Но уже в первой зале ночного клуба «У Мари» агрессивность мою как рукой сняло. Играющие в бильярд ребятишки чуть ли не во фрунт выстроились, отлично понимая, кто их истинный хозяин.
— Сегодня вход исключительно по членским билетам! — заявил Цыпа, вперив в вышибал замороженный взгляд синих глаз. — При проколе не премии, а жизни лишитесь!
Мы прошли за наш постоянный столик у эстрады. Намертво привинченная к нему медная табличка в память о Кисе, нынче смотрелась удручающе и даже, более того, символически-мрачно.
Так как чревоугодие этим вечером меня интересовало меньше, чем когда-либо, ужин на свой вкус заказывал Цыпа.
Равнодушно пожевав шашлык и запив его белым вином, я оживился только при выходе на эстраду Мари. Ее номер стриптиза под аккомпанемент «Армии любовников», как и прежде, возбуждающе волновал. Видимо, потрафляя желаниям публики, на этот раз стриптиз исполнялся при ярком свете софитов, а не в полутьме, как обычно. Поэтому все потаенно-интимные ложбинки и манящие округлости Мари стали особенно привлекательными.
— Ослепительно, милая девочка! — похвалил я, когда она, набросив на тело шелковый черный халат, присела за наш столик. — Вот только попочка у тебя децал потяжелела. Впрочем, смотрится потрясно. Но, все же, на пирожные поменьше налегай.
— Что ты, Женик! — возмутилась Мари. — Я на строжайшей диете. Тебе просто показалось, признайся!
— Ладно, вполне возможно, — милостиво согласился я. — Сегодня я с ночевой. Диван в твоем будуаре-костюмерной не развалился еще?
— Что за недостойные тебя намеки, Женечка? Кроме как с тобой, я его ни с кем не делю!
— И очень правильно делаешь. Я, правда, не ревнив, но это ложе разрешаю пятнать только со мной. Ладушки?
— Ну как не стыдно так выражаться при господине Цепелеве? — вполне натурально покраснела Мари. — Ты грубеешь день ото дня. Это все из-за вашей нервной работы. Через полчаса у меня последний выход, и я буду в полном твоем распоряжении. Ты сможешь, наконец, успокоиться и расслабиться. Понянчу тебя, как только я умею!
Обольстительно улыбнувшись и не менее обольстительно покачивая своими, все же заметно потолстевшими бедрами, стриптизерка упорхнула за кулисы.
— Расставь вооруженную охрану на главном и запасном выходе, — отдал я распоряжение Цыпе. — Лестницу на второй этаж совсем заблокируй. Лишку не пей. Лучше курни. — Я выложил на стол заветный кисин портсигар с двуглавым орлом на серебряной крышке. — Ну, до утра! Оно, говорят, мудренее!
Поднявшись на второй этаж в комнату Мари, первым делом защелкнул дверные замки и опустил на окна тяжелые бархатные портьеры.
— Ну, моя малышка, займемся-ка земными утехами, пока на небо не призвали!
Проснулся утром от нежно-осторожного путешествия женских пальчиков по моей шевелюре.
— В чем дело? — не открывая глаз, поинтересовался. Времени натикало много?
— Да нет, девять всего, — проворковала Мари, продолжая гладить мне волосы, как маленькому. — Я вот всегда удивляюсь тому, как странно, Женечка, ты седеешь. Вся голова черная, а затылок совершенно белый почти…
— Так и задумано. Кем-то. — Я окончательно проснулся и сел на постели. — Нарисуй-ка чашечку кофе, да я отчалю. Столько дел намечается, что, боюсь, затылок станет белым без «почти».
— Не поняла, — захлопала своими пушистыми ресницами зеленоглазая стриптизерка.
— Это сказка не для маленьких девочек, — туманно пояснил я, разыскивая куда-то запропастившиеся плавки. — Ненаглядная, кажется, я кофе заказывал!
Пока Мари колдовала над кофеваркой, я успел полностью одеться и прицепить кобуру с милым Братишкой. Подойдя к двери, прислушался. Коридорная тишина нарушалась чьим-то нахальным похрапыванием.
Стараясь не щелкать замками, приоткрыл дверь и увидел сидящего на стуле у стены Цыпу. Верный телохранитель беззаботно спал, свесив голову набок и даже улыбался во сне. Вот-вот слюни потекут.
— Маришка, иди сюда! — прошептал я в комнату. — Хочешь увидеть истинно профессионального боевика? Таким способом во всем мире реакцию тренируют.
Когда Мари встала у меня за спиной, я гаркнул:
— Шухер! Менты!
Рука Цыпы рефлекторно нырнула под куртку, он вскочил, направляя на голос свой крупнокалиберный пистолет-пулемет, и только тут открыл еще бессмысленные глаза.
— Расслабься! — усмехнулся я. — Проверка бдительности. Айда кофе пить.
Когда с традиционным утренним кофепитием было покончено, я, как бы между делом, поинтересовался:
— Надеюсь, Цыпленок, ты ночью не подслушивал у двери?
— Обижаешь, Евген! — искренне оскорбился телохранитель. — Я не извращенец какой-нибудь! И потом — в любом завалящем порнофильме эти стоны и охи куда натуральнее звучат!
— Ладно, неизвращенец! — я не сдержал понимающей улыбки. — Поехали, навестим Фигаро. Может, о таинственном ММ новости появились. Кстати, ты не задумывался, что этот Макс и ребятишки Черняка — ягоды с одной лужайки?
— Скорее всего, — подумав, согласился Цыпа. — Тогда все становиться в елочку. Но одно непонятно, кто же вора в законе на Луну спровадил?..
Наша белоснежная «волжанка» в сопровождении «девятки» мальчиков из «Кента» затормозила на маленьком пятачке у полуподвального бара с претенциозным названием «Полярная звезда».
Заведение было явно из разряда низкопробных, где суррогатное качество спиртных напитков возмещалось их дешевизной. И клиентура под стать — безработные с пустыми отрешенными лицами и алконавты с сизыми носами.
Чтобы не выглядеть чужеродно в этой специфической среде, мы с Цыпой взгромоздились на высокие табуреты у липкой стойки и заказали пару пива, похоже, единственный напиток, который можно здесь потреблять, не слишком рискуя здоровьем.
— Что-то не видать нашего дружка Олежку Сапешко, — благожелательно кивнул я упитанному бармену, презрительно-снисходительно взиравшему с высоты своего положения на утоляющую жажду публику. — А я его как раз угостить обещал!
— Дак, уже были утром из вашей конторы! — скривил толстые губы в наглой усмешке бармен. — Я им все, как есть, рассказал. Мне таить нечего.
— Из какой такой конторы? — я чуть не поперхнулся безбожно разбавленным пойлом.
— Из вашей, из уголовного розыска, откуда же еще? — продолжал ухмыляться толстяк. — Ушел вчера гражданин Сапешко отсюда в одиннадцать вечера. Один. Больше его не видал. Я, что рядом тут зарезали его, сам только по утряне узнал от клиентов. Они его, бедолагу, в «скорую» грузили.
— Понятно. По ходу, мы просто разминулись с коллегами, — бросил я на стойку купюру и спрыгнул с табурета.
— Как можно?! — воскликнул хозяин забегаловки, отшатнувшись от купюры, как от мины замедленного действия. — Сейчас же заберите обратно! Ребята из наших доблестных органов завсегда угощаются за счет заведения. Разве не знали?
— Захлопни пасть, падаль! — я звезданул по стойке так, что кружки припадочно запрыгали. — Иначе пойдешь париться ко мне в изолятор за свое разбавленное пойло!
Когда мы уселись в машину, Цыпа тоже солидарно высказался, верно поняв мое негодование:
— Нет, какой козел! Принять нас за ментов! Сучье вымя!
— Ладно, — я уже успел охолонуть. — Давай заскочим в травматологию. Раз Фигаро «скорая» увезла, может, жив еще.
В городской травматологической клинике на Большакова мне бывать уже приходилось. Сразу пройдя в приемный покой, я в две секунды выяснил у дежурной сестры, что господин Сапешко поступил ночью в тяжелом состоянии с проникающим колотым ранением в грудную клетку. Операция прошла успешно, и за его жизнь уже можно не опасаться.
— Мне бы хотелось самому убедиться, что дело пошло на поправку. В какой он палате?
— Это против инструкций! — категорически отрезала сестра. — Посещать больного можно будет не раньше, чем через неделю.
— Убедительно прошу разрешить краткое свидание. Он мой троюродный брат! — Я просунул в окошечко стодолларовую купюру и отвел взгляд — неприятно было наблюдать отразившуюся на увядающем лице медработника жестокую внутреннюю борьбу. Финал ее являлся предрешенным. Грязно-зеленая банкнота составляла месячную зарплату главврача.
— Только в виде исключения. Как близкому родственнику, — промямлила, густо покраснев, медсестра. — Девятая палата. Халат на вешалке возьмите.
Дав знак Цыпе, чтобы ждал в машине, я отправился на поиски.
Отыскал нужную палату на втором этаже в начале коридора, безвкусно выкрашенного в противненький грязно-желтый цвет. Своей перенаселенностью больничная палата сильно смахивала на камеру следственного изолятора. На двадцати квадратных метрах впритирку размещались восемь железных кроватей. Все больные здесь были явно из категории потерпевших — заплывшие синяками глаза всех оттенков радуги, перевязанные бинтами головы и загипсованные конечности вызвали у меня воспоминание о безобразном побоище из советской кинокомедии «Веселые ребята».
