В конце дня Ларионов спросил, не появлялся ли вчерашний посетитель?.
Нет, не появлялся. Что ж, появится, иначе, зачем бы ему приходить вчера?
Уже вторую неделю В.Н. приезжал на работу за час до урочного времени. Он ездил на служебной машине с соседкой, Комитет которой размещался в том же здании, что и управление Ларионова.
Однако у неё рабочий день начинался в 8 часов, так как их система компьютеров была увязана с режимом московского Центра и приходилось учитывать разницу в поясном времени.
Работалось утром хорошо. За окном ещё темно и снег с дождём хлещет по стёклам, — слякотная на грани зимы и поздней осени погода, похоже, установилась в эту зиму прочно, — а в кабинете настольная лампа высвечивает полстола и даже уютно, несмотря на хронический холод.
До 9 часов В.Н. успевает просмотреть вечернюю почту, "расписать" очевидные бумаги и отложить для внимательного разбора те, что требовали размышления, уточнения, контакта с сотрудниками…
В этот день почта оказалась скудной. Ларионов, прикрыв глаза, задумался.
В последнее время, — он стал замечать это, — всё чаще накатывают воспоминания…Что это, — возрастное или ностальгия, вызванная окаянным временем? Нет, окаянными переменами в жизни общества. Время само по себе не виновато.
Люди, люди…Что движет вами? Откуда берутся такие человеки, как Квасов…или Зеленцов?
Кажется, Горький написал однажды, что культура — это добровольные ограничения, которые приняты людьми для обуздания звериных первобытных инстинктов…Вероятно, на людях сказывается недостаток культуры… слишком быстро жиреть начали… Некоторые, конечно. Быстрее, чем культура достигла их мозговых извилин и моральных центров. Где она, культура, гнездится? В извилинах? Или всё-таки в некой субстанции души? Религиозное наступление идёт массировано. Быть может, для данного конкретного времени это и хорошо. Людей мыслящих, точнее умеющих мыслить самостоятельно, не так уж много. Для остальных, приученных к газетно-телевизионной жвачке, нужна какая-то сдерживающая те самые звериные инстинкты сила…
В.Н. понимал условность этих рассуждений, но более точного ответа для себя пока не находил…
Зазвенел телефон, рабочий день начался.
.
Как всё-таки погода влияет на настроение! Зарядит дождь и, кажется, всё не так, всё уныло вокруг. Особенно, если моросит сутками, да ещё и ветер непонятный, не сильный, но какой-то нудный… Лучше бы гроза, ливень…А потом и солнце сверкающее.
Так бы лучше. Но погода не спрашивает у нас совета, небесная канцелярия работает самостоятельно. На Балтике бывает по-всякому. Это лето, в общем-то, среднее. Хорошо, хоть, только влияет, — активные люди умеют подчинять своё настроение любым обстоятельствам.
В том числе и от скверной погоды отрешаться.
Господин Петерс — активный человек.
Господин Петерс проснулся в отличном настроении…
Во всём теле чувство лёгкости и бодрости. Даже небольшая ломота в суставах, — ночью всё же пришлось изрядно потрудиться, — даже эта небольшая ломота — свидетельствует о запасе сил: сейчас он встанет, хрустнет этими самыми суставами, сделает два-три упражнения для разминки…
Всё же удобная эта бабёнка Марта. Не какая-нибудь молодая шлюшка… возраст за тридцать…с гаком, но фигура в норме. Да, конечно, ноги не такие длинные, как у модных моделей, но зато есть за что подержаться… И попка гладкая и округлая… И всё знает, всё умеет, ничего не стесняется.
Петерс сглотнул слюну.
Марта — не единственная причина хорошего настроения, хотя в последние годы Карл не часто позволяет себе такие удовольствия…
Вчера состоялось заседание правления банка. Не всего состава, а узкого, особо доверенного, на котором подвели первые итоги "инициативы господина Петерса", принятой к реализации около полугода назад.
Идея, с которой выступил тогда Петерс, была проста.
Туристический бизнес — процветающая в мире отрасль экономики. Его объёмы с каждым годом растут. Многие страны живут, и неплохо живут, облегчая кошельки миллионов людей, жаждущих новизны впечатлений и… иллюзорного ощущения свободы от повседневных забот. Почему бы и их, бедной ресурсами республике, не взяться за прибыльное дело?
Председатель правления банка поправил его: о республике пусть думает правительство. А идея — хороша, конъюнктура выгодная. По всему южному побережью Балтики царит правовая неразбериха и вполне возможно выгодно прибрать к рукам…передать в дееспособные руки огромное количество земельных участков и отдельных прозябающих сегодня "отелей-мотелей" и прочих, — председатель рассмеялся, — "домов отдыха трудящихся". — Вот мы и потрудимся ради грядущих прибылей. И добавил уже очень серьёзно: — Тянуть с этим не следует. И наше правительство, и соседи наши разберутся и обставят этот бизнес такими законами, что наши прибыли могут не состояться.
Петерсу поручили разработать схему быстрой и негласной скупки приморских ценностей.
Естественно, что при этом он ни на минуту не забывал о собственном гешефте, о заветных листочках, хранящихся в его сейфе. Этот участок нужно приобрести только для себя. Делиться удачей он не намерен ни с кем…
…И вот вчера он сообщил коллегам о первых успешных результатах работы.
Созданная небольшая фирма, — учредителем стал он сам, — заявила о намерениях изучить и в будущем обустроить Южный берег Балтийского моря. Учитывая заявленный регион интересов, Петерс позаботился о привлечении соучредителей из других республик, не очень волнуясь о размерах их вступительных взносов, — он не собирался делиться с ними правом контроля за ходом дел. Особо удачным господин Петерс считал привлечение известного ленинградского специалиста Панкратова, фирма которого в С. — Петербурге влачила жалкое существование.
Удачно замаскировал он и личный интерес. Он поручил давно опекаемому им молодому общественному деятелю взять для исполнения особых поручений к себе в штат некого господина Эльнорда, обеспечив при этом негласность его работы. Петерс намекнул, что выполнять эти особые поручения Эльнорд будет в "интересах республики". И отчитываться в полном объёме будет перед самим Петерсом.
Правление банка одобрило информацию Петерса. О некоторых накладках он, разумеется, не говорил. Для членов правления — это мелочи, да и незачем привлекать внимание к отдельным объектам…
Эвальд в совершенстве владел русским языком. Это понятно. Родился в русском городе Нарве, общался в детстве с мальчишками, не знавшими другого языка, кроме русского. Потом учился в Ленинградском университете. Но и язык родителей, тоже знал почти безукоризненно, — на нём говорили в семье. Разве что иногда ударение в произношении слов не там ставил, — всё же тематика домашних разговоров ограничена.
Впрочем, не это главное.
Главным для господина Хартса стало неожиданно обнаруженное им у себя чувство национального патриота и, от мысли такой замирало в груди, — чувство готовности стать национальным лидером. Также неожиданно для себя он стал ошибаться в русском языке, стал говорить по-русски с вполне заметным акцентом.
Особенно это проявлялось в публичных выступлениях, которые он очень полюбил в яркие и дерзкие дни 91-го переломного года.
Хартс родился в конце пятидесятых в семье преподавателей средней школы. Достаточно рано проявил литературные способности и еще, будучи студентом Ленинградского госуниверситета, написал и опубликовал две небольшие повести.
Правда, дальше дело пошло хуже.
Ему несколько раз отказали в "толстых" журналах, а редактор — рецензент местного издания, хотя и похвалил очередной шедевр Эвальда, но сделал довольно много оскорбительных, на его взгляд, замечаний и предложил внести в текст исправления, совершенно ненужные, по мнению молодого автора.
Хартс уже не раз в кругу творчески настроенных соотечественников слышал разговоры о том, что редакторы всех калибров умышленно давят национальные таланты, не дают им выбиться на широкую "европейскую" звёздную дорогу.
— А ведь верно, — подумал Эвальд, когда вышел из редакции, — хотя и не русский человек наш редактор, но гнёт заданную ему линию. Не даёт ходу наиболее талантливым людям нашей республики.
Мысль о том, что он сам себя причислил к "наиболее талантливым" его не зацепила, давно стала привычной. Работая в редакции журнала, он многое повидал. Много, — он был уверен в этом, — гораздо более слабых материалов печаталось по неведомым ему причинам. А приводившиеся на совещаниях в редакции доводы в их пользу казались надуманными и, уж, совсем не важными.
