— Да? — Механик посмотрел на воду. — Точно! Значит, теперь нам и через полигон не пройти. Знаю, в чем дело. Вода через ложбинку пошла!
— Вот она, ложбинка, — сказал Гера, раздвигая кусты. — Похоже, успели. Еще почти сухая.
Гера первый сбежал с травянистого склона на дно этой самой ложбинки, напоминавшей небольшой, заросший травой и редкими кустиками овражек. Когда Никита, а следом за ним и Светка побежали за Герой через ложбинку, под бахилами заметно чавкало: вода уже просочилась сквозь почву. Поднявшись наверх, глянули на подступившее к ложбинке озеро. На темной воде, усыпанной желтыми листьями, играли предзакатные блики, и на первый взгляд вода казалась такой спокойной и неподвижной. Но на самом деле вода неуклонно наступала, и до ее вторжения в ложбинку оставались буквально минуты.
— Ну вот, — торжественно объявил Гера, — глядите, как реки рождаются…
Жур-жур-жур! — в ложбинку прорвалась первая струйка воды и заструилась вниз, к западной части болота. Затем еще один ручеек, клокоча и пузырясь, полился через траву где-то в середине ложбинки. Потом сразу три струйки хлынули, затем еще пять или десять, и, наконец, вся масса воды, скопившаяся в озере, покатила по лощине, унося с собой сухие листья, болотную ряску, тину, коряги, целые кустики.
Несколько секунд — и лощина стала настоящей рекой.
— Теперь если назад, то только на плоту, — заметил Гера. — Больно быстро вода поднялась, намного раньше чем прикидывали.
— Неважно, — сказала Светка. — Теперь уже наплевать. Вода выход нашла, найдем и мы. Вперед, господин Сусанин!
Когда отошли от новообразовавшейся реки уже на приличное расстояние, такое, что шум ее уже почти перестал слышаться, впереди что-то вновь зажурчало.
— Это еще что? — забеспокоилась Светка. — Еще ложбинка?
— Нет, — отозвался Гера» прислушавшись, — это ручеек. С того самого бугра течет, между прочим. Вообще-то он совсем маленький, но вытекает в ту самую ложбинку. Если журчит — значит, хорошо.
— Почему?
— Потому, что если б не журчал, то это значило бы, что вода в лощине поднялась и его подперла. Он бы остановился и начал разливаться, а это нам ни к чему.
К ручью вышли через пару минут. На дне небольшой извилистой канавки бежала струйка прозрачной воды. Но солнце стояло уже совсем низко, и длинные тени от деревьев почти совсем скрывали ручей от глаз.
— Темновато стало, — заметила Светка и достала фонарик. Ей захотелось посмотреть, нет ли чего на дне ручейка. Как бы невзначай, будто пробуя фонарь, она посветила. Но, увы, ничего не увидела — песочек да камушки. А совать руки в песок побоялась — помнила про полрентгена в час. То, что золото и прочее Федькино наследство может оказаться радиоактивным, ее не волновало. Она ведь его не себе домой собиралась тащить, а иранцу продавать…
— Вон там, — сказал Гера, указывая рукой влево и наискосок, — брошенный хутор. Я вас на хуторе оставлю, а сам туда схожу. Потом проведу как по маслу.
До хутора добрались без приключений.
Изба с полуразобранной крышей и заколоченными окнами вросла в землю, иструхлявела и покосилась, крылечко сгнило и развалилось. От прочих построек остались либо бугры, заросшие бурьяном и крапивой, либо бесформенные кучи гнилых и обгорелых бревен. То ли это еще большевики, когда Трофима раскулачивали, ликвидировали, то ли фрицы, когда начинали свою неудачную танковую атаку.
В избе царил полумрак, но было видно, что никакой обстановки в ней нет.
Только потрескавшаяся русская печь, которую ни один дурак не рискнул бы топить, на лежанке, однако, лежал тюфяк, набитый сеном, в головах телогрейка, а вместо одеяла — серая офицерская шинель с повседневными майорскими погонами и черными петлицами с советскими эмблемами инженерных войск. Не иначе Гера тут иногда ночевать оставался.
— Экзотика, блин! — сказала Светка, прислушиваясь к тому, как забарабанили капли дождя по уцелевшим доскам крыши.
Очень скоро выяснилось, что во всей избе есть только несколько квадратных метров площади, на которой ниоткуда не каплет: на самой печи и в метре вокруг нее.
— Полезли на печку? — предложила Булочка. — Лучше на ней сидеть, чем ее подпирать. Ты чего такой мрачный? — спросила она. — Страшненько стало, да?!
Знаю, знаю — боишься! Думаешь, сейчас найдем золотишко, и меня — чпок! — расстреляют. Верно говорю?
— А что — нет? — спросил Никита.
— Не знаю… — Светка хитренько посмотрела на него бедовыми глазенками. — Вон, видишь автоматы где? Мне не дотянуться… Я сейчас безоружненькая, как и ты. А ты хоть и довольно тощий, а мужичок. И жилистый, вообще-то, сильней, чем кажешься. Попробуй меня задушить, как Отелло Дездемону? Ну, попробуй, чего тебе стоит?! Я всегда мечтала, чтоб меня мужик от ревности задушил… И я бы лежала в гробу вся синяя и во-от с таким высунутым языком. Вя-я-а!
— Придуриваешься? — спросил Никита. Да, наверно, по уму так и надо было сделать: схватить ее сейчас, пока автоматы висят на стенке, за тонкую гибкую шею сдавить покрепче и держать, пока не посинеет. Но он точно знал не сумеет ни за что.
На берегу разлива, у палатки, дождь полил намного раньше. Он-то, собственно, и привел Люську в чувство.
— Ожила! — возрадовался Есаул. Люська в ужасе ахнула, увидев двух жутких, заросших щетиной щербатых мужиков.
— Вы живые? — это был самый умный вопрос, на который ее хватило. — Не из болота?!
— Не пугайтесь! — произнес Механик. — Все нормально! Мы живые, вы тоже живые! Надо в палатку идти, пока не намочило…
— А вы меня там не изнасилуете? — это был еще один умный вопрос.
— Нет, — вздохнул Механик. Есаул, который, несмотря на свои прошлые заслуги в области потенции и любовь о них вспоминать, скромно произнес:
— Не получится ничего.
Странно, но Люська этим заявлениям поверила и укрылась вместе с этими увешанными оружием чудовищами в палатке, где запасливый Механик расстелил поверх натасканного Ежиком лапника какую-то клееночку.
…Ежика дождь выгнал из ельника. Он уже нарубил здоровую охапку лапника и в обнимку с ней и топором поспешал к палатке, в которой, к его удивлению, что-то светилось. Но тут на мрачной воде разлива, испещренной мириадами фонтанчиков, взбитых упавшими каплями, Ежик увидел некое плавучее средство, увлекаемое течением. Похоже, что и там заметили светящуюся изнутри палатку.
Кто-то стал усердно отталкиваться шестом, пытаясь направить плот — теперь Ежик точно различил, что это плот, — к берегу.
Ежик бегом кинулся туда. Из самых лучших побуждений — помочь терпящим бедствие. А на него автомат наставили.
— Руки вверх! — вполголоса, но очень внушительно произнес человек в мокрой и мятой панаме, с которой на плечи ручьями текла вода. — Ты кто?
— Ежик… — ответил Женя голосом трехлетнего мальчика.
— Ну хорошо, что не медведь, — несколько успокоился гражданин.
На шум из палатки выскочили Механик с Есаулом. С автоматами.
— Здрасьте! — произнес человек в панаме. — Пустите погреться, господа?
— Серый! — Механик и Есаул одновременно взяли всех троих на прицел.
— Не шутите со стрельбой! — сказал Серый. — На мне пять толовых шашек.
Механик и Есаул расступились и пропустили Серого, старика и примкнувшего к ним Ежика в палатку, где тряслась вновь близкая к обмороку Люська.
— Это не наш кто-то… — пробормотал Есаул. — Совсем дедун старый.
— Наш, наш! — отозвался Серый. — Советский! Водка есть?
— Есть… — испуганно пролепетала Люська.
— Так наливай, не видишь, загибается человек!
— А что за дед-то? Местный? — поинтересовался Механик.
— Местный, его Гера, козел этот, в подвале под штабной землянкой аж с субботы держал. А зовут его Ермолаев Василий Михайлович. Сын героя гражданской войны. — И спросил:
— Где Гера?
— Они пошли на «Черный полигон», — сообщила Люська, — Гера, Светка и Никита. Втроем!
— Никита! — Василий Михайлович, отхлебнув из кружки, стал приходить в себя… — Ветров?
— Ну да, Ветров! — вспомнила Люська. — Студент из Москвы!
— Ох ты, мать честная! — сокрушенно произнес дед. — Убьют ведь они его там! А я виноват буду! Я ж, старый дурак, его к нам в город вызвал! Втравил во все это!.. И эту… Буханку, что ли?
— Булку?
— Ну-ну! Тоже убьют. Они клад украсть хотят! От народа! Федька Бузун, когда его закапывал, говорил: «Аще кто клад сей на свою потребу возьмет, на благо народное не использует, то в тартарары провалится и черту душу отдаст». Я все слышал! Утром, еще часов в семь, приезжал парень какой-то, нерусский, кавказец или еще кто. И они с Герой вашим договорились, что всех с носом оставят. И Хрестного, и Буханку эту. Хрестного Буханка эта в заложники взять должна, когда пойдет с Герой клад искать. У ней карта есть, где все нарисовано.
Если эту Светку убьют, то и Хрестному не жить. А Гера в стороне останется! Он просеку на той стороне расчистил, до проселка на Росляково. Оттуда в семь часов вечера тягач придет с прицепом, и вывезут они все. Четыре сундука!
