Ознакомительная версия.
При упоминании о любимом авторе Дашка занервничала.
— Зачем же поклоннику Умберто Эко убивать жалкую беллетристку? Это же совершенно несопоставимые вещи, — сказала она. — Небо и земля! Эко — гений. А ваша дорогая Аглая — просто помесь… Ну, я не знаю…
— Набокова с Ильфом и Петровым, — неожиданно для самой себя ляпнула я. Это сравнение пришло ко мне только что и поразило меня своей точностью. Если бы Аглая была жива, она оценила бы мой изысканный пассаж по достоинству. О, если бы только Аглая была жива!..
— Иди проспись, — посоветовала мне Дашка и снова обратилась к Tea. — Так зачем же поклоннику Умберто Эко убивать жалкую беллетристку?
— Затем, — с оттяжкой произнесла Tea. — Затем, что все поклонники Умберто Эко — сумасшедшие! А какой спрос с сумасшедших!..
— Ну, — это просто… — Дашка развела руками. — Я отказываюсь что-то понимать!
— А что тут понимать! Убийцу скорее нужно искать среди вышеозначенных товарищей, чем среди нас, ее коллег по цеху!..
После этих слов Софьи СС, ТТ и ММ сплотили ряды. Дашка же (очевидно, в пику мне) юркнула за спину Чижа. Туда же устремился и Ботболт. А мы с Райнером-Вернером оказались на выжженной и заросшей лопухами нейтральной полосе. Ничего хорошего в этом не было, поскольку пули могли настигнуть нас с обеих сторон.
Я как в воду глядела: первой, передергивая затвор, на исходную позицию вышла Софья.
— Кстати, Петр… Если мне что-то и неясно… Кроме личности убийцы, разумеется… Так вот, если мне что-то и неясно, так это ваша роль в этом деле. Вы самочинно взвалили на себя расследование, вы — удивительно, правда? — оказались единственным специалистом по ядам. Вы предложили нам довольно элегантную версию происшедшего… Но вы ведь появились в столовой только к ужину, не так ли? Вы приехали вечером?
К этому простейшему вопросу Чиж был не готов. Он раздулся, как рыба с провокационным названием морской черт, затряс хохолком и не совсем уверенно пробормотал:
— Нет… Я приехал раньше, вместе с режиссером.
— Раньше — это когда?
— Раньше — это утром, — нехотя процедил Чиж.
— Почему же вы не отобедали вместе со всеми? И где вы были все это время — до ужина?
— Спал! — ответствовал Чиж, удивляясь сам себе.
— Как это — спали?!
— Как люди спят. На правом боку.
— Среди бела дня? Может быть, вы сова?
— Вообще-то — я жаворонок… Ничего другого я и не ожидала услышать от человека с легким птичьим именем.
— Вообще-то жаворонок, — еще раз повторил Чиж. — Но дело в том, что прошлой ночью у меня были съемки. С двенадцати до шести утра, самое паршивое время… Устал. Замаялся. Вот и прикорнул по-стариковски. А что?
— Да нет, ничего… Кто-нибудь видел, как вы спали? На правом боку?
— Откуда же я знаю… Может быть. Фара видел… Если видел, то подтвердит…
— Ваш режиссер, который два часа назад нарезался, как последний биндюжник? И спит теперь на полу в столовой?
— Ну, не все же время он будет спать… Когда-нибудь да проснется!
— Когда он проснется, то сможет подтвердить разве что наличие у себя похмельного синдрома! Знаю я этих телевизионных деятелей!.. Сталкивалась! — Софья уже готова была разразиться нелицеприятной тирадой по поводу электронных средств массовой информации, но вовремя сдержалась: ссориться с телевизионщиком сейчас было верхом безрассудства. — Кстати, вы не подскажете, который час?
Чиж отогнул рукав рубахи и мельком взглянул на часы.
— Без семи два.
— Очень хорошо. Значит, на этот момент, на без семи два, приходится констатировать, что у вас, Петр, нет алиби. Так же, как и у всех остальных. Целый день вы были предоставлены самому себе, и бог его знает, что вы делали в этом доме!
— То есть как это? — вспыхнул Чиж. — Как это нет? Что бы я ни делал в доме днем, как вы говорите… Но за ужином и после него я ни разу не вышел из зала! Да одна отснятая пленка — мое алиби!
— Это в том случае, если убийца действовал в одиночку. А если у него был соучастник? Соучастник проделал всю подготовительную работу днем, а убийце осталось только снять пенки. Почему вдруг все решили, что убийца был один? Откуда это следует? Из чего это вытекает?
Ударная волна этой — совершенно неожиданно — всплывшей версии накрыла всех с головой. И самым ужасным было то, что версия совсем не выглядела невероятной. Наоборот, в ней чувствовалась мускульная сила и какая-то дьявольская привлекательность. Как будто зеркало, в котором отражался неясный силуэт одинокого убийцы, вдруг рухнуло и разбилось на множество осколков, так похожих на черепки краснофигурной вазы из кухни.
Осколки преступного зеркала отражались друг в друге и отражали отражения. И не было никакой возможности понять, какое именно отражение дало жизнь всем остальным. И каков был подлинный расклад. И кто, вступив в преступный сговор, убил Аглаю Канунникову.
СС, ТТ и MM — Софья, Tea и Минна, которые как по нотам разыграли взаимную неприязнь? И морочили всем голову на протяжении Стольких часов после благословенной смерти остобрыдшей конкурентки?
Дарья и Райнер-Вернер, связанные одной-единственной деловито-страстной встречей? А может, встреча была не единственной? И его нынешнее скоропалительное ухаживание за мной — всего лишь часть плана?
Чиж и Фара, один из которых спал днем, а другой ночью?
Ботболт и его полумифический хозяин? А может быть, Ботболт и Tea, чистокровный бурят и русско-африканская полукровка, — этносы, так чуждые надменным и влажным питерским лесам?
А может быть, Минна и Софья, толстый и тонкий, кроткие соседки по справочнику “Кто есть кто в российском шоу-бизнесе”?..
А может быть…
— Нет, — сказала Дашка. — Нет. Мне не нравится эта идея.
— Почему же, деточка? — Софья покровительственно улыбнулась хорошенькой стерве-журналисточке. — Чем она вам так не по душе?
— Получается, что это не убийство, а какая-то резня. Одинокий, как танцор фламенко, убийца низводится до уровня мясных рядов на городском рынке. Вся поэзия пропадает.
У меня отвисла челюсть. С каких это пор Дашка, по кочкам несшая Аглаю Канунникову и не упускавшая случая, чтобы не лягнуть ее в какой-нибудь из своих статей, — с каких это пор Дашка вдруг стала выступать ее адепткой? Ведь это была любимая Аглаина мысль: настоящее, хорошо продуманное преступление сродни акту творчества. И им можно так же любоваться, как и прохладным Дега в прохладном Пушкинском музее.
И, черт возьми, “убийца, одинокий, как танцор фламенко”!.. Это же… Это же…
Ну да, это была фраза из Аглаиного романа! Того самого, “Такси для ангела”!..
— Когда убийце прижмут хвост, ему — за три трупа — дадут по максимуму. Какая уж тут поэзия! — Софье были чужды эстетские Дашкины переживания.
— Ну, ведь не расстреляют же… У нас мораторий на смертную казнь. Так, лет пятнадцать получит от силы. Зато какой ажиотаж начнется! Первые полосы обеспечены. А потом можно будет и книгу издать… Представляете, какие будут тиражи?
— Вы думаете? — озадачилась Софья.
— “Я убил Аглаю Канунникову”… Да за одно только словосочетание “Я убил” убийце в ножки поклонятся. Это же экстремальная вещь!
— Вы думаете? — озадачилась Tea.
— Вы только вслушайтесь — “Я убил”! Если такая книга когда-нибудь появится — ее в первый же день с прилавков сметут.
— Вы думаете? — озадачилась Минна.
— Да что тут думать! Я же веду книжную рубрику в “Роад Муви”. “Гамбургский петух”. А в “Петухе” не просто анонсы печатают. Наш конек — глубокий анализ книжного рынка. Это издатель может утаить от писателя истинное положение вещей. А у нас — объективная информация.
Дашка еще некоторое время занималась рекламной кампанией глянцевого монстра “Роад Муви”, но дослушать ее мне так и не удалось: в гавань моего уха заплыли раскаленные губы Райнера-Вернера.
— Может быть, мы оставим почтенное общество? Ненадолго? — прошептали губы.
— Вы думаете? — спросила я с интонациями СС, ТТ и ММ сразу.
— Они слишком заняты собой. А мне надоело все это выслушивать. Сыщики-любители еще никого не довели до добра. Когда-нибудь здесь появится полиция. И уж она-то во всем разберется. Пойдемте, Алиса.
Ласковая, как разлапистый листок медвежьего ушка, ладонь коснулась моих лопаток, и я решилась. Впрочем, решилась я давно, еще когда стояла в Шереметьеве с табличкой “RAINER WERNER RABENBAUER”. Еще когда так легкомысленно возненавидела обладателя имени с таблички. А вчерашнее — уже вчерашнее! — купание в проруби и одеяло, обернутое вокруг торса Райнера-Вернера, только укрепили меня в этой решимости.
— Уходим по одному, — скомандовал Райнер. — Сначала я, потом вы. Я буду ждать вас на лестнице…
* * *
…Он действительно встретил меня на лестнице.
Я даже не помнила толком, как мы добрались до нашей клети на третьем этаже, как отрывались пуговицы от рубашки и как триумфально трещала застежка от лифчика. И как под моей, готовой к самым невероятным приключениям, спиной оказался шахматный конь. Каким образом он отделился от стоящего на столике войска и переместился в складки простыни, я не знала. Конь больно впился мне в позвоночник, но теперь это не имело никакого значения.
Ознакомительная версия.
