— Значит, поездил в экспедиции рабочим.
— А вот и нет, — опять вроде бы обрадовался Рябинин. — Для рабочего, даже техника, он слишком геологически эрудирован. Смотрел шлифы, умеет картировать…
Петельников задумчиво уставился на улицу, забыв про сигарету. Рябинин тоже смотрел на тополя, которые отяжелели от своих широких листьев. Лето кончалось. Уже появились астры. Пора в отпуск. Кончить дело этого мошенника — и в отпуск.
— Молодой человек, знающий в какой-то степени геологию, ездивший в экспедиции, но не рабочий и не геолог, — суммировал Рябинин, отогнав размягчающие мысли об отпуске.
— Студент, — предположил Петельников.
— Ты их проверял.
— Отчисленный?
— Ага.
— Завтра же займусь, — чуть помедлил инспектор, уже загораясь новой версией. — Эпизодов маловато. Только один, со стюардессой. У Былиной-то всё цело.
— Я думаю, не все потерпевшие к нам обращаются.
Рябинин смотрел на улицу. Казалось, там шли одни женщины. Плывущими по асфальту походками, с приталенными фигурами, в ярких солнечных нарядах — красивые и нежные. Одни женщины. Очень много женщин на улице, в городе, в мире. Уж только поэтому стоит любить единственную.
— Красивые попадаются, — сказал Петельников.
— Все женщины красивые, Вадим. Ты присмотрись.
Они ещё помолчали. Инспектор вспомнил про сигарету и щёлкнул зажигалкой.
— Вот говорят, — задумчиво сказал в стекло Рябинин, — что у следователей с годами черствеет сердце. А у меня вроде наоборот, жалостливым становится. Даже сентиментальным. С чего бы?
— Мудреешь, Сергей Георгиевич.
— Вот и сегодня эту Былину пожалел. Не сказал. Придётся, конечно. Он ей вместо бриллиантов вставил стёклышки.
* * *
Пришло бабье лето. Днём на город ложилось нежаркое солнце. Небо выбеливалось, словно растворяло кучевые облака в своих высоких сферах. Рано смеркалось. Но асфальт и дома ещё долго оставались тёплыми, согревая улицы.
Сзади застучали каблуки. Он скосил глаза: догонявших женщин Михаил опасался. Девушка поравнялась и прошла. Она просто спешила. Да и видел он её впервые. Михаил чуть прибавил шагу: его заинтересовала тонкая гибкая фигура и красные волосы, рассыпанные по зелёному платью. Девушка несла сетку с маленькими дыньками. Их было килограммов на пять, но она почти не сгибалась.
Вдруг ручка сетки выскользнула, и дыньки покатились по асфальту. «Сглазил», — подумал Михаил и бросился собирать. Он поймал четыре, пятую поднял какой-то солдат. Михаил медленно уложил их в сетку и глянул девушке в лицо. В сумерках цвета глаз не разобрал — вроде бы зелёные, как и платье, — но они показались ему какими-то острыми, смелыми. «Официантка», — определил он, отбирая у неё сетку.
— Разрешите помочь?
— Мне на Лесной проспект, — предупредила она.
— Подумаешь, всего два квартала.
— Несите, если делать нечего.
Голос был глубокий, сильный, привыкший повелевать.
— Делать мне действительно нечего. Чем прикажете заняться командированному в чужом городе?
— Нечем, — согласилась она. — Только женщинам дыни таскать.
— А вы жизнелюбка, — заметил Михаил.
— Точно. Я сегодня золотые часики потеряла: ушко протёрлось. А я шучу.
— Значит, вам легко даются деньги, — назидательно сказал он. — Вы, наверное, директор завода?
— Только не завода, — улыбнулась она.
Ей было лет двадцать восемь. Рассмотреть лицо мешали волосы, которые зашторивали её сбоку. Она откидывала их дугообразным движением головы — как крылом взмахивала.
— Сейчас угадаю. Ресторана?
— Долго угадывать. Магазина «Ковры».
— Неплохо. Кстати, вчера по радио слышал такое объявление: «Магазин «Ковры» свободно продаёт половики». Не ваш ли магазин?
— Сами придумали?
— Ну что вы! Я же командированный. Делать мне нечего. Лежу в номере и слушаю объявления. «В магазин № 8 поступили мебельные гарнитуры пятьдесят второго размера».
— Вы тоже жизнелюб. Давайте ещё объявления.
— Пожалуйста. «Дорогие телезрители! Перед вами выступал вокально-инструментальный ансамбль «Поющие чайки», а не «Поющие чайники», как было объявлено ранее».
Она засмеялась чуть не на всю улицу.
— Могу ещё, — разошёлся он. — «Уважаемые телезрители! По вине редакции передача о семейной жизни гражданина Тебякина ошибочно шла под названием «В мире животных»». Кстати, меня зовут Михаил.
— Светлана. А вы кем работаете? Знакомиться так знакомиться.
— Я разведчик.
Она насмешливо выглянула из-за волосяных шор.
— Недр, разумеется, — уточнил он.
— Ну, я пришла, товарищ разведчик недр. Вот мой кооперативный.
Светлана забрала сетку. Он придержал её локоть:
— Вы спешите? Дома муж? Дети? Пожилые родители?
— Да нет, одна живу.
— Неужели я не заслужил куска дыни? — жалобно спросил её новый знакомый.
* * *
Возбудив уголовное дело о мошенничестве неустановленного лица, выдававшего себя за гражданина Приходько Михаила Самсоновича, Рябинин начал тихо волноваться. Пошёл процессуальный срок, предстояло найти других потерпевших, и, главное, дело числилось в «глухих». Его можно было бы отправить в милицию — их подследственность, но прокурор уже взял дело в прокуратуру, да и Рябинина оно заинтересовало.
Он всматривался в диспозицию сто сорок седьмой статьи: «…путём обмана или злоупотребления доверием». Так выглядел способ преступления. Конечно, остроумный Приходько обманывал и злоупотреблял доверием. Но что-то Рябинину в диспозиции не нравилось. Чего-то в ней не хватало.
Он придвинул синюю пластмассовую вазу с букетиком ноготков, которые набрал за городом. Оранжевые цветы пахли не по-садовому, не изысканно. Он начал задумчиво обрывать лепестки, усыпав ими обложку кодекса.
Разумеется, обманывал и злоупотреблял доверием. Но чем обманывал, к какой прибегал легенде? Сколько Рябинин ни знал мошенников, они чаще всего пользовались высокими понятиями. Вот и Приходько сочинил любовь…
Рябинин вскочил. Любовь, конечно любовь была способом мошенничества. Не очень важна мужская внешность. Не всякая женщина оценит мужской ум, редкая теперь польстится на деньги, не очень-то зарятся на должность… Но любовь тронет каждую. Тут Приходько бил наверняка. Имитация любви — вот конкретный способ мошенничества.
Рябинин не испытывал жалости к потерпевшим. Уж что-что, а фальшь-то они должны были заметить. Ему всегда казалось, что женщину можно обмануть в чём угодно, но только не в чувствах. Почему же эти легко обманывались? Или им хотелось быть обманутыми? Почему? Тогда имитация любви ни при чём, и права сто сорок седьмая статья, говорящая об элементарном обмане. Но стюардесса и Вера Былина искренне верили в его любовь. Тут ещё предстояло думать: не глухие же и не слепые эти девушки, в конце концов…
Зазвонил телефон. Рябинин снял трубку.
— Сергей Георгиевич, — услышал он голос вездесущего Петельникова. — Передо мной объяснение, написанное собственноручно гражданином Приходько. Хабаровский уголовный розыск прислал дополнительно.
— Что Приходько пишет?
— Год назад потерял паспорт. Молодой парень, холостой. Работает шофёром в геологическом тресте.
Рябинин помолчал, раздумывая.
— Как же наш «Приходько» пользуется таким паспортом?
— Просто. Карточку переклеить не проблема. Сергей Георгиевич, паспортом-то он не пользовался. Девицам при случае покажет да, может, в загсе предъявил.
— Так, — согласился Рябинин. — Возможно, этот штамп и надоумил его выдавать себя за геолога.
— Ещё не всё, — торопливо сказал инспектор. И следователь по голосу понял, что есть и главное. — Сивков Альберт Петрович.
— Отыскал? — радостно удивился Рябинин.
— Это ты отыскал. Я только исполнитель. Итак: отчислен с третьего курса геологического факультета за подделку подписи декана и хищение книг из библиотеки. В городе не прописан. К сожалению, в личном деле нет ни одной фотографии.
— Ну и что… теперь? — спросил Рябинин, будто не знал, что делает инспектор, когда преступник на свободе.
— Теперь мы его поймаем.
— Скоро?
Инспектор замолчал. Рябинин понял, что брякнул глупость, — нельзя подгонять бегущего. Да и не Петельникова торопить.
— Ну-ну, — извиняюще промямлил следователь.
— Поймаем быстрее, чем ты думаешь, — буркнул инспектор и положил трубку.
* * *
— Неужели не заработал куска дыни? — повторил он.
Светлана пожала плечами.
— Пойдёмте. На пятый этаж, без лифта.
Михаил опять взял сетку и пропустил её вперёд. Поднималась она медленно, словно хотела оттянуть их приход. Он знал, что её гложут сомнения: вести незнакомого мужчину в квартиру… Михаил остановился на площадке:
