ты такой же?
– Что?
– Поскальзываетесь иногда?
– На сцене я только один раз упал, – перекрикивая свистящий ветер, ответил Николай, – да и то потому, что слишком много водки выпил.
Он хотел продолжить рассказ, но Бондарев прижал палец к губам и ничком упал на крышу вагона. Певец последовал его примеру. В бронежилете было неудобно. Раскупляев, как сумел, распластался на крыше, а когда приподнял голову, то прямо перед глазами увидел рифленые подошвы башмаков Бондарева. Тот лежал абсолютно неподвижно.
Раскупляев тронул его за ногу. Бондарев прошипел в ответ:
– Тихо, лежи, а то пулю в лоб схлопочешь.
Бондарев говорил, не таясь, потому как ветер сносил слова. Клим заметил мелькнувшую на лесенке первого вагона темную фигуру.
Минут за пять до того, как Бондарев и Раскупляев начали выбираться из люка последнего вагона, майор, обеспокоенный отсутствием связи с Четвертым, вызвал к себе Сергея Павлова. Тот, обвешанный оружием, вошел в кабину тепловоза.
– С Четвертым связи нет, Стрешнев не отвечает.
В одной руке у Фомичева была рация, а в другой пульт для радиоуправляемых мин. На пульте горели красные точки.
– Он мне доложил, что минирует последний вагон. Рация его молчит.
Павлов пожал широкими плечами:
– Ну и что, командир, с ним могло случиться? Не ветер же его с крыши сдул? Мог рацию обронить.
Майор втянул голову в плечи, уперся крепким подбородком в грудь, набычился и чем-то стал смахивать на бульдога, готового броситься на врага и вцепиться мертвой хваткой в горло.
– Иди и разберись. Каждый свой шаг докладывай мне.
– Есть, – оправляя жилет, ответил Сергей Павлов. – Все будет как надо.
Алексеенко сидел на полу и набивал автоматный рожок. Во рту дымилась сигарета, Алексеенко на нее даже внимания не обращал, поглощенный простым занятием. Топая тяжелыми башмаками, Павлов покинул тепловоз. Из тепловоза «омеговец» перебрался на вагон с бочками с нервно-паралитическим газом, спустился с него по железной лесенке и оказался перед дверью первого вагона для охраны. Он повернул ручку, вошел, закрыл за собой дверь.
В вагоне для охраны после пронизывающего до костей ветра с мелким снегом было тепло. Павлову даже захотелось расстегнуть куртку.
– Пошли быстрее, – Бондарев вскочил на ноги, – а то мы здесь на крыше окоченеем, и толку от нас никакого не будет.
Они быстро спустились с крыши, правда, Раскупляев несколько медлил, боясь сорваться. Но Бондарев его поддержал, прикрикнул, и Раскупляев благополучно вслед за Климом вошел в вагон для охраны, следующий в составе предпоследним.
– Ну вот, здесь хорошо, почти как в Ташкенте, – прошептал Бондарев, держа перед собой пистолет.
Три трупа лежали на полу в вагоне. Бондарев скользнул взглядом по лицам, затем обернулся к певцу.
– Совсем дети, наверное, и по году не отслужили.
– Вот звери, своих же постреляли! – Раскупляев согласно кивал, но смотреть на убитых солдат-срочников ему не хотелось, он все время уводил взгляд в сторону.
– Ты стой здесь, – положив руку на плечо, по-отечески сказал Клим.
– Хорошо, – кивком головы Николай Раскупляев показал, что приказ Бондарева понял.
– Будь ко всему готов. Ты меня понял? – Николай опять закивал. – А я все осмотрю.
И Клим быстро, как тень, заскользил по вагону. Он открывал подсобные помещения, заглядывал внутрь, вышел в тамбур и довольно хмыкнул, когда увидел выкрашенный красной краской маховик ручного торможения вагона. Конечно, было бы намного лучше, если бы в вагоне находился привычный стоп-кран, красная опломбированная ручка, но в товарных составах и в вагонах, предназначенных для охраны, подобные вещи не предусмотрены.
«Сойдет и эта», – подумал Бондарев.
Он вернулся к певцу. Тот шинелями прикрыл три трупа, сделал это не рисуясь, заботливо, словно эти пацаны с короткими стрижками были его знакомыми. Руки у Николая дрожали, и он сунул их в карманы.
– Ничего, – сказал Бондарев, – бывает и хуже. Ты, наверное, давно не ел?
– Не хочу.
– А вот это зря, – произнес Клим. – Если имеется возможность, упускать грех. Потом вспомнишь и пожалеешь.
На одном из столиков стояла открытая банка тушенки, армейская, без этикетки. Солдаты, собиравшиеся перекусить, даже смазку с нее не удосужились как следует стереть. Хлеб был нарезан крупными ломтями, так режут его лишь голодные люди и рабочие, для которых еда не удовольствие, а необходимость.
– Садись к столу, – Бондарев взял Раскупляева за плечи и усадил. Намазал тушенкой ломоть и подал Николаю. – Давай, не стесняйся, ешь. Кстати, вот лук, – Бондарев вытащил из кармана своей куртки большую луковицу, которую прихватил в пищеблоке, быстро очистил от золотистой кожуры, развалил ножом на четыре части. Николай мешкал. – Давай, давай, – поторопил его Клим. – Скоро гости придут, а мы с тобой не отдохнувшие.
На свой лад Бондарев переделал известный анекдот, который певец знал, и это немного оживило Раскупляева. Глядя на Клима, и он начал есть, откусывая большими кусками.
– Еще? – спросил Клим.
– Я сам намажу.
Бондарев протянул нож. Но съесть по второму бутерброду не удалось. Лезвие ножа застыло над банкой, Бондарев поднял вверх указательный палец и потянулся к автомату. Певец взглянул в окно – ранние северные сумерки, сквозь которые мчался страшный поезд, захваченный «омеговцами», со смертоносным грузом в вагонах. Редкие огоньки вспыхивали над горизонтом.
Бондарев с автоматом в руке затаился, потом сделал резкое движение и дал короткую очередь по двери, ведущей в тамбур. Зазвенело, посыпалось стекло. В ответ из-за двери ударила длинная автоматная очередь.
– Падай на пол! – успел крикнул Бондарев, прижимаясь к стене между полкой и окном.
Певец лежал ни жив ни мертв. Из-за двери продолжали стрелять. Клим передернул затвор, и еще две короткие очереди прозвучали в ответ. Зазвенело разбитое стекло, высыпалось одно из окон, выбитое пулей, засвистел ветер. Куски пластика, щепки и пороховой дым заполнили грохочущий, подпрыгивающий на стыках рельс вагон.
Бондарев дал очередь по лампам, и в вагоне сразу стало темно. Певец поднял голову, но Клима не увидел, тот успел перебежать поближе к двери и опять стал бить длинными очередями, полагая, что так он заставит невидимого соперника лежать на полу, не поднимая головы.
У «омеговца» при себе было лишь два рожка, и минут через пять его автомат замолчал. Бондарев бросился вперед, но диверсант уже оказался на крыше вагона с бочками, и Клим лишь услышал грохот его башмаков.
Короткое затишье.
«Можно, конечно, бутерброд доесть», – подумал он, возвращаясь к столу.
Николай сидел на корточках, держа в правой руке пистолет.
– Осторожнее, – сказал Бондарев, увидев ствол, нацеленный на себя. – Как ты?
– Порядок, – сказал Раскупляев.
– Молодец. Зря я дверь закрыл, надо было сидеть и ждать, и тогда я, возможно, уложил бы его. Вот что мы сейчас сделаем: я буду
