У двери Мария Васильевна поставила ведро на пол и начала ковыряться ключом в замке, производя много шума. Трясущимися руками никак не могла попасть железкой в дырку. Кныш стоял сзади и чуть справа: с этого места, когда распахнется дверь, открывался нормальный обзор. Пятизарядный «смит-вессон», подарок принцессы, держал наготове, но так, чтобы Мария Васильевна не видела.
Наконец женщина справилась с замком, подняла ведро, веник под мышкой, — и ногой толкнула дверь изо всех сил, как Кныш проинструктировал. Пыхтя, перевалила через порог — и тут же сбоку на ее растрепанную, пьяненькую голову обрушился кулак с зажатым в нем пистолетом. Пока падала, сперва опустясь на колени, а потом вытянувшись на боку, Кныш поверх нее произвел два выстрела — и оба удачные. Два лба пробил не переводя дыхания. Лиц не разглядел. Темная фигура у окна качнулась в сторону, но уже после того, как пуля впиявилась в мозг; а тот, который свалил Марию Васильевну, вообще не понял, что произошло, встретил смерть с неопущенной торжествующей рукой.
Кныш перешагнул через женщину, поднял ее на руки и отнес на кровать. Потом притворил дверь и удостоверился, что оба гостя мертвы. Взял с тумбочки графин с водой, смочил носовой платок и начал приводить Марию Васильевну в чувство. На это ушло у него минут пять. В который раз убедился, как живучи россиянские женщины. Мария Васильевна судорожно вздохнула, на бледный лоб выкатилась испарина, и открыла глаза — с таким выражением, будто сослепу взглянула на яркий свет.
— Я живая? — спросила еле слышно.
— Конечно, Мария Васильевна, конечно, — обрадовался Кныш. — Даже шишка небольшая.
Дал ей напиться и велел пока полежать. Да она вроде никуда и не стремилась.
Кныш собрал в кожаный чемоданчик самое необходимое: пару рубашек, туалетные принадлежности, кое-какие бумаги, лимонку, привезенную из Югославии как сувенир. Напоследок вынул из цветочного горшка, из ухоронки, заветный пластиковый пакет. Присел на кровать к Марии Васильевне.
— Уезжаешь? — спросила она вполне здраво.
— Командировка… Вы не вставайте, пожалуйста, я вызову врача. Хорошо?
Женщина с опаской покосилась на покойников.
— А эти что же?
— Тоже полежат — и за ними приедут. Вы их не бойтесь, они теперь безобидные.
— Но как же, Володя? Ты их убил?
Кныш достал из пакета одну из двух пачек, положил ей на живот.
— Поаккуратнее, Мария Васильевна. Деньги большие.
— Да ты что?! Мне не надо, не надо!
— Пригодятся… Главное, никому не показывайте.
— Не возьму, — твердо сказала женщина. Кныш мягко перехватил ее руку.
— Не обижайте, Мария Васильевна… Вы мне жизнь спасли.
— Но я…
— Никаких «но»… Деньги — тьфу! Бумажки. Разве в них счастье?
— Да мне же ничего не нужно… — в синих глазах заблестела влага. — Володя, как ты не понимаешь? Забери, тебе понадобятся. Ты в бега уходишь.
— Все мы давно в бегах, Мария Васильевна. Все, прощайте. Спасибо за дружбу.
Нагнулся и поцеловал влажный лоб.
— Дай хоть знать о себе, Володечка.
— Обязательно.
…К пяти вечера подкатил к бару у Соломона, неподалеку от стадиона «Динамо». Возможно, это было для него сейчас самое безопасное место в Москве. Бар принадлежал «афганскому братству», и весь прилегающий квартал был у них под наблюдением. Залетным сюда лучше не соваться, если только с надежной рекомендацией.
Полковник Александр Иванович сдержал слово. Час назад передал вызов на пейджер, и когда Кныш отзвонился, сообщил, куда запрятали принцессу, а также еще кое-какую информацию, очень неутешительную. Поместье Рашида-Бен-оглы в Петрово-Дальнем охранялось не намного хуже, чем резиденция царя. Бетонный забор, сигнализация, часовые у ворот, паспортный режим — это само собой. Плюс к этому в доме постоянный дозор — человек десять — пятнадцать из самых отборных, в основном черкесская гвардия.
— Что будешь делать?
— Зачем спрашиваешь, — Кныш говорил спокойно, но это давалось ему с трудом. — Сколько у меня времени?
— Гарантировать ничего нельзя. Рашид в бешенстве. В таких случаях он непредсказуем.
— Ты обещал помочь с оружием, Александр Иванович.
— С этим нет проблем… — Полковник назвал адрес: железнодорожные склады на Яузе, описал бункер, сказал, кого спросить. Его будут ждать.
— Назовешь пароль… Все дадут, что захочешь. Капитан, ты в мое положение вникаешь?
— Жена, детишки, да?
— Если бы только это, умник, — вздохнула трубка.
…В баре за отдельным столиком сидели трое — Леня Смоляной, Вадик Прошкин и старшина Петров. Перед каждым по кружке пива и по тарелке с раками. Горка с шелухой высокая, давно сидят. Смоляной и Прошкин — худые, длиннорукие, с одинаковыми бобриками пшеничных волос, со смуглыми лицами, словно на коже навеки запеклась пороховая гарь, — оба первоклассные снайперы; старшина Петров резко от них отличался внешне — крупнотелый, с могучими плечами, с ранней лысиной во весь череп, с младенческой удивленной улыбкой — рукопашник и егерь, каких на весь полк было только двое, он да Гаврюша Каримов, но того уже нет на свете.
Только Кныш опустился за стол, как к ним приблизился дядька Соломон собственной персоной, с двумя полными кружками в правой руке: подошел поприветствовать Кныша. Обнялись, соприкоснулись щеками, при этом Кныш, как всегда, поймал себя на том, что старается не потревожить пустой рукав майора. Кроме того, что у Соломона не было левой руки, ему еще отчикали обе ноги повыше колена, но об этом, кто не знал, нипочем бы не догадался. Он на своих немецких протезах двигался непринужденно, как балерина, хотя на привыкание и тренировки у него ушло больше года. С Кнышем они были знакомы с первой ходки в Чечню.
— Редко заходишь, паренек, — укорил Соломон. — Да и сейчас, вижу, спешишь?
— По морде видно?
— По походке… И ребята у тебя какие-то смурные. Может, нужно чего? Деньги, девочки, марафет?
— В полку ты был серьезнее, Соломоша, — сказал Кныш.
— Когда это было, — усмехнулся майор, залпом осушив половину кружки. — В ту пору и небо было голубым.
Ребята действительно сидели притихшие, насупившиеся. Они с Соломоном дружбу не водили, им наплевать на его командирские ужимки. Только Петров в силу благодушного нрава не удержался, съязвил:
— Девочки почем, гражданин майор?
— Тебе бесплатно, старшина… Ладно, братцы, секретничайте. Когда заглянешь, Володя, по-доброму посидеть?
— На днях постараюсь, — прилгнул Кныш.
В баре по раннему времени было почти пусто, разговаривать удобно. Кныш коротко объяснил бойцам, чего от них хочет. Небольшой компактный штурм загородной виллы. В случае удачи — каждому по десять тысяч баксов. Подумав, добавил:
— Честно скажу, задницу нам никто прикрывать не будет.
Оторвал у рака клешню, ждал. Парни заскучали еще больше, никто не смотрел ему в глаза. Ответил за всех Петров, и его слова угодили Кнышу как обухом по голове:
— Знаешь, Володя, мы тут до тебя уже советовались… Не обижайся, но ребята — пас.
Кныш чуть раком не подавился.
— Что так? Очко играет?
— Нет, не очко, — старшина посуровел. — И деньги хорошие, понятно. Но тут такое дело…
Первый раз открыл рот Леня Смоляной:
— Да чего, Жаба, темнить, в натуре… Навоевались — и точка. Досыта. Ты нам работу дал, спасибо, капитан. Но об мочиловке уговору не было.
— Да чего ты злишься, Ленчик? Никто же не заставляет. Набор добровольный.
— Он не злится, — пояснил Прошкин. — У него малец родился на той неделе. Тоже понять надо.
— Поздравляю, — сказал Кныш. — А у тебя, Прошень-ка, какие причины?
— Никаких, капитан, — худое лицо снайпера скривилось в пренебрежительной ухмылке. — Не пойду — и все. Пожить охота. По совести сказать, мы ведьжить-то еще не начинали.
— Достойный ответ, — признался Кныш, — Ну, с тобой, Петров, и так все ясно. К соревнованиям готовишься, да? На первенство Московской области? Или баллотируешься в депутаты?
Широкоскулое лицо богатыря расплылось в добродушнейшей улыбке.
— Не совсем ты понял, капитан. Я с тобой пойду. А на хлопцев не сердись. Молодые еще. В мечтах парят.
Парящие в мечтах снайперы дружно прильнули к кружкам, не поднимая глаз. У Кныша от сердца отлегло.
— Спасибо, старшина, — пробормотал растроганно. — Родина тебя не забудет… А вам, ребятки, приятного аппетита… Пошли, Петров.
…Спешил на Яузу, оттуда собирался махнуть в Петрово-Дальнее — на ночную разведку. Еще предстояло решить проблему с транспортом и разработать план. Еще — успеть забрать Санька с Климом. Еще… Дел невпроворот, тем более если учесть, что операцию следовало начать не позже пяти утра, в потемках. Но это хорошо: больше забот, меньше беспокойства. Иначе принцесса сведет с ума. Из памяти не уходило ее хрупкое, теплое, податливое тельце, тающее в руках, ее ошеломляющий шепот: «Как легко, как спокойно с тобой, Володечка. Вместе умрем».
