказывать. Странно, с чего бы вдруг заклинило его шумовой приборчик? Может, старик не ожидал, что его так огорчит расставание с отпрыском, а может, как и я, наслаждался сдавленными рыданиями мамаши. Разлепить челюсти он соизволил только после того, как матушка заикнулась о том, разумно ли отсылать такого маленького мальчика в другой город.
— Не говори ерунды! Я был всего на пару лет старше Уэйна, когда меня призвали в армию, причем на передовую, где я мог погибнуть в бою.
— Кажется, ты говорил, что твоя часть стояла в Германии? — робко осведомилась старушка.
— Так и есть, в Мюйхен-Гладбахе. Во время холодной войны это место можно было считать линией фронта. Если бы русские нанесли удар, отражать его пришлось бы именно нам.
— Но ведь они этого не сделали, — заметил я, почуяв неплохой шанс напоследок зацепить папашу.
— Не важно! Главное, каждый солдат был готов отразить атаку русских, хотя все знали, что нас ждет верная смерть.
— И все-таки они не пришли, — с нажимом повторил я на тот случай, если старик не понял подначки.
Наживку он не заглотил, зато масла в огонь подлила мамаша, вспомнившая, что отец частенько рассказывал ей, как ненавидел службу.
— Нравилось мне служить, не нравилось… никто меня об этом не спрашивал. Важно, что армия сделала меня тем, кто я есть сейчас.
— Ага, старым пердуном, который только и гундит, как хреново было в армии, — подытожил я.
На крошечной парковке стояло еще с полдюжины машин, из которых вывалилось еще с полдюжины таких же раздолбаев, как я. Все мы украдкой разглядывали друг дружку. С полдюжины мамаш пытались заключить в объятия своих оболтусов, но сделать это тем утром не удалось ни одной.
— Вот тебе мелочь на телефон, — папаша вручил мне мешочек с вожделенными деньгами, четыре фунта монетками. — Будешь звонить каждую пятницу и отчитываться о своих оценках и поведении.
Поразительная тупость! С какой стати меня воткнули бы в школу для отморозков, отличайся я примерным поведением?.. Что поделаешь, таковы родители.
— До свидания, сыночек, мы будем скучать, — всхлипывала мамаша, отчего у меня прямо-таки сводило зубы. — Звони в любое время, слышишь? — крикнула она мне вслед, но я не ответил, так как на всех парусах дул через автостоянку.
Ребят в толпе все прибывало, а я знал, что важнее всего в подобном месте — произвести первое впечатление.
Одна мамаша (слава богу, не моя) на всю стоянку проверещала своему жирному недорослю, чтобы он не забывал принимать «лекарство для желудка». Вся площадка разразилась хохотом, а сам жирняга, сгорая со стыда, злобно огрызнулся. Я тут же решил по-легкому срубить несколько очков и посоветовал жирняге немного остыть, чтоб не обкакаться со злости.
Шанс я использовал весьма удачно: несколько одобрительных взглядов и один испепеляющий немедленно повысили мой статус. Тут, где никто еще не успел продемонстрировать свою крутизну, я вдруг оказался самым крутым. Встречайте, прибыл король Гафина.
Похожий на хорька препод в очках с позолоченной оправой и с огромными ушами-локаторами стоял на крыльце, наблюдая, как мы торопимся спровадить предков. Он явно не собирался затягивать процедуру прощания, поскольку дунул в свисток, указал на дверь и скомандовал: «Всем зайти в класс и занять места!»
Я обвел глазами подъезжающие и отъезжающие авто и заметил, что мамаша с папашей до сих пор не убрались. Они ободряюще помахали мне, я, скрипя зубами, ответил, но это не решило проблему. Пожалуй, они так бы и торчали на стоянке до скончания веков, если бы Хорек вежливо не попросил их «освободить место для автомобилей других родителей». Не любитель долгих проводов, я не стал дожидаться, пока они уедут, и зашагал к небольшому зданию из темно-красного кирпича, которое почти на целый год должно было заменить мне дом.
Другой препод в нелепом кургузом пиджачке, свирепой мордой напоминающий ротвейлера, велел всем пройти в классную комнату слева и рассесться за партами. Проходя мимо Ротвейлера, я искоса поймал его взгляд и — ей-богу! — мне послышалось глухое рычание.
В классе было двадцать парт, там и сям за ними уже сидело человек шесть. Грегсон с хитрой ухмылкой восседал за учительским столом. Рядом с ним сидела секретарша, мисс Говард. Ее грудь смотрелась еще лучше, чем при нашей предыдущей встрече, и впервые в жизни я понял, что значит демонстрировать себя перед всем классом.
— Глаза поднять на меня, рты закрыть, — приказал Грегсон.
Мы повиновались. Несмотря на успех на автостоянке, я был рад какое-то время не привлекать к себе внимания. Сами понимаете, не стоит раскрывать варежку, прежде чем выяснишь, что представляет собой остальная публика.
Прошло десять минут, в классе прибавилось еще несколько ребят, после чего стало ясно, что вроде бы ждать больше некого. Грегсон спросил мистера Фодерингея (Ротвейлера зовут мистер Фодерингей? С ума сойти!), все ли ученики прибыли, тот с недобрым прищуром проверил список и сообщил, что нет еще двоих. Чуваки за соседними партами понемногу заскучали, начали сползать, вертеться и ерзать.
Длинный, как шпала, тип с соломенной шевелюрой, сидевший справа от меня, поднял руку, однако реакции преподов не последовало. В конце концов он принялся кашлять, чтобы обратить на себя внимание Грегсона.
— Чего надо? — осведомился директор.
— А где тут у вас сортир? — задал вопрос Шпала.
— Зачем тебе?
— Как зачем? Хочу отлить.
— Не можешь потерпеть?
— А что, надо?
— Какого хр… Короче, выйдешь за дверь и прямо по коридору, — сказал Грегсон и прибавил: — Имей в виду, только сходить по нужде. Никакой наркоты до большой перемены, понял?
Класс чуть не надорвал животики, однако что-то в манере Грегсона подсказало мне, что он не шутит.
Шпала встал и направился к двери, но Фодерингей преградил ему путь.
— Все, что в карманах, выкладывай на стол, — рыкнул Ротвейлер.
Шпала и ухом не повел. Фодерингей мгновенно сгреб его за волосы.
— Не торопись, дружок.
Завывания Шпалы наполняли комнату до тех пор, пока на учительском столе не появились: десять сигарет, зажигалка, мелочь, складной ножик, проволока, пригоршня крошек — по-видимому, остатки шоколадного печенья — и колода карт с голыми девками.
— Он чист, — констатировал Фодерингей, отчего все ученики в классе начали недоумённо переглядываться, наморщив лбы.
Чист? Полпачки сигарет, зажигалка, нож, порнографические карты и… чист? Черт побери, что же они хотели найти? Эмбрионы с Марса?
— Нож оставь, остальное забирай, — скомандовал Фодерингей Шпале, тот переложил барахло обратно в карманы и потопал в сортир.
— Ну что ж, парни, пока мы ждем опоздавших, не худо бы повторить процедуру. Поставьте сумки у дальней стены, возвращайтесь на свои места и выверните карманы. Курево, выпивку, порнушку и даже траву можете оставить, мы конфискуем только наркотики класса А и оружие, — сообщил Грегсон.
Возмущенный ропот облетел классную комнату, и туповатый крысеныш за соседней партой пробурчал, что здесь еще страшней, чем в России.
Наркотиков класса А у меня не было (причем никогда — не мой профиль), однако я не зря посещал уроки труда: в четвертом классе я потратил целых полгода на то, чтобы тайком сделать метательные звездочки. К счастью, я предвидел вероятность шмона, поэтому надежно припрятал их под стельками кед.
— А теперь всем разуться!
Мать твою!..
— Метательные звездочки? Гм, неплохая работа, — оценил Фодерингей и положил их в кучу к остальному самодельному оружию. В итоге на столе Грегсона выросла горка из выкидных ножей, заточек, пневматических пистолетов, рогаток, коротких дубинок и нунчаков, которых хватило бы, чтобы размазать по стенке обе банды из «Вестсайдской истории». Среди прочего обнаружился и маленький пакетик с белыми таблетками, которые Фодерингей, очевидно, причислил к тому самому классу А. Судя по всему, их присутствие расстроило Грегсона сильнее, чем вид всего остального арсенала.