Почувствовал, как в груди бешено колотиться мое бедное сердце. От таких нагрузок ему приходилось не сладко. Как оно ещё их выдерживает? Так было что-то за окном или мне вновь померещилось? Мозг уже изнывал от вопросов, на которые был не в состоянии ответить. Я устал. Я бесконечно устал от всего этого, Пропади все пропадом!
Включил свет. Достал из чемодана вторую бутылку виски. Надо было хоть немного расслабиться. Вообще-то я этим делом не злоупотребляю. Взял с собой две бутылки так, на всякий пожарный. И вот, одну бутылку выпил почти за сутки. Дела! С такими темпами можно очень даже запросто стать алкаголиком. Факт, не требующий доказательств. Сейчас хорошо бы дерябнуть нашей водочки. Но за её неимением сойдет и виски. Открутил пробку, сделал несколько добрых глотков. Сразу стало легче дышать. Закурил.
Так было что-то за окном или не было? Черт возьми! Как же я измучился! Ольга часто мне снилась после смерти. Но то были лишь дурные сны и ничего более, которые я тут же забывал. Но чтобы вот так, наяву, — такого никогда прежде не было. И что она ко мне привязалась? Теперь я очень пожалел, что когда-то её встретил. Очень пожалел.
* * *
Случилось это всего-то полгода назад. А кажется, что прошла целая вечность. Она пришла к нам в офис вместе с каким-то долговязым хмурым парнем, имя и фамилия которого напрочь стерлись в памяти. Они представились студентами педагогического университета, членами команды КВН и просили их спонсировать. Ольга меня очаровала с первого взгляда. У неё было прелестное личико с маленьким чуть вздернутым носиком и большими наивными и доверчивыми глазами. Личико обрамляли светлые кудряшки, что делало её похожей на ангелочка. Она жутко стеснялась и постоянно краснела. К тому времени хваткие, опытные,прошедшие огонь и воду, знающие кому, где и как дороже себя продать деловые девицы да профессиональные путаны мне порядком надоели. А здесь было совсем иное, невинное, чистое, очаровательное. Я охотно согласился их спонсировать и высказал желание встретить её после репетиции. Неожиданно для меня, Оля сразу же согласилась. Странная она была во всех отношениях. Когда я пошел её провожать и у её дома попытался поцеловать, то она до того обиделась и расстроилась, что даже заплакала. Через месяц я сделал ей предложение. На свадьбе сильно перебрал и, не имея опыта сексуальной близости с такими девушками, как она, её стеснительность и робость принял за простое ломание, сорвал с неё одежду и взял силой. Вероятно, это предопределило наши дальнейшие близкие отношения. Она стремилась всячески увильнуть от супружестких обязанностей, ссылаясь то на головную боль, то на недомогание, то ещё черт знает на что. Меня это бесило. А редкая близость с ней не приносила мне удовлетворения. И я стал искать утешения на стороне с привычными опытными девицами. Часто не ночевал дома. Видел, что Ольга от этого страдает, хотя и не слышал от неё ни одного упрека, но видел это по её красным заплаканным глазам. Она была совершенно равнодушна к тряпкам. И это меня тоже раздражало. Любил ли я ее? Теперь я знаю точно, что любил. Любил безумно! Так, как уже никогда и никого не смогу полюбить. И безумно страдал от её холодности. Но это я осознал лишь тогда, когда её не стало. Мы с ней были слишком разные, чтобы быть счасливыми. Я все реже стал видеть, как она улыбается. И однажды не выдержал, взорвался:
— Послушай, что ты постоянно куксишься?! — заорал. — Все чем-то недовольна! Что тебе не хватает?! Прекрасная квартира, машина, денег навалом. Что тебе ещё нужно?!
Лицо её пошло красными пятнами, глаза заблестели. И будто старая, закоснелая в своих убеждениях учителка, внушающая старые, как мир, прописные истины своим дебилам-ученикам, проговорила:
— Стыдно кичиться богатством, когда большинству людей очень трудно живется!
Я саркастически рассмеялся её словам.
— Да плевал я на твое большинство! Поняла? Ага. С верхней полки! И на тебя и на все твое человечество!
— Замолчи! Как тебе не стыдно! — Глаза её теперь пылали гневом, как два огромных инквизиторских костра. Что касалось её убеждений она была твердолобой и упрямой, будто ослица.
— Святоша! Дура безмозглая! Пойми ты, наконец, своим кляйне маленьким умишком, что время таких идиотов, как ты, давно кончилось. Наступила эра таких прогматиков, как я. Если ты это не поймешь, то плохо кончишь.
И как в воду смотрел. Тогда я ушел и два дня не был дома. А когда вернулся, застал её в ванной со вскрытыми венами, плавающей в собственной крови. Я дико заорал и потерял сознание. Очнулся только в больнице. Олю похоронил без меня её брат, приехавший из Кемерово. Выйдя через полмесяца из больницы, я чувствовал такую опустошенность, что не хотелось жить. Во мне будто что-то сломалось. Я впервые почувствовал неуверенность и запсиховал. Подспудно неуверенность копилась во мне, копилась и вот, прорвалась здесь этими глюками.
* * *
Я выключил свет и снова лег. За окном что-то ухало и хохотало. Должно быть филин. Затем все стихло. И в тишине, вдруг, явственно прозвучал ласковый шопот: «Чижик! Ты меня любишь?» Мне стало нехорошо. Так говорила Оля в редкие минуты нашего взаимопонимания, даже с теми же интонациями. Шопот этот прозвучал из правого дальнего угла. Из левого кто-то гнусаво сказал, будто вынес мне окончательный вердикт: «Убивец!» Послышался возмущенный ропот, будто комнату населяли толпы людей. Зажал уши ладонями. Звуки исчезли. Но стоило лишь отнять ладони, как услышал игривый голос Антонины Львовны: «Ой-ля-ля». После чего, из кухни показалась она сама. Голое её тело было сплошь расписано какими-то странными кабалистическими знаками и фигурами, святившимися в уже начинающей редеть темноте. В правой руке она держала за волосы... О, Боже!!! Она держала за волосы голову моей бывшей жены. Антонина жутко рассмеялась и торжествующе, злорадно прокричала: «Ты видел?! Так будет с каждой, кто не захочет с тобой спать!» От перенапряжения мой бедный мозг взорвался и я потерял сознание.
Когда пришел в себя, то в комнате было уже совсем светло. В дверь настойчиво стучали.
— Кто там?! — спросил в страхе, думая, что начинается очередной кошмар.
— Андрей Андреевич, это я, Аркадий Рубенович, — раздался бодрый голос «рогоносца». — Вы желали пойти на рыбалку.
— Да-да, я сейчас. Я мигом, — прокричал, вскакивая, открывая замок и распахивая дверь. Никому в жизни я ещё не был так рад, как этому жалкому и смешному человеку, вытащившему меня из мира кошмаров и бредовых галлюцинаций. Я был просто счастлив видеть его, общаться с ним. Более всего меня сейчас страшило одиночество.
— Ну вы и спите! — изумился он, вваливаясь в комнату. — Насилу достучался.
Был он, как заправский рыбак, в длиннополом плаще с капюшоном и рюкзаком за плечами. В правой руке держал две телескопические удочки.
— Да, это точно, — отчего-то рассмеялся я. — Разбудить меня мало кому удается.
Быстро надел адидасовский спортивный костюм, красовки, ветровку. Дурашливо отдал честь.
— Командуйте, товарищ командир! Я готов!
— Экий вы молодец! — проговорил он восхищенно и даже прищелкнул языком. — Не даром по вас все женщины с ума сходят.
* * *
До места мы добрались, когда из-за дальней горной гряды уже выглянуло ослепительное солнце. Его приход вновь обещал жаркий день. Хотя, здесь, в горях, жара не так ощущалась. Я представил, что в эти дни твориться на равнине, в душных, смрадных городах. Настоящее пекло.
Аркадий Рубенович снял рюкзак, достал из него пару удочек, и плоскую металлическую коробку, раздвинул удилища, размотал леску. Одну удочку протянул мне.
— Держите, Андрей Андреевич.
— А где же наживка? — спросил, беря удочку.
— Ах, да, извините. — Он открыл крышку коробки. Та почти доверху была наполнена ярко-красными маленькими червячками.
Таких я отрадясь не видывал. Спросил:
— Что это такое?
— Вот те раз! — удивился он. — А ещё говорили, что увлекались рыбалкой. Это мотыль — лечинка комара.
— Я прежде рыбачил, в основном, на червя. А эти такие крохотные. Их, наверное, и рыба не заметит.
— А вы насаживайте их сразу по несколько штук. Вот так. — Он взял мой крючок и ловко нанизал не него штук пять мотылей. Распорядился: — А теперь забрасывайте.
Я забросил удочку. Поплавок остановился почти на середине омута. Его закружило водоворотом и быстро прибило к берегу.
— Может быть увеличить глубину? — спросил.
— Здесь такая глубина, что нам лески не хватит. Просто перезабросте, и все.
Я последовал его совету. У противоположного берега омута периодически всплывало со дна множество мелких пузырьков.
— Что это такое? — указал на пузырьки.
— Подозреваю, что здесь таймень, чертяка, сидит, воду баламутит. Только мы его на нашу снасть не возьмем. Андрей Андреевич, у вас клюет! — воскликнул он.
Действительно, поплавок мой пару раз дернулся и его быстро потащило в сторону. Я потянул и вытянул на берег небольшого, граммов на триста, хариуса. Во мне проснулся давно забытый азарт рыболова. Трясущимися от возбуждения руками, снял хариуса с крючка. Спросил Аркадия Рубеновича:
