Растогин медленно ходил по кабинету. Остановившись, брал какую-нибудь вещь и, зачем-то протерев - ее полой пиджака, клал на другое место. Павел Афанасьевич с бронзовой пепельницей в руке растерянно, словно пытаясь решить, куда ее поставить, стоял у стола. Мелодичный звук радиотелефона заставил его, выронив пепельницу, схватить телефон. Пепельница упала ему на ногу.
— Да! — сморщившись сказал Растогин.
— Мама! — услышал он пронзительный, полный страха голос мальчика.
— Павлик, — обхватив радиотелефон обеими руками, прошептал Растогин. — Где ты?
— Он у нас, — услышал Павел Афанасьевич спокойный мужской голос. — И с ним некоторое время ничего плохого не случится.
— Кто вы!? — воскликнул Растогин. — Чего хотите?! Я сделаю все!
— Мы знаем. Но всему свое время. Сначала сделайте так, чтобы милиция перестала разыскивать мальчика.
— Но послушайте! — испуганно проговорил Павел Афанасьевич. — Вы же понимаете, что это невозможно! Милиция...
— Для этого я даю вам семь часов, —перебил его голос. Услышав гудки отбоя, Растогин схватился за сердце и упал.
— Альберт? — изумился Знаменский.
Швед обернулся.
— Ты?
— Здравствуй, — прошептал Виконт. Швед оглядел его с головы до ног. Остановив взгляд на больничных шлепанцах, спросил:
— Ты здесь лежишь? — увидев толстый слой бинта на груди, прищурился:
— Что с тобой?
— Да так, — деланно бодро улыбнулся Виконт, — царапина. А ты чего здесь?
— Не скажу, что пришел проведать тебя, — усмехнулся Швед.
— Зачем ты так? — вздохнул Альберт Кириллович.
— Ладно, — откашлявшись, Швед смущенно отвернулся. — Ты в какой палате? Я зайду, но немного позже. Сейчас у меня срочное дело.
— Понимаю, — кивнул Знаменский. — Но навещать рад приличия не надо. Я ни в чем не нуждаюсь. Так что...
— Ты считаешь, что у меня нет причин просто навестить тебя? — прервал его Швед и, не прощаясь, быстро пошел вверх по лестнице.
— Извините, — обратилась к нему молодая медсестра. — Вы Шведов?
— А в чем дело? — увидев выходящего из дверей отделения милиционера в белом халате, встревожился он.
— Вам просили передать, что у Павла Афанасьевича сердечный приступ. Он очень просит вас приехать.
— Дела идут, контора пишет, — весело заявил вошедший в большую комнату с биллиардным столом посередине Федор. Пират и Игла вопросительно уставились на него.
— Вальке конец, — он взял кий и ударил. Шар с треском влетел в лузу.
— Ты понятнее можешь говорить? — с досадой спросил Пират.
— Конечно, — засмеялся Федор. — С Валькой очень скоро будет покончено. Она, стерва, свою ма- ман в Саратов вызвала. Против меня воду мутила. Но кент отца Зяблов повязал их. И суку эту хрипатую! — со злой радостью сказал он.
— И что? — отложив кий, спросил Игла.
— А то, что хана Вальке, — тоже положив кий, усмехнулся Федор.
— Ты в этом уверен? — засомневался Пират.
— Не уверен — не обгоняй, — вспомнил старую поговорку водителей Федор. — Так что с клиентами говорить можно уже в открытую.
— А по-моему, рано, — возразил Пират. — Лично я не верю, что этот саратовский кореш твоего пахана запросто будет на себя труп вешать. Что-то здесь не так.
— Вообще-то ты прав, — немного подумав, согласился Федор. — Значит, надо все обмозговать.
— Что с ним? — спросил стремительно вошедший в палату Швед.
— Сердечный приступ, — ответил врач.
— Это опасно?
— Сердце — это всегда опасно, — вздохнул врач, — а в его возрасте особенно.
— Альберт, — прошелестел Растогин. Швед подошел к кровати. — Выйдите все, — немного громче сказал Растогин.
— Но, Павел Афанасьевич, — попробовал возразить врач, — как можно оставлять...
— Убирайтесь! — выдохнул Растогин. Врач, рослый телохранитель и следившая за подключенным прибором медсестра ушли.
— Альберт, — закрыв глаза, прошептал Растогин. — Это моя вина. Я нанял уголовников, чтобы они выкрали Павлика. Но на квартиру к Гале ходили другие. Красноярские сами не выполняют грязную работу.
Учащенно задышав, он замолчал. Со злостью в глазах Альберт, катая желваки, сумел удержаться от вопроса.
— Мне звонили, — продолжил Павел Афанасьевич, — потребовали, чтобы я прекратил расследование милиции. Ты понимаешь? — открыв глаза, он взглянул на Шведа.
— Кто они? — сдержанно спросил Швед.
— Красноярские, — повторил Растогин. —Так их называют давно. Их трое — Роман, Руслан и Стае. Настоящих имен не знает никто- Они работали на меня еще в Смоленске.
— Поэтому я должен был лететь в Пензу, — усмехнулся Альберт.
— И поэтому тоже, — пробормотал Растогин.
— Есть еще что-то? — наклонился Швед.
— Твой отец, — хрипло выдохнул Павел Афанасьевич. И, не давая заговорить пораженному Альберту, торопливо продолжил. — Он когда-то давно вскрыл мой сейф. Взял приличную сумму, но дело не в этом. Там были бумаги, пакет, — он застонал и заговорил снова. — Я вел кое-какие записи. Надеялся, что потом они мне пригодятся. Там были упомянуты солидные люди. Но времена те канули в прошлое. Тех людей уже нет. И сейчас эти бумаги опасны только для меня. Я давно пытался узнать имя взломщика. Но удалось мне это совсем недавно. А ведь когда-то Виконт, это кличка твоего отца, работал на меня. Крал из музея то, что мне было нужно. Сейчас он в Москве, — чувствуя снова появившуюся острую боль в левой стороне груди, Растогин торопился высказаться. — Найди Павлика. Все деньги я оставил Галине. Пусть растит моего внука. Она права, когда не хотела... сына своего... Павлик мой внук... мой...
— Доктор! — заорал Альберт. Врач и медсестра вбежали в палату.
— Тебе лучше уйти, — положил руку на плечу Альберта телохранитель Растогина.
— Ты не знаешь, где он оставил троих из Красноярска? — наугад спросил Швед.
— Как вы? — с порога спросил Дмитрий. Да более-менее, — кивнул дядя Степан. Ухватившись левой рукой за спинку кровати, он осторожно приподнялся.
— Терпеть не могу больниц, — шумно выдохнул он, — того и гляди помрешь и не узнаешь, от чего. Хорошо хоть сейчас, если деньги есть, можешь в одноместной лежать. А то положат рядом хрен знает кого. Я, например, храпа терпеть не могу.
Говоря эту, в общем-то, ерунду, Ризов старался отвлечь мысли Дмитрия от того, что произошло на пасеке. Во-первых, он винил в случившемся только себя. Ведь он возил Волошина к Толику. А тот, сволочь...
— Петькина мать была? — присаживаясь на стул, спросил Дмитрий. Ризов кивнул. — Она, наверное, меня винит? — снова спросил Дмитрий.
— Давай про это не говорить, — попросил дядя Степан. — Ведь не мы звали этих бандюг. Мы с тобой сами чудом живыми остались. Ты-то как? — участливо спросил он.
— Да все так же, — опустил голову Волошин. — Понимаешь, дядя Степан, боюсь я! До смерти боюсь! И не знаю, что делать. В милиции все расспрашивают, из-за чего меня уже несколько раз пытаются убить. А что я им скажу? Я и сам не знаю! Ведь...
— Я так думаю, — вздохнул Ризов, — что все это из-за того номера, который ты вспомнил.
— Но ведь про это я никому не говорил! Только просил узнать...
— Вот-вот, — буркнул дядя Степан. — С этого все и началось. Неужели ты думаешь, что Валерку и его дружка из ГАИ просто так убили? Как раз из-за этого самого, чтоб не узнавали про номер.
— Господи! — зажмурился Волошин. — Значит, все погибли из-за меня! Я знал это, — он опустил голову, — но боялся признаться даже себе. Что же мне делать? Может, рассказать все милиции?
-— Совсем сдурел! — рявкнул дядя Степан. — Счас милиция вся на мафию работает. Иначе как бы Мягкова вбили! Откуда разузнали про номер? Почему на тебя охотиться начали?
— Что же делать? — испуганно спросил Волошин.
— А вот этого сказать не могу, — со вздохом покачал головой дядя Степан, — потому как сам не знаю. Я все время про это думаю. И ничего в голову не идет. Ведь ты больше никому не говорил, почему же они все время тебя угробить хотят? Я так думаю, что виноват здеся я. Могли бы про это забыть, ведь молчишь ты. А мы с тобою к Толику поехали. Вот мафия и зашевелилась. Мол, снова Волошин начал про номер узнавать. Так что виновен я в смерти Петра.
— Ты думаешь, Толик привел бандитов? — поразился Волошин.
— А то кто же? — поморщился дядя Степан. — Но ты смотри, бабе моей про это не ляпни. Ведь живьем съест. И так со своей сеструхой в голос рыдают.
— Так что же мне делать? — снова спросил Дмитрий. — Как мне сказать им, чтобы оставили меня в покое?
— А смерть жены и дочери ты, стало быть, им простишь? — глухо спросил Ризов.
— Я смерти боюсь, — признался Дмитрий. — Да и не вернешь их уже. Сначала я думал как-то расквитаться с теми, кто убил. А теперь в страхе живу. Ведь смерть матери тоже на мне! — с болью воскликнул он. — Ну почему я такой? За что мне все это? — он вскочил и бросился к двери.
