- Можно открыть несгораемый шкаф и без взлома, - сказал я. - Ведь к нему тоже ключи имеются…
Я рассказал, что в Турции во время второй мировой войны к резиденту гитлеровской разведки явился человек и заявил, что может доставлять по мере их поступления все секретные документы из английского посольства. Действительно, гитлеровцы в течение года с лишним получали фотографии самых секретных бумаг. Что же выяснилось? Этот человек служил камердинером у английского посла, по ночам брал у своего хозяина связку ключей, открывал несгораемый шкаф и фотографировал все документы, которые там находились.
- Где же держал английский посол ключи? - поинтересовался Андрей Яковлевич.
- У себя в кабинете в ящике стола или на этажерке. Но ведь ночью он спал.
- Это похоже на меня! - вдруг проговорил мастер, прижав руки к груди. - Связка ключей то на столе, то в ящике, а то и вовсе в замке несгораемого шкафа. Я же после сердечного приступа лежу и дремлю.
Теперь мысли Золотницкого заработали в нужном мне направлении.
- Я был у вас тридцатого декабря около шести часов вечера. Вспомните, пожалуйста, в этот день вы открывали несгораемый шкаф?
- Нет! Целый день в мастерской была суматоха, принимали мелкий инвентарь. Потом приходили клиенты получать свои инструменты… - И он стал называть их фамилии, вспомнил, какие именно инструменты получали, даже назвал полученные в тот день суммы денег. -
А открыл я несгораемый шкаф, - продолжал он, - когда вы пришли и попросили еще раз посмотреть статью. «Секрет кремонских скрипок».
- Где находились ключи?
- При вас же вынимал связку из кармана.
- Вы всегда хранили красный портфель в секретном ящике?
- Всегда…
- А накануне, двадцать девятого декабря, вы видели портфель?
- Днем брал его, сунул в него грамотку о моей премии, запер, опять положил в секретный ящик, закрыл дверцу…
- Заперли?
- Запер ли? - переспросил скрипичный мастер и задумался. (Я молча сидел возле него и наблюдал, как он морщит лоб.) - Так… - начал он. - В подсобку заглянул мой ученик Володя. Да, да! Спросил, правильно ли настроил скрипку. Я взял инструмент, проверил. Он пошел работать. А я… Должно быть… - припоминал он с усилием. - Должно быть, защемило сердце.
- Уверены?
- Уверен! - произнес он после некоторого раздумья. - Ребята дали мне лекарство, уложили на диванчик и, как всегда, ушли. А я полежал-полежал да, наверное, задремал.
- Крепко?
- Да! Проснулся оттого, что ключи упали на пол и загремели. Любаша принесла обед, поставила судок на угол столика и нечаянно сбросила связку.
Для меня было ясно, что двадцать девятого декабря Люба застала мастера спящим и увидела ключи в дверце шкафа. О том, где хранится портфель, она знала от мужа. Люба поставила на столик судок с обедом, вытащила портфель и положила его в черную папку для нот. Заперев ящик, она вытащила ключи из его скважины, чтобы вставить их в замок шкафа (как было при ее приходе). Сделала она это неловко, от волнения уронила их на цементный пол и разбудила старика. Но я не хотел, чтобы в душу Андрея Яковлевича запало подозрение, и поэтому спросил:
- До прихода Любовь Николаевны никто не мог зайти в мастерскую?
- Нет! За дверью дежурили мои хунхузы.
- А тридцатого декабря их не было?
- Не было, я же отпустил их!
- Тридцатого к вам приходил кто-нибудь, кроме тех трех, которых вы называли?
- Никто!
- У вас не было в течение дня сердечного спазма?
- Нет, нет! Наоборот, уважаемый, чувствовал себя, дай бог каждому!
Мастер бодрствовал! Вот вам и причина, по которой ни скрипач, ни кинооператор, ни архитектор не могли тридцатого, если даже намеревались, подбросить взятый Любой портфель в платяной шкаф.
- Спасибо, Андрей Яковлевич! Надо кончать беседу, а то доктор будет ворчать.
- Он и так ворчит. Я хочу отдать мой портфель на хранение. Он советует сдать администрации санатория. А я решил отдать верному человеку…
- Где вы храните другие части «Родины» и остатки дерева?
- Будьте спокойны! У человека, которому верю, как самому себе!
Я тепло простился с Андреем Яковлевичем. Он ушел из гостиной, а я задумался: кто же этот «верный человек», у которого хранятся готовые части «Родины», и как ухитрился их снять на пленку Разумов?
В гостиную заглянул Галкин.
- Как находите нашего подшефного?
- По-моему, к бою готов!
- А что вы думаете! - засмеялся доктор. - Мой дед говорил: «Если бог захочет, то и старая метла выстрелит!»
- Судя по такому заявлению, я должен считать вас богом!
- Что вы, что вы! - поднял Галкин руки вверх. - Тут роль бога сыграл не я, а вы, найдя этот портфель.
Лев Натанович повел меня в гардеробную, сказав, что Савватеев приехал на своей «Волге» и ждет меня, чтобы довезти до города. Что ж, это было мне на руку.
Архитектор отлично вел машину - стрелка спидометра подползала к цифре «100». Вечерние лиловые тени быстро скользили по накатанному асфальту и снегу на обочинах.
Посмеиваясь, Георгий Георгиевич рассказал, как в гостиной санатория после ужина собираются люди вокруг Андрея Яковлевича. И он рассказывает о скрипичных мастерах и скрипачах. Да еще сопровождает свою беседу музыкой. Поставит в радиолу пластинку и говорит: «Послушайте, как сейчас Никколо Паганини исполнит на скрипке Джузеппе Гварнери свои "Вариации". Внимание! Он играет на одной струне - на баске! Ходила легенда, что этому гениальному скрипачу помогает нечистая сила!..»
- Ну-с? - спросил Савватеев. - Орел - наш старик!
- Но все еще он ведет себя странно, - ответил я. - Почему-то не хочет сдать красный портфель на хранение администрации санатория.
- «Пунктик» у него! - подхватил архитектор. - Лев Натанович рассказывал, что пока старик был, как здесь называют, лежачим больным, то держал портфель у себя - между тюфяком и матрацем. А ключ повесил себе вроде нательного креста на шею.
- Но что бы он делал, если бы пришлось хранить таким образом все части «Родины» и остатки дерева?
Коллекционер расхохотался, тормозя машину, а я спросил:
- Не приходилось ли вам видеть эти части?
- Приходилось! - ответил он и тотчас же оговорился: - Андрей Яковлевич сам их показывал.
- Говорят, он хранит их у верного человека?
- Возможно, так оно и есть…
- Кто же этот человек?
- К сожалению, об этом история умалчивает.
- Не может ли с готовыми деталями скрипки случиться то же, что с красным портфелем? - поинтересовался я.
- Кто от этого застрахован? Но должен сказать, что из этих деталей получится мало хорошего, если к ним не прикоснутся золотые руки Андрея Яковлевича.
- Значит, эти части, попав к другому, даже отличному скрипичному мастеру, не преобразятся в редкостный инструмент?
- Нет, почему же, скрипка выйдет, но до «Родины» ей будет так же далеко, как, например, гм… гм…
- Как маляру до художника!
- Вот-вот! - воскликнул Савватеев.
- А не собирается ли Андрей Яковлевич отправить портфель к этому же верному человеку?
- Уверен, что нет! Он не станет рисковать и держать всё в одном месте.
Я вспомнил, что советовал Золотницкому отдать красный портфель на хранение архитектору, но мастер отклонил это предложение. А готовые части «Родины» и остатки дерева спрятал у какого-то «верного человека». Из этого вытекает, что скрипичный мастер не так уж сильно доверяет Савватееву.
Признаюсь, меня несколько удивили двусмысленные ответы коллекционера: то он еще не может раскрыть факты, на основании которых предсказал, что красный портфель вернут мастеру; то не вправе назвать «верного человека» - хранителя деталей «Родины»… О чем ни спросишь - молчок, загадка, тайна.
Все это очень подозрительно, и снова напрашивается мысль о причастности Савватеева к таинственным приключениям с портфелем.
На следующее утро я, как и обещал Андрею Яковлевичу, позвонил на квартиру Золотницких. Бабушка, мать Любы, сообщила, что Вова третий день болен, лечит его «докторица» из районной поликлиники, а улучшения нет. Она, мол, сбилась с ног, и обратиться за советом не к кому.
Созвонившись со знакомым детским врачом, я через два часа привез его к Вове. У мальчика было ангина. Врач одобрил предписания докторицы и выписал еще какое-то мудреное пенициллинное полоскание.
Взяв с врача слово, что он заедет через два дня, я проводил его.
И тут бабушка стала отводить душу.
- Беда! Утром за продуктами сходить надо? А с кем мальчика оставить? - Она вздохнула и продолжала: - К Москве ведь я не очень привычная, в Мытищах живу. А молодые - Люба и Миша - задержались. И когда они приедут?..
Я рассказал ей, что был в санатории у Андрея Яковлевича, он молодцом выглядит. Объяснил, как трудно приходится Михаилу Андреевичу и Любови Николаевне: музыканты, разъезжать приходится. Потом предложил ей, пока я им напишу письмо, сходить в аптеку и заказать внуку лекарство. Она дала мне ленинградский адрес Золотницких, собралась уходить, но остановилась в дверях и сказала:
