Пер несколько раз спросил Фрэнси, что случилось, но она только отнекивалась, говорила, что просто устала и, видимо, заболевает, да и переживает из-за их отношений. Тогда Пер спросил, что она думает по поводу развода. Фрэнси не смогла ничего ответить, но Пер даже обрадовался тому, что она не сказала ничего определенного. Он по-прежнему любил ее и сожалел о том, что сделал, но в то же время расхаживал по квартире, которую она ему купила, и произносил в ее адрес злые монологи, обвиняя во всех грехах, негодуя, что она подвергла его и Адриана таким испытаниям.
«Если бы только я могла ему все рассказать, — думала Фрэнси в машине по дороге к родителям, — я бы тогда мучилась не одна. Интересно, а ему стало легче после того, как он все рассказал? Где он сейчас? Чем занимается?»
Думая о Заке, она испытывала и ненависть, и нежность. И какое-то странное беспокойство внутри. Что-то в нем привлекало ее.
«Совсем одна, — подумала Фрэнси, когда они зашли в элегантный подъезд с лифтом и хрустальной люстрой 1894 года, — все мне одной».
Они вышли из лифта, Адриан позвонил в дверь, и им открыл Юсеф, сияя улыбкой и широко раскрыв объятия.
— Привет, папа, — поздоровалась Фрэнси и позволила себя обнять, хотя ей хотелось его оттолкнуть.
— Здравствуй, моя девочка, — сказал отец.
Значит, соскучился. Он всегда говорил ей «моя девочка» после долгой разлуки.
— Как твои дела? — спросил он у Фрэнси, пока они были в прихожей и снимали верхнюю одежду.
Что-то произошло, он понял это, едва взглянув на нее. От нее словно повеяло чем-то особым. Запахом отчуждения.
Она избегала встречаться с ним взглядом, отводила глаза. Наверняка это просто усталость после всего того, что произошло летом. Да еще эта затянувшаяся размолвка с Пером.
Он погладил дочь по щеке. Он очень хотел ей помочь.
Потом все стали обниматься с Грейс, и тут в дверь позвонила Кристина, приехавшая с семьей.
Фрэнси, не общавшаяся с сестрой с их последней встречи осенью, вяло улыбнулась Кристине. Ей пришло в голову, что им бы не помешало выяснить отношения на боксерском ринге. Изметелить друг друга до полного изнеможения, пока у обеих не останется сил пошевелить даже пальцем, а потом долго лежать рядом на полу, уже не боясь друг друга.
«Бей меня, когда я этого заслуживаю, — размышляла Фрэнси, когда они садились за стол, — люби меня, когда я меньше всего этого заслуживаю. Не бросай меня никогда!»
Кристина заметила, что Фрэнси какая-то странная, и встретилась с ней взглядом.
Одиночество, какое в одиночество в этих глазах!
Это одиночество на мгновение так глубоко проникло ей в душу, что у Кристины даже перехватило дыхание. Но затем она стала накладывать себе картофельную запеканку и решила не думать об этом. Но решить было проще, чем сделать. Не удавалось ей забыть и о листке бумаги, который долго хранился у нее в сейфе. Это был вопрос Зака, предложение стать его шпионкой. Она ему не ответила, хотя он неоднократно присылал за ответом своих малолеток. Каждый раз она с ума сходила от страха. Однажды к ней подошли поздно ночью, когда она возвращалась домой с работы. И даже не сомневаясь в том, что сейчас ее убьют под дверью собственного дома, она покачала головой в ответ на очередное предложение о сотрудничестве. И они исчезли в темноте так же неожиданно, как появились. Когда курьеры прекратили ее беспокоить, она изорвала листочек в мелкие клочки и спустила в унитаз. Потом она долго сидела, запершись у себя в кабинете, то плача, то заливая горе дорогущим розовым вином, пока не напилась так, что заснула прямо за столом, зарывшись головой в свою черно-белую бухгалтерию.
— С Рождеством, с Новым годом и за все хорошее! — произнесла Грейс, поднимая бокал.
Раздались одобрительное бормотание и звон хрусталя. Угощение удалось на славу, Пер и Роберт после пары лишних бокалов вина стали, как водится, лучшими друзьями. Адриан с двоюродными сестрами корчили рожи, играя в «кого из взрослых я передразниваю?».
— Как ты поживаешь? — спросила Грейс у Фрэнси, когда они собирали грязную посуду и накрывали стол к чаю.
— Хорошо, — ответила та, — а что?
— Выглядишь подавленной. Это из-за Пера?
— Да, я… Я много обо всем этом думаю. Не знаю, как поступить.
— Мы всегда можем поговорить с тобой…
— Конечно, спасибо, мама.
— Кстати, никаких вестей от Антона?
Вопрос был задан осторожно, как бы между прочим, как будто ее это не очень интересовало.
— Нет, — ответила Фрэнси, — мне очень жаль.
— Ну, что ж… — только и сказала Грейс, — я думала, может, ты что-то знаешь.
— Если я что-то о нем узнаю, я сразу тебе дам знать.
Мать кивнула. Подумала, что сама бы поступила точно так же. Или нет? Уж лучше пусть Антон работает на Фрэнси, чем наркотики и проституция. Лучше или хуже? Грейс тяжело вздохнула и достала десертные тарелки, серебряные ложки, кофейные чашки и мягкое итальянское мороженое для детей. Пока Фрэнси накрывала на стол, Грейс достала из духовки два яблочных пирога. Время от времени она не могла сдержаться, нет-нет да и роняла горькую слезу по исчезнувшему Антону. Он был ей как сын и оставил ее, не сказав ни слова. Она обнимала его, когда он трясся от ломок. Она добилась того, чтобы он спал в кровати, а не бродил по улицам. Она кормила и поила его, покупала ему одежду. Любила его, будь он неладен!
Грейс утерла слезы, высморкалась, взяла себя в руки, вышла в столовую и стала угощать гостей десертом. При этом она наблюдала за Фрэнси, обходившей стол и разливавшей кофе. И ту Грейс поняла, что по-прежнему ревнует Антона к дочери, ведь это Фрэнси отобрала его у нее. Оглянувшись вокруг, она поняла, что семья, за которую она так боролась, рушится прямо на глазах. У нее сложности с Фрэнси, у Фрэнси вечные проблемы с Кристиной. Теперь трещина пролегла между Фрэнси и Пером, а еще раньше она возникла в отношениях между Фрэнси и Адрианом.
И все эти трещины шли от Фрэнси, как и новая — та, что наметилась между Фрэнси и отцом. Да, Грейс уже и это заметила — и очень испугалась, потому что, хоть у Фрэнси с Юсефом и случались разногласия, они всегда были на одной стороне, были очень близки. Они составляли единое целое.
Грейс почти не притронулась к десерту, только пригубила кофе. С тем большим удовольствием она пила ликер, открыв как-то это удовольствие — одурманить себя, как это делал Антон.
У нее было одно желание — исчезнуть, скрыться от себя самой, от мужа, детей и внуков, от все нараставшего ощущения одиночества.
Не прошло и часа, а она уже лежала на диване и храпела, приоткрыв рот. Адриан и другие внуки с любопытством ее разглядывали.
Она притворяется или спит по-настоящему? Подумать только, как бабушка напилась, а ведь она всегда такая правильная.
— Адриан, поедем домой, — предложил Пер, которому все это казалось очень забавным.
— Мы тоже поедем, — сказала Кристина, которая считала, что все это крайне неприлично.
Протесты детей не помогли, гости начали собираться по домам.
— Я хочу остаться и поговорить с тобой, — сказала Фрэнси, подойдя к отцу.
— Сейчас? — удивился Юсеф. — А нельзя… просто мама как-то…
— Да, сейчас.
Сейчас или никогда, она это чувствовала. Сейчас она решится, а завтра уже нет.
— Да-да, конечно, давай, — согласился Юсеф, — только отнесу мать в постель.
Фрэнси кивнула и подошла к Перу.
— Отвези детей домой на такси, — сказала она, — я еще ненадолго останусь.
— Да? — удивился Пер. — Как скажешь, а куда… домой?
— Ко мне.
— А можно я тогда переночую?
— Да, ложись в комнате для гостей. Пенс дома, он позаботится о детях.
— Я сам с ними справлюсь.
— Ты тоже выпил лишнего. Пусть он ими займется — во всяком случае, Бэлль.
— Да, во всяком случае, Бэлль… Ведь она важнее, чем Адриан, да?
— Нет, просто младше.
— Ты ее больше любишь. Тут ничего не поделаешь, и он об этом знает.
Фрэнси захотелось дать ему пощечину. Нет, удар в челюсть. Нет, поцеловать в губы.
— Пер, не начинай, — прошипела она и крепко сжала его ладонь.
— Ай! — вскрикнул он.
— Прости.
Она выпустила его руку.
— Я буду позже, — закончила разговор она. — Езжайте!
Фрэнси отправилась в ванную, где опустилась на колени, прижав ладони к коричневой мозаике пола.
Она стояла на четвереньках, опустив голову, как измученное, раненое животное. Прошло несколько минут, потом она подняла голову и приготовилась к прыжку.
Адриан сидел в такси на заднем сиденье, прижимая к себе Бэлль, уверенный в том, что сейчас он полностью за нее отвечает: папа так же пьян, как и бабушка. Поэтому Адриан предпочел перестраховаться.
«Наверное, они напиваются и все такое, потому что им уже нельзя играть, — размышлял он, держа ручку Бэлль и глядя в окно, — у них такая скучная жизнь, хотя должно бы быть наоборот, ведь им можно делать все что хочется. Ну, почти все. Они могут сами решать, что есть, где жить и тому подобное».
