Семакин вспомнил белую грудь покойного — никакой пигментации на ней не было, это точно.
Он попрощался со старушкой и направился в Стикино.
В палисаднике дульцевского дома развешивали белье две женщины — пожилая и молодая. «Надежда с дочерью», — догадался инспектор. Тут же по палисаднику бегал голый углан лет двух. Прятался, визжал, выскакивал из-за кустов. Вдруг вытащил из тазика платье и стал Деловито натягивать на ветки смородины. Бабка отобрала платье, размахнулась, хотела шлепнуть по исцарапанной попке, но мать подхватила мальчугана. Укоризненно взглянула на Надежду Терентьевну и поставила сына возле дома, лицом к стене. «Педагогика!» — ухмыльнулся Семакин. Мальчишка, конечно, не простоял у стенки и десяти секунд. Только мать отвернулась — он залез под куст и радостно завизжал. Она вытащила его оттуда, тряхнула, шлепнула. Виновато посмотрела на бабку, фыркнула и убежала в дом. Надежда Терентьевна долго глядела ей вслед. Когда Семакин окликнул ее, она вздрогнула и обернулась. Вгляделась в незнакомого, вежливо поздоровалась. Нет, совсем не похожа была эта уже чуть-чуть горбящаяся по-старушечьи женщина на полнолицую девчушку, фотокарточка которой лежала у него в кармане. Он предъявил удостоверение. Дульцева охнула и прикрыла рот ладошкой.
— С Пашкой… с Пашкой что? — выдавила наконец.
— Вы плохо разглядели мой документ, — спокойно сказал капитан. — Я ведь совсем из другой области и никакого отношения к вашему сыну не имею. Я по другому вопросу. По поводу вашего бывшего мужа — нет, не Никиты, а Макурина Сергея Григорьевича — помните его?
— Как не помнить, — глухо произнесла женщина, — постыдились бы экие вопросы задавать.
— Извините, — смешался инспектор, — это я так, к слову, что ли.
— Чего хотите-то?
— Да я вообще… поговорить надо. Убийство у нас произошло недавно, так мы проверяем, не его ли это убили.
— Эх, Серега, Серега, глупая твоя голова… — Надежда Терентьевна судорожно сглотнула. — А впрочем, что мне теперь? Если до того дожил, что совести не хватило домой с войны приехать, — туда и дорога. Ой, что я говорю, дура! — Она обхватила руками голову и замотала ею. — Вам-то что от меня надо?
— Да вот и паспорт вроде его, и похож, и учетные данные сходятся, но несколько неувязочек есть. Во-первых, место рождения исправлено в документах. А зачем? Во-вторых, мать его говорила, что у него пятнышко слева под грудью было, а у того человека не было, хотя они, пятнышки, не смываются ведь. Вот так.
— Карточка есть у вас? — отрывисто спросила Дульцева.
Семакин вынул фотографии, развернул веером. Макурин был снят уже мертвый, вид у него был жутковатый. Женщина сначала испуганно зажмурилась, потом пересилила себя — вгляделась. Взяла в руки паспорт убитого, посмотрела на фото. Тихо сказала:
— Не-ет. Не он это, кажись. Да точно. У Сереги верхняя губа покороче была. И нос чуть длиннее. Мать-то забывать уж теперь его стала, старая она совсем, потому и вспомнить не может, какой он был. А я помню, хорошо так помню.
Она вдруг ушла в избу, сразу вернулась и протянула Семакину фотокарточку — точно такую же, какую он взял у старушки Макуриной.
— Вот! Не ясно разве? — Она показала на карточку. — Серега — он вон какой был, а этот… хотя похож, ничего не скажешь. Я, пока Никита жив был, прятала от него это фото, боялась сердить, а теперь в рамку хочу вставить да повесить. Как на нее гляну — все молодыми нас вспоминаю…
С вокзала Семакин позвонил Попову. Пока рассказывал, слушал в трубке его дыхание — тяжелое, прерывистое. Когда капитан закончил, следователь сказал:
— Да-а. Интересно, интересно. Ты приезжай ко мне теперь, сразу. У меня тоже кое-что есть.
Трамвай был почти пустой. Семакин сел возле окна. Сзади копошились, усаживаясь, две старушки. Капитан ерзал на сиденье, нервно потирая ладони. Он вообще плохо переносил дорогу. Сейчас его лихорадило. Что ж, выходит, и у Юрки чего-то прояснилось? Может, он уж и знает, куда Макурин девался и кто под его именем существовал? Так ведь и этого мало. Надо еще и женщину установить и — главное — кто их убил? Ох-хо.
В кабинете Полова было прохладно, крутился вентилятор. Следователь встал, пожал Семакину руку, с шумом подвинул стул.
— Рассказывай давай! Подробнее, подробнее! Чего там — по телефону.
— Да ну! — отмахнулся Семакин. — Подробности потом. Давай скорее, что у тебя есть.
Следователь открыл сейф, вынул дело, вытащил из него бумажку, протянул:
Заключение экспертизы
На основании изложенного прихожу к заключению:
1. Газетные обрывки, изъятые с места обнаружения золотых вещей, представляют собой части листов областной газеты «Светлый путь».
2. Дата выпуска номера — 9 октября 1943 года.
3. Адресные пометки на экземпляре отсутствуют.
— Постой-постой, — сказал Семакин, — чего-то я уловить не могу никак. Ну, газета. Ну, сорок третий год. Что дальше?
— Вот я думаю: нельзя ли через эту газету по дате на след выйти? Версия такова: если золото завернуто в газету, датированную октябрем сорок третьего года, значит, с какими-то отклонениями, мы можем предполагать и время приобретения этих золотых вещей неким Иксом. Теперь-то мы точно знаем, что убитый — не Макурин. Надо попробовать его следы здесь разыскать. Я думаю, золотишко он здесь, в городе, раздобыл, по России ему с таким товаром таскаться никакого резону не было. Понял?
— Понял. — Семакин насторожился, подобрался.
— Придется тебе, Михаил, завтра в архив садиться. Столько золота — где-то непременно должен он был наследить. Перелопатишь все розыскные дела за конец сентября, октябрь, начало ноября сорок третьего года. Только в корень смотри, понял? И — мысли, мысли.
С утра следующего дня Семакин принялся листать толстые и тонкие папки архивных дел. Работал спокойно, упорно, не пропуская ни одной бумаги. Чесал голову — вот тебе на, думал, что в войну и преступлений-то не было, одни воевали, другие работали до упора, когда же было безобразничать? Однако дела попадались всякие. Но большой прибылью в них не пахло. Попалось одно дело о крупной растрате. Семакин помялся-помялся над ним и отложил: нет, не то. Придя в архив на третий день, капитан сел за стол и задумался. Это что же такое получается? Где концы искать? Какую аферу человек сотворить должен, чтобы за неполных два месяца такой капитал сколотить? Крупное хищение со злоупотреблением служебным положением? Нет, не было у него на это времени, такие вещи годами делаются. На кражах тоже больно не разбогатеешь. Что же тогда, что?
Семакин вздохнул и взялся за следующую папку.
В этот день Попова вызвал к себе начальник следственного отдела облпрокуратуры старший советник юстиции Галанин. Не предлагая сесть, бросил:
— Доложите дело Макуриных.
— Сейчас принесу. — Следователь взялся за ручку двери. — Я там план набросал: версии, мероприятия.
— Я сказал: доложите! — сухо ответил Галанин. — Не можете без бумажки. Болезнь теперь такая, что ли?
— Значит, так, — нерешительно начал Попов, — четвертого июня сего года…
— Да это я знаю! — раздраженно перебил его начальник отдела. — Улики у вас есть по этому делу? Подозреваемые? Конкретные версии?
— Мы работаем, — сказал следователь. — Конкретных лиц у нас нет пока, с версиями тоже не густо. Полная ясность у нас только с личностью человека, под чьим именем жил убитый.
— Ну-ну, — оживился Галанин. — Это уже кое-что! Да вы садитесь!
Когда Попов кончил рассказывать, начальник хмыкнул:
— М-да, издалека начали. И безрезультатно?
— Ну, если бы был результат, капитан Семакин позвонил бы, наверно.
— А может, почивает на лаврах? — подмигнул Галанин и взял трубку телефона.
Попова вдруг охватило странное чувство нереальности происходящего. Мир сузился до скромных размеров уютного галанинского кабинета, и в этом маленьком пространстве неизъяснимым образом совмещались убитые, сверток с золотом, плачущая седая мать, офицер, неизвестно куда пропавший, Славка Додон… А в углу криво усмехался некто. Попов четко видел контуры тела, серый пиджак; вместо рубашки — неопределенного цвета расплывающееся пятно. А на лице виден только ухмыляющийся рот, все остальные черты стерты.
— Так я и знал! — Галанин бросил трубку на рычаг. — Ничего у них нет! И будет там сидеть до морковкина заговенья, рыться в бумажной трухе. Ну, ладно. У него хоть это дело есть. А вы чем занимаетесь?
Попов пожал плечами:
— У меня мероприятий много запланировано. Первое — надо снова в Кучино поехать, соседей макуринских допросить.
Галанин поморщился.
— Давайте, Юрий Николаевич, откровенно: верите вы в раскрытие этого преступления или нет? Твердое убеждение есть у вас?
