– Дружеская вечеринка? – возмутился Люсь-ен. – Ни за что. Бумажные стаканчики, кислое белое вино и картонные тарелки, полные всякой соленой ерунды. Ни за что. Даже сидя в дерьме, слышите меня, комиссар, и особенно сидя в дерьме, – ни за что. Даже на вашей хромой колеснице о трех лошадях – ни за что. Либо роскошный прием, либо ничего. Либо дерьмо, либо величие, и никаких компромиссов, никаких переходов. Никакой золотой середины. В золотой середине я теряюсь и впадаю в тоску.
– Это не у нее дома, – сказал Вандузлер. – У нее есть ресторан «Бочка» здесь неподалеку. Ей приятно угостить вас стаканчиком. Что тут плохого? Эта Жюльет с Востока стоит того, чтобы на нее взглянуть, а ее брат служит в издательстве. Может и пригодиться. А главное, там будет София Симеонидис с мужем. Они всегда приходят. И мне интересно на них посмотреть.
– София дружна с соседкой?
– Очень.
– Смычка между Восточным и Западным фронтом, – объявил Люсьен. – Мы рискуем попасть в клещи, нужен прорыв. Черт с ними, со стаканчиками.
– Вечером решим, – сказал Марк, которого утомляли изменчивые и настойчивые желания крестного. Чего добивается старина Вандузлер? Хочет отвлечься от своих мыслей? Или начать расследование? Да ведь оно закончилось, так и не начавшись.
– Тебе же сказали, что под деревом ничего нет, – напомнил Марк. – Забудь ты про эту вечеринку.
– Не вижу никакой связи, – сказал Вандузлер.
– Прости, но ты отлично ее видишь. Тебе хочется искать. Что угодно и где угодно, лишь бы искать.
– Ну и что?
– А то, что не выдумывай то, чего нет, только потому, что потерял то, что есть. Мы пошли закапывать.
Как бы то ни было, но в девять вечера Вандузлер увидел, как евангелисты пришли в «Бочку». Закопав траншею и переодевшись, они явились туда улыбающиеся и причесанные. «Записались добровольцами», – шепнул Люсьен на ухо комиссару. Жюльет приготовила ужин на двадцать пять персон и закрыла ресторан для публики. На самом деле вечеринка удалась: Жюльет, расхаживая между столиками, сказала Вандузлеру, что все три его племянника совсем недурны собой, а тот передал сообщение, приукрасив его. Что немедленно заставило Люсьена переменить мнение обо всем происходящем, Марк оценил комплимент, как, вероятно, и Матиас, хотя он хранил молчание.
Вандузлер объяснял Жюльет, что только один из трех – его племянник, тот, что в черном с золотом и серебром, но Жюльет не интересовали технические и семейные подробности. Она была из тех женщин, что смеются прежде, чем узнают конец истории. Так что смеялась она часто, и это нравилось Матиасу. Чудесный смех. Она напоминала ему его старшую сестру. Она помогала официанту разносить блюда и редко сидела на месте, скорее по природной склонности, чем по необходимости. София Симеонидис, напротив, была сама степенность. Изредка она поглядывала на троих землекопов и улыбалась. Рядом с ней восседал ее муж. Взгляд Вандузлера задержался на нем, и Марк пытался понять, что он, собственно, надеялся обнаружить. Вандузлер часто притворялся. Делал вид, будто что-то нашел. Привычка полицейского.
Матиас наблюдал за Жюльет. Время от времени она о чем-то перешептывалась с Софией. Казалось, обе они прекрасно проводят время. Люсьену вдруг захотелось узнать, без всякой цели, есть ли у Жюльет друг, спутник жизни или кто-нибудь в этом роде. Поскольку он пил много вина, снискавшего его милость, ему показалось, что проще всего задать этот вопрос напрямик. Что он и сделал. И рассмешил Жюльет, которая сказала, что и сама не знает, как эта участь ее миновала. Так или иначе, но она одна-одинешенька. И это ее веселило. Легкий характер, подумал Марк, и позавидовал ей. Хотел бы и он так уметь. Он так не умел, но зато понял, что своим названием ресторан обязан форме двери, ведущей в подвал: ее каменные косяки были выгнутыми, чтобы пропускать большие бочки. Музейный экземпляр. Тысяча семьсот тридцать второй год, если верить дате, вырезанной на перекрытии. Интересно было бы заглянуть и в сам подвал. Если наступление на Восточном фронте не захлебнется, ему еще представится такой случай.
Наступление продолжилось. Непонятно как, но, когда наиболее отличившихся сморил сон, к трем часам ночи остались лишь Жюльет, София и обитатели Гнилой лачуги, сбившиеся за столиком, уставленном бокалами и пепельницами. Матиас оказался рядом с Жюльет, и Марк подумал, что подсел он незаметно, но нарочно. Ну и олух. Конечно, Жюльет может волновать, пусть даже она на пять лет старше их – Вандузлер выяснил ее возраст и распространил полученную информацию. Белая кожа, полные руки, облегающее платье, круглое лицо, длинные светлые волосы, а главное, ее смех. Но она и не стремилась обольщать, и тут не стоило обольщаться. Она как будто совершенно свыклась со своим ресторанным одиночеством, как и говорила. А вот Матиас явно свихнулся. Не то чтобы сильно, но все-таки. Когда ты в дерьме, не слишком разумно желать первую попавшуюся соседку, какой бы славной она ни была. Такие дела усложняют жизнь, а сейчас для этого не время. Потом тебе же придется страдать – кому, как не Марку, знать об этом? Хотя он, может, и ошибался. Матиас имел право быть взволнованным, и это еще не значило, что ему придется страдать.
Не замечая, как внимательно слушает застывший рядом Матиас, Жюльет рассказывала истории – про клиента, который ест чипсы вилкой, или еще про типа, который приходит по вторникам и за обедом смотрится в карманное зеркальце. В три часа утра все снисходительны к историям: и к тем, что приходится слушать, и к тем, что рассказываешь сам. Поэтому Старине Вандузлеру тоже позволили рассказать о кое-каких криминальных эпизодах. Он говорил медленно и убедительно. Это здорово нагоняло сон. Люсьена оставили все сомнения относительно необходимости противостоять наступлениям на Восточном и Западном фронтах. Матиас пошел за водой и потом сел на первое попавшееся место, даже не в поле зрения Жюльет. Это удивило Марка, который обычно не ошибался насчет волнения, пусть даже легкого и мимолетного. Выходит, в душе у Матиаса читать не так легко, как у других. Может быть, он шифруется? Жюльет что-то сказала на ухо Софии. София покачала головой. Жюльет настаивала. Ничего не было слышно, но Матиас сказал:
– Если София Симеонидис не хочет петь, не надо настаивать.
Жюльет удивилась, а София вдруг передумала. И наступил тот редкостный миг, когда София Симеонидис пела перед четырьмя людьми, закрывшимися в «Бочке» в три часа ночи, пела тайно, под аккомпанемент Жюльет, у которой обнаружились некоторые способности, или, скорее всего, она просто привыкла играть на пианино для Софии. Видно, София иногда устраивала такие потайные сольные концерты после закрытия ресторана, для себя самой и для подруги.
По правде говоря, после редкостного мига никогда не знаешь, что сказать. На канавокопателей обрушилась усталость. Все встали, оделись. Закрыли ресторан и пошли в одну сторону. И лишь очутившись перед своим домом, Жюльет сказала, что позавчера один из официантов сыграл с ней злую шутку. Ушел без предупреждения. Жюльет запиналась, ей было трудно договорить. Она собиралась завтра дать объявление, но, как ей показалось, вернее, она слышала, что…
– Что мы в дерьме, – закончил Марк.
– Ну да, – сказала Жюльет, мгновенно оживившись, когда главная трудность была преодолена. – Вот я и подумала сегодня за пианино, что, в конце концов, работа есть работа и место может заинтересовать одного из вас. Конечно, после университетов место официанта не предел мечтаний, но в ожидании лучшего…
– Откуда вы знаете, что мы учились? – спросил Марк.
– Это видно, когда сам не учился, – сказала Жюльет, рассмеявшись в темноте.
Марк почему-то почувствовал себя неловко. Досадно оказаться разгаданным и предсказуемым.
– А как же пианино? – спросил он.
– Пианино – это другое, – объяснила Жюльет. – Мой дед был фермером и меломаном. Он отлично разбирался в свекле, льне, пшенице, ржи, картошке и музыке. В течение пятнадцати лет он заставлял меня брать уроки музыки. Такая вот у него была навязчивая идея… Приехав в Париж, я работала помощницей по хозяйству, и с пианино было покончено. Я смогла вернуться к нему лишь гораздо позже, когда дед оставил мне после смерти солидный капитал. У него было много гектаров и много навязчивых идей. Он поставил обязательное условие: для вступления в права наследства я должна возобновить занятия музыкой… Конечно, – продолжала Жюльет со смехом, – нотариус сказал мне, что такое условие не действительно. Но мне захотелось осуществить дедову навязчивую идею. Я купила дом, ресторан и пианино. Вот как все получилось.
– И поэтому в меню часто встречается свекла? – спросил Марк с улыбкой.
– Вот именно, – сказала Жюльет. – Свекольные гаммы.
Пять минут спустя Матиас был принят на работу. Он улыбался, стискивал ладони. Позже, поднимаясь по лестнице, Матиас спросил у Марка, почему тот солгал, сказав, что не может занять это место, потому что у него есть кое-что на примете.
