склад, перепилена пилкой, обнаруженной в кладовке Ожогина.
В тот же день я предъявил завмагу обвинение в убийстве сторожа и хищении. Он молча, сохраняя хмурое выражение на лице, прочитал постановление, не спеша положил его на стол и молчал.
— Что скажете по поводу предъявленного вам обвинения? — спросил я.
— Да, я виноват, — медленно говорил он. — Я действительно дал снотворное сторожу. Но убивать его я не хотел. В этом моей вины нет. Я только хотел, чтобы он заснул. И все. В убийстве я не виновен.
— Вы дали старому человеку очень большую дозу. Любому ясно, что в результате могла наступить смерть.
— Я не знал, что от снотворного можно умереть. Я хотел, чтобы он крепче заснул.
— Это вас не оправдывает. Вы должны нести ответственность за его смерть. — Ожогин темным неподвижным взглядом смотрел в пространство. — Что вы можете сказать о причастности Пронькина к совершению преступления?
Ожогин перевел взгляд в мою сторону, но меня он не видел. Взгляд его постепенно возвращался из неведомой дали.
— Что? — спросил он. Я повторил вопрос. Он задумался. — Пронькин? Какой Пронькин? Инвалид? — Я утвердительно кивнул головой. — Ничего не знаю. Я с ним никаких дел не имел. А что?
— Вы действовали один?
— Да.
Взгляд его был по-прежнему задумчивым и отрешенным.
— Распишитесь, что вы ознакомлены с постановлением о привлечении вас к уголовной ответственности, — сказал я.
Ожогин расписался, и мы расстались.
«Так, значит, Пронькин совершил кражу самостоятельно, отдельно от Ожогина. Может быть, с ним участвовал кто-то еще? Хотя, судя по следам, других участников не было. Нужно поговорить с Пронькиным».
— Мы установили, — сказал я ему, — что вы совершили только кражу вина. Что вы скажете?
Пронькин смотрел внимательно и испуганно.
— Да, совершил, — неожиданно признался он.
— Расскажите, как это случилось.
— По пьянке. Проснулся ночью, душа горит. А выпить нечего. Все кончилось. Вышел из дома. На улице — темно. Ноги сами понесли меня к магазину. Думал, с Егорычем поговорю. А вдруг у него найдется? Подошел, а ворота открыты. Я позвал Егорыча. Тихо, думаю, может, он там, во дворе. Вошел — никого. Смотрю, а дверь склада — настежь. Я знал, что там — вино. Я туда. Нащупал ящик, схватил и вынес. К забору. Побросал бутылки через забор. Ящик — тоже. Сам перелез, собрал их и — в овраг. И все.
Я записал его показания.
— Почему вы сразу не рассказали? — спросил я. — Ваше молчание могло запутать следствие, и себя вы поставили под угрозу: могло сложиться мнение, что именно вы убили сторожа. Понимаете, к чему могло привести ваше поведение?
Пронькин молча смотрел на меня.
— Я сбился с толку. Вы меня спрашивали об Егорыче, а я ничего не знаю. Помню, что ящик с вином взял, и все. А больше ничего не помню.
«Деградация личности, — подумал я, глядя на отечное лицо Пронькина, трясущиеся руки. — Алкоголик. Ему надо лечиться. Нужно подготовить необходимые документы для суда, чтобы он назначил ему принудительное лечение».
Последующим расследованием было установлено, что Ожогин работая завмагом в соседнем районе, допустил большую растрату, возместил ущерб и был переведен на ту же должность на новое место работы, где и совершил хищение.
Однажды утром, когда расследование по делу заканчивалось, ко мне в кабинет вошел пожилой мужчина, спросил, тот ли я следователь, который ведет дело Ожогина, и, получив положительный ответ, сказал, что я ему нужен. Он представился председателем сельсовета.
— Нас, то есть сельсовет, волнует, кто приходит работать к нам в село. Людей присылают разных, а нас даже не извещают. С Ожогиным тоже такая история вышла. Прислали человека, который уже проворовался. Вроде в ссылку или на перевоспитание. А мы разве не такие же граждане, как все? Там он негож, а у нас сойдет? Центральным комитетом партии, правительством принято специальное постановление о повышении роли Советов, а у нас все по-прежнему. Почему мы, советская власть, не можем обсудить какого-то продавца, который нас будет обслуживать, выяснить, что он за человек и сказать, принимаем мы его к себе или нет? Ответьте мне, пожалуйста, и помогите. Факт налицо. Прислали к нам жулика, он и здесь проворовался. А в ответе мы, у нас — ЧП. А мы к этому ЧП — никакого отношения: человек-то не наш и прислали его к нам без нашего ведома и согласия. Неправильно это. Я в райисполком обращался. Мне сказали, что они этот вопрос решить не могут. Может, вы поможете? Я вас очень прошу.
— Я обещал помочь.
Вскоре дело было направлено в суд, который приговорил Ожогина к лишению свободы. Одновременно за кражу вина был осужден и Пронькин. Суд назначил ему также принудительное лечение от алкоголизма.
СОБРАНИЕ
(Рассказ следователя Сазонова)
В кабинет вошла секретарша Нина Ивановна.
— Вас просит зайти Виктор Сергеевич, — сказала она мне.
— Сейчас?
— Да, — ответила она и вышла.
Я встаю из-за стола и иду в кабинет прокурора. Там сидят прокурор и его помощник по уголовным делам Иван Петрович Сачков.
— Вот такое дело, товарищ Сазонов, — обратился ко мне помощник прокурора. Он был человеком старой закалки и всегда при деловом разговоре обращался на «вы», по фамилии и со словом «товарищ».
«Ну, значит, что-то предстоит официальное, видимо, куда-нибудь пошлют. Наверное, что-то случилось», — подумал я.
— Владимир Алексеевич, — перебил его прокурор, обращаясь ко мне. — Вы знаете, что Сметанин заболел, а у него сегодня назначено собрание в райпищеторге по обсуждению дела кладовщика Акимова. Я тебя прошу съездить туда и провести это собрание. Неудобно откладывать. Не везет нам с этим делом, все какие-то закавыки: то экспертиза тянула, теперь Сметанин заболел, а срок по делу истекает, надо его заканчивать. — «У меня у самого дел по горло», — думал я, слушая прокурора. — Главный упор при обсуждении сделай на недопустимость такого поведения работника склада, материально ответственного лица и остановись на недостатках в контроле и учете в торге. Понял? Посмотри дело, прочти внимательно постановление о привлечении в качестве обвиняемого.
— Хорошо, — ответил я.
— Ну, давай, действуй. Больше некому, все заняты. И протокол пусть оформят побыстрее.
— Во сколько там назначено собрание? — спросил я.
— Кажется, в два часа. Но ты позвони, узнай предварительно.
— Хорошо, — говорю я и выхожу из кабинета, прихватив с собою дело. «Вот свалилось на мою голову, — думаю я и иду по коридору к себе в кабинет. — Придется ехать, ничего не поделаешь».
Придя в кабинет, я позвонил директору райпищеторга. Он сказал, что собрание назначено на два часа. Приглашены материально ответственные лица всего торга. Собрание состоится в
