— А ну замри, сука!
Увидел растерянное лицо, перекошенный в недоумении рот.
— Ты чего, паря, ошалел?
Выскользнул из машины. Он ничего не чувствовал и не воспринимал, превратясь в энергетический сгусток. Быстро и точно швырнул на середину площадки пиротехнический шарик, который во время обыска в Анкор-кредите прятал во рту. Диверсионная новинка, маркировка МПЖ-16-Бис, несмотря на свои размеры — с крупную вишню, — обладала высочайшей камуфляжной эффективностью. Взрыв произвела такой, как если бы по смотровой площадке шарахнули из бомбомета. Обещанный сигнал к началу бойни.
Шалва, не отошедший далеко, пригнулся и, разворотясь на сто восемьдесят градусов, побежал обратно к машине. Тем временем Климов выволок из кабины водителя и швырнул оземь. Водитель, надо отдать ему должное, отреагировал адекватно: не бузил, распластался на асфальте ничком и заложил руки за голову, как при аресте.
Гарий Хасимович мгновенно осознал, что его провели на мякине. Не страх ослепил его, а стыд. Он увидел Климова с пистолетом в руке и замер как вкопанный. Между ними произошла задушевная, прощальная беседа.
— Пальнешь? — спросил Шалва.
— Придется, — признался Климов. — Это финиш.
— А за что?
— Всего не перечислишь. Я не судья тебе, всего лишь исполнитель.
— Может, столкуемся?
— Поздно. Приговор уже подписан.
— Чей приговор? Бандитский?
— Ну что ты, Гарий. Есть суд повыше.
За их спинами уже началась мясорубка, а они все никак не могли наговориться.
— Зачем столько ненужных уловок, — спросил Шалва. — Стрелка и все прочее? Убивать надо проще.
— Есть причины, — сказал Климов. — Но это наше семейное дело.
— Подумай, Ваня. Если ты это сделаешь, никто из вас не уцелеет. Ни ты, ни твой Валерик. Никто.
— Что поделаешь, рулетка.
— Какой смысл? Я же согласился на переговоры. С каждым словом Гарий Хасимович переступал на шажок поближе. Собирался прыгнуть. Плевать на пистолет. Он был уверен, что справится. Каждая клеточка его тела изнывала от ярости. Климов, напротив, отступил за капот машины, сдвинулся с линии огня, тянущейся от «крайслера». В окрестностях стадиона кипело настоящее сражение: тявкали базуки, рвались гранаты, верещали детскими голосами автоматные очереди, вся бетонная площадка встала на дыбы. Непонятно было только, кто кого убивает. Шалву и Климова, мирно беседующих, будто кто-то оградил невидимым защитным куполом, но это всего лишь затянувшееся недоразумение. Купол непрочен.
Климов не хотел убивать Шалву, хотя знал, что перед ним враг рода человеческого. Если бы хотел убить — прав Шалва, — сделал бы это в первый же день. Давно переступивший земные законы, он не боялся крови. И не нуждался в самооправдании, хотя давал себе отчет в том, что, по сути, мало отличается от злодеев, убивающих ради наживы или для утоления черной страсти к насилию. Разве не надежда очиститься от скверны погнала его в леса? Но попытка убежать от самого себя бессмысленна. Рожденный и воспитанный воином, Климов был прежде всего слугой рока и чувствовал свое тайное предназначение точно так же, как беременная женщина ощущает в себе нерожденное дитя, царапающее ее нежные ткани игривыми пальчиками. Чувство рока по-особому воздействует на человеческое зрение, избавляет взгляд от множества полутонов.
Пусть волк сам зарежет волка, а пахан пахана. Пусть они переколотят, перебьют друг друга, давясь кровавыми кусками добычи, на глазах у прозревающих людей. Одно зло одолеет другое зло и в роковой схватке утратит силу, и потом, как бывало и прежде, на унавоженном поле проклюнется, мигнет око голубой смеющейся незабудки.
Шалва наконец прыгнул, воспарил, растопыря руки для смертельной хватки, но именно в этот судьбоносный момент его клюнул в затылок раскаленный кусочек свинца.
Гарий Хасимович опустился на колени, пытаясь понять, что произошло.
— Больно, — пожаловался Климову.
— Конечно, больно, — посочувствовал тот. — И тем было больно, кого ты мучил. Теперь твой черед.
— Кажется, подыхаю.
— Счастливого пути.
Шалва повалился на бок, согнул ноги в коленях и тихонько завыл. Другой на его месте давно бы умер, но его душа никак не могла вырваться на волю через отверстие в черепе, проделанное пулей. Ее удерживала страшная воля бандита. Шалва не хотел умирать, не расплатившись с обидчиками. В предсмертном видении целая свора их предстала перед его затуманенными очами, и особенно среди них выделялся наглым видом питерский ублюдок. Гарий Хасимович выл, скулил, крутился на асфальте под ногами у Климова до тех пор, пока не прилетела вторая пуля и не разворотила ему селезенку.
После взрыва Валерик действовал быстро и осмотрительно. Двумя прыжками вернулся к машине, заглянул внутрь.
— Вылезай, братва!
— Босс! — взмолился водитель. — На колесах скорее уйдем.
Валерик не спорил, потянул за руку Шамраева. Две тени метнулись в черноту, под прикрытие стены.
— Давай, — холодно распорядился Валерик. — Сними черта. Аккуратно сними.
— Ага, — татарин занял прямую, стрелковую позицию, прилаживая к плечу карабин с укороченным дулом — любимое оружие. Целился целую вечность, — у него было обостренное чувство ответственности. Осторожно потянул спусковой крючок. Оба увидели, как медленно падал Шалва, будто устраивался поудобнее лечь.
— Не может быть, — удивился снайпер.
— Добей эту сволочь, — поторопил Валерик. Затем по рации отдал команду боевым группам: все, что двигается, уничтожить. С этой секунды и заварилась смертоубийственная каша.
— Угомонился, — самодовольно сообщил Шамраев. — Пришлось пузо пробить. Шибко живучий.
— Второго, второго мочи!
Но второй, — это был Климов, — уже нырнул в салон — и черный «членовоз» начал неуклюже разворачиваться. Матерясь, Шамраев стрелял наугад, рассадил переднее стекло, остальные пули оставляли на бронированном корпусе только вмятины. И поджечь бензобак не удалось: там тоже металлическая заслонка.
— Попал? — спросил Валерик.
— Видимость плохой, — обиженно отозвался татарин. — Грязная работа. Извини, хозяин.
Валерик по рации с кем-то связался, велел позвать Филю. Филю позвали.
— Филя, ты?
— Так точно, Валерий Павлович. — Что творится, а? Как в кино.
— У тебя свое кино. Видишь черную «Чайку»?
— Да.
— Сядешь на хвост. Упустишь, пеняй на себя.
— Понял… А что, если?..
— Все, выполняй.
— Есть.
Зарево сражения высоко поднялось над Лосинкой, словно преждевременный рассвет. Пылали торговые склады на железнодорожной станции, выли собаки, ухали пушки. Сиротливо пикнула милицейская сирена и тут же заткнулась: в таком хоре ей делать нечего.
Валерик Шустов, как на прогулке, пересек смотровую площадку и приблизился к поверженному врагу. Шалва лежал на боку, прижав руки к животу, похожий на огромного моллюска. Валерик наступил на него ногой и перевернул. Он не испытывал радости от свершившегося возмездия. Просто хотел убедиться, что враг мертв.
— Ну что? — спросил примирительно. — Отвоевался, гнида? Жаль. Надо было тебя утопить.
Мертвый Шалва мечтательно задрал бороденку к звездам и ничего не ответил.
«Крайслер», дважды обстрелянный, все же вырвался из огненного кольца, но заплутал в переулках и уткнулся носом в тупик.
— Потуши фары, — сказал Бубон. — Давай прикинем.
— Чего прикидывать, — взорвался водитель. — Когти надо рвать.
Но свет убрал. Сражение осталось за спиной, в салон заглянула, прикоснулась к их разгоряченным лицам волшебная подмосковная ночь.
Загадочный визитер, прокравшийся в квартиру Бубона, как тать, убедил его, что только немедленная стрелка может спасти как его самого, Бубона, так, возможно, и его подельщиков бизнесменов. По всей вероятности, пришелец обладал модным даром внушения, иначе как объяснить легкость, с которой Бубон согласился с сомнительными аргументами. Правда, тот угадал подходящую минуту, когда Бубон от страха был не в себе. Через день-два, когда начал заново анализировать, было уже поздно что-либо менять. Уже Валерик Шустов подзарядился, а его не остановишь пустыми уговорами: тигр прыгнул!
— Возвращаемся за Хозяином, — сказал Бубон. Водитель оказался из малахольных, заблажил:
— Куда вернемся, куда?! Мясорубка-то какая! Там в живых никого нету.
Бубон этого парня видел впервые и удивился странному выбору Валерика.
— Возьми себя в руки, — холодно бросил он. — Что ты мандражишь, скотина! Если бросим Хозяина, тебе так и так хана.
Водитель и сам это понимал. Тяжко вздохнув, он выжал сцепление и развернулся. Звуки боя доносились глуше, реже, но не утихали. Как знамение панихиды, черная туча накатилась на луну, торчащую перед ними по ходу движения. Время от времени водитель врубал дальний свет, высекая из тьмы призрачные силуэты притаившейся Лосинки. Скорость держал такую, что пешком было бы быстрее.
