Ознакомительная версия.
— Вы хотите сказать — встреча не имеет пока смысла? — Катя решила обострить беседу: пусть выскажется яснее.
— Ну нет, отчего ж… Просто продавец, как и уважаемый господин Чугунов, пытается сначала составить себе мнение о порядочности и надежности своих будущих деловых партнеров.
— К сожалению, мой муж сегодня очень занят. Если речь идет о пустых разговорах, а не о конкретном предмете, то он.., Но все дело в том, что Василий Васильевич, насколько мне известно, чрезвычайно заинтересован в положительном результате, так что… — Катя, как некогда и Кравченко, «колебалась». — Итак спрашиваю, Иван Григорьевич, вас прямо: как наш посредник, вы советуете встречаться с продавцом на таких условиях?
— Советую. Если не хотите упустить вещь.
— Тогда… В три часа — муж мне правильно передал, да? Куда же мне подъехать? Не знаю, освободится ли к трем муж, но я буду точно.
— У меня дела в городе. Потом я заеду за нашим Максимом Платоновичем — так его зовут, он пожилой человек и… Могу и вас, Екатерина, захватить по пути. Куда подъехать? Где офис Василия Васильевича?
— Кутузовский проспект. Но там сложно искать. Я лучше выйду к метро: на Большой Дорогомиловской. Итак, в три часа.
Катя тихонько положила трубку. Ой, что же теперь будет… Куда ты снова суешься? И главное — зачем? Тут уже пахнет крупным обманом не только этого вежливого антиквара, но и владельца альбома, старого человека, который, быть может, искренне надеется…
Кто-то вошел в кабинет, прервав цепь ее мрачных раздумий. Никита — надо же, снова он. Опять наш гениальный сыщик пожаловал к нам в гости. Зачем же на этот раз?
Колосов выдвинул стул на середину кабинета. Сел на него верхом; как казак на коня. Облокотился на спинку, утопив подбородок в кулаках. Он явно желал ей сказать что-то.., важное? Катя глянула на наручные часики: до встречи с антикваром Белогуровым оставалось еще три с половиной часа.
Белогуров положил телефонную трубку рядом с собой на диван. Откинулся на его велюровые подушки — мягко, уютно, тепло. Даже жарко. Солнце — расплавленное золото льется и льется в отмытые до зеркального блеска окна демонстрационного зала.
Итак, пора собираться и ехать. Коллекционер ждет дома в тревожном нетерпении: и денег хочется, и жаль… И хотя от этой сегодняшней встречи сторон толка не будет, но..: Что-то все же, быть может, сдвинется с мертвой точки. Эта решительная юрист-девица из чугуновского офиса (спит, что ли, с ней этот старый пьяница) убедится, что владелец альбома Григорьева действительно реально существует. Он услышал за спиной чьи-то шаги. Лекс показалась на пороге кабинета. Все утро она старательно сортировала там накопившуюся почту галереи: счета, факсы, рекламные буклеты, присланные из типографии. Дела давно брошены на самотек, она делала свою работу чисто машинально. Конкретно Белогуров ее об этом не просил. Он вообще последнее время ее не просил ни о чем.
— Кому ты звонил?
Это были ее первые слова, которые он слышал за эту неделю.
— Горскому.
— А кто это такой?
— Человек, который мне нужен.
— А после.., после него.., с кем ты разговаривал? Белогуров покосился в ее сторону: Лекс подслушивала. Взяла в кабинете параллельную трубку и… — С еще одним человеком, которому нужен я.
— С женщиной? Ты с женщиной говорил? Условливался о встрече?
— Это деловая встреча, Лекс. Чисто деловая. Возможно, мы приобретем выгодного клиента.
— Да? — Она уселась на диван, поджала ноги калачиком.
Белогуров ждал: сейчас достанет из кармана махрового халата свой традиционный пакетик с чипсами и начнет…
Он едва не сказал «жрать». Но тут же устыдился: нет, не стоит все настолько опошлять. Даже наедине с собой.
Лекс не достала чипсы. Она сидела, неотрывно глядя в сияющее солнцем окно с решеткой, за которым шумел листвой на ветру единственный оставшийся в живых после урагана тополь. Белогуров уже уехал, а она все сидела на диване.
Егор заглянул в зал. Они с Женькой поздно встали, завтракали на кухне, потом спустились в подвал и, как обычно, заперлись там. Однако Егор что-то быстро оттуда слинял.
— Я ненадолго отъеду, — Егор был какой-то чудной, на взгляд Лекс. Нервничал, что ли? Или заболел? — Если позвонит Ванька, скажи, я уехал в банк, оттуда загляну к Фоме (это был фотограф, поставлявший Дивиторскому его любимые античные фотоплакаты). Заберу у него заказ. Часам к трем, к половине четвертого вернусь. Ты сама-то уйдешь?
Лекс кивнула: угу. Все эти дни она с утра до вечера бродила по магазинам.
И Егор уехал. А она… Вытащила подушку, легла на диван. Мягко, уютно, тепло. Даже жарко. А у Ивана сегодня в три встреча с женщиной… Вот оно что, оказывается… Все казалось таким сложным, а на самом-то деле все проще пареной репы. Все ясно. Слеза скатилась по щеке, капнула на велюр диванной обивки. Как там у Цветаевой в «Поэме Конца»? «Ну как их загнать назад — в глаза?» Слезы эти… «В наших бродячих братствах рыбачьих мрут, а не плачут…» Он уехал, он бросил ее… Солнце, как расплавленное золото, льется и льется в окна. Слепит до слез. Этакий золотой дождь. Подобный когда-то видела Даная. Бог с Олимпа принял его образ, добиваясь ее. Хотел трахнуть девчонку, а она… Как там у них было? Солнце, дождь… Надо лишь чуточку раздвинуть бедра, ноги, принимая его в себя. Вот так.., дождь… Халат распахнулся, открывая голое тело. Ноги — стройные и нежные — как он там, в поезде, в их самую первую ночь целовал их… Струи солнечного света, бьющего прямо в глаза, слепые от слез, — их лучше закрыть вот так, только не плакать, только… Вот так было и у Данаи — сладкая дрожь во всем теле, желание, мука самоудовлетворения. Истома, Слабость. Слезы и…
Она вздрогнула, быстро сжала колени, запахнула халат. Села, тревожно оглянулась. Что это? Ей показалось… Что она услышала? Чьи-то шаги? Нет, вроде все тихо в доме. А потом… Лекс поняла, что ее испугало: кто-то действительно шел по коридору. А потом в ванной с силой загудела вода. Кто-то мылся там в душе.
Егору Дивиторскому некуда было ехать. Никакой банк, ни тем более Фома-фотограф его не ждали сегодня, однако… С некоторых пор он, как и Белогуров, чувствовал себя в доме в Гранатовом переулке из рук вон плохо!
Это утро началось вроде как обычно: пробуждение, завтрак. Потом они с Чучельником спустились в подвал и тут-то…
Егор (он только раз делал это раньше) помог брату отключить установку (ночью Чучельник дважды проверял ее) и извлечь тсантсу. Он наблюдал за братом. Все движения Чучельника были точны и плавны. Он не суетился, как это водилось за ним прежде, а…Работа явно теперь доставляла ему наслаждение. Он не просто перемещался по подвалу, он священнодействовал, точно выполняя некий, ему лишь одному ведомый ритуал. Достал из маленького холодильника пару свежих гранатов (купленных Егором на рынке), медленно очистил их багровую кожуру. Стиснул один плод в кулаке — сок потек в подставленную миску. Гранаты Гранатового переулка… Егор не мог оторвать глаз от рук брата, смотрел как загипнотизированный. Священнодействие. Дикий и вместе с тем грозный, торжественный обряд — теперь все это начинает выглядеть именно так. Амулет из Сингапура. Белая тсантса. Белогуров говорил как-то, что Феликс на полном серьезе видит в этих ужасных штуках воплощение некоего могущества и…
— Как сладко, а? — Чучельник слизнул гранатовый сок, темно-красный, как венозная кровь, с запястья. — Не хочешь попробовать?
Егор почувствовал знакомый спазм в желудке. Мотнул головой: нет, не приставай ко мне, придурок! Чучельник опустился на колени на цементный пол. Он делал это и прежде: так ему было удобнее работать с «исходным материалом», укрепленным на очередной гранитной болванке, водруженной на стол. Но это преклонение, этот жест показался Егору словно бы преисполненным некоего смысла.
Чучельник извлек из кармана джинсов нож и точным рассчитанным движением.., полоснул белую тсантсу по губам. И это тоже была обычная процедура. Нужно было рассечь шелковую нитку, которой зашивались ротовая полость изделия, набитая камфарой, кожурой граната и другими веществами, богатыми танином, препятствующим гниению, извлечь прежнюю дубильную начинку, заложить новую, а затем снова аккуратно заштопать мертвые губы шелковой нитью при помощи специальной скорняжной иглы… Но сейчас этот молниеносный жест показался Дивиторскому…
— Ты что, идиот, делаешь! — Егор не узнал собственного хриплого крика, похожего на карканье ворона.
Чучельник с недоумением оглянулся.
— То есть как это что? Я стараюсь, братец…
Егор смотрел на изделие, точно видел его впервые. Белая, точнее, серая как пепел, сморщенная кожа. Мертвые глаза. Губы. Русые, слипшиеся, висящие сосульками волосы (их еще не мыли мягким шампунем). Пройдет еще немало времени, прежде чем эта мертвечина, эта часть трупа превратится в…
— Только попробуй испортить, только попробуй мне, — забормотал он глухо. Надо же было хоть что-то сказать ему, этому идиоту, этому… А со дна желудка уже поднималась знакомая тошная волна, от которой темнело в глазах и слабели колени. — Только попробуй — убью! Убью, слышишь?
Ознакомительная версия.
