Ознакомительная версия.
Свет в окнах дачи горел лишь на первом этаже.
— Смотрите-ка, товарищ майор, — напарник Колосова протянул ему прибор ночного видения. — Кажется, что-то…
Колосов напряженно прилип к «гляделкам». Ночь, увиденная через окуляры, словно вылиняла и напоминала теперь какое-то серебристо-серое лунное марево. И в этом мареве в проеме открытой калитки показалась человеческая фигура. Это был Смирнов.
— Товарищ майор, тут машина на вашу улицу свернула. «Жигули» девятой модели, цвет темный, госномер… — доложила рация. — Пропускаем?
«Жигули» девятой модели, темные, то есть синие, — отчего-то сразу решил для себя Колосов. — Машина Ищенкова. Так… Ах ты… Ящер… И зачем же ты пожаловал снова, а?»
Смирнов нетвердыми шагами направился по улице навстречу машине. Вот она тихо остановилась. Фары были потушены. Смирнов махнул рукой, словно приветствуя какого-то хорошего знакомого. И тут Колосов, на устах которого уже была готова команда «вмешиваемся в ситуацию», потому что он ни под каким видом не позволил бы Ищенкову, которого люто ненавидел в душе, вот так преспокойно, на своих собственных глазах, усадить в свою машину режиссера и везти его куда-то, вдруг замер и прилип к окулярам.
Черт возьми… черт возьми, слава богу… это же не та машина. Да, «девятка», и в темноте поначалу цвет особо не разберешь, темная, и баста. Но вот фонарь дорожный свой отблеск на ее капот бросил, и стало видно, что машина не синяя, а вроде вишневая. А это значит, что принадлежит она не Ящеру, а совсем, совсем другому человеку, который.
— Поезжай за ними, — Колосов неожиданно для себя облегченно перевел дух. — По-моему, ребята… на сегодня у нас все. Больше ничего не будет. Доведем их до МКАД.
Эта подозрительная внутренняя успокоенность, снизошедшая на него, едва он убедился, что за Смирновым приехал не ненавидимый всеми фибрами души «ублюдок» Ящер, а Кузнецов, долго была впоследствии для Колосова необъяснимой загадкой. Что произошло с ним тогда? Как он мог?! Но ведь это было! Именно в ту, во многом роковую, минуту он сам внутренне был спокоен как танк и безмятежен. И в том своем душевном состоянии перед КОНЦОМ ЭТОГО ЧЕРТОВА ДЕЛА, в этой своей успокоенности Колосов, кроме себя, никому бы никогда не признался — скорее откусил бы себе язык.
Смирнов сел в машину. И «девятка» медленно развернулась и направилась к шоссе. В ней было два человека: водитель и пассажир — на переднем сиденье. Проехав метров триста, у церкви машина неожиданно остановилась.
— Что там еще? — спросил Колосов у напарника, наблюдавшего через оптику.
— Разговаривают. Наш ему что-то говорит, тот слушает. Вроде сочувствует. По плечу хлопает. Нагибается. Ба, Никита Михалыч, пьют уже. Наш-то, наш-то разошелся… прямо из горла тянет. И этот, второй, водила, тоже не отстает, за компанию угощается. Ну и творческая интеллигенция! Может, пуганем их? А то их еще потом гибэдэдэшники тормознут, привяжутся…
«Это ему, наверное, Смирнов и звонил по телефону, просил забрать. Кузнецов довезет его до Москвы, на холостяцкую квартиру. Выгрузит он патрона пьяненького, — устало и разочарованно думал Колосов. — Сколько сил коту под хвост. Ну и пусть. Главное, что Смирнов не остался у этой чертовой бабы. Уезжает из Май-Горы, от нее уезжает… А завтра будет новый день, „наружка“ снова поработает. Может, что и прояснится…»
Вишневая «девятка» снова тронулась в путь и, плавно вырулив на магистральную трассу, взяла курс на Москву.
— Никита Михайлович, что это они? — внезапно сказал напарник. — Забыли, что ли, что-то? Смотрите — разворачиваются. Вроде… вроде возвращаются!
Никита вглядывался в ночь: «девятка», внезапно притормозив, вдруг действительно начала разворачиваться на пустынной в этот поздний час дороге и… потом… снова направилась в дачный поселок. Преследовать их теперь было труднее: развернуться следом за ними, фактически прямо у них на глазах на голом как плешь шоссе было глупо и…
— Проезжай метров сто вперед, затем съезжай на обочину, — скомандовал нервно Колосов. — Сколько мы должны дать им форы, чтобы нас не засекли?
Секунды ожидания сочились по капле: время снова было на точке замерзания. «Девятка» опять попала в поле их зрения уже почти у самого подножия Май-горы. «Девятка» тихонько свернула на узкую лесную прогалину и… остановилась.
Мгновение все было тихо, потом из машины вышел чело век. Он обошел ее кругом, открыл багажник. Покопался в нем и что-то достал. Среди деревьев внезапно мелькнуло маленькое желтое пятно — светили карманным фонариком. Светили именно на деревья. Пятно света скользило по стволам от корней к кроне, словно ощупывало, выбирало…
Потом человек решительно шагнул к одному из деревьев. Фонарик положили в траву у корней, потому что руки человека были теперь заняты совершенно иным предметом. И когда Колосов через прибор ночного видения с трудом различил во мгле, ЧТО ЭТО БЫЛО…
Когда они с напарником, стараясь не проронить ни звука, выскочили из машины и, хоронясь за кустами, бегом приблизились к «девятке», водитель ее уже почти закончил делать то, чтотак поразило начальника отдела убийств.
В руках водителя еще секунду назад была… веревка. И теперь эта веревка с широкой скользящей петлей на одном конце свисала с ветки дерева. Водитель «девятки» осторожной вместе с тем сильно потянул за веревку, словно проверяя, надежно ли та укреплена. Затем шагнул к машине, открыл дверь со стороны пассажира и…
Смирнов, когда его вытаскивали из салона, напоминал ватное чучело. Он не сопротивлялся, даже на ногах не стоял. Его молча подтащили к дереву, приподняли, прислонили спиной к стволу. Корпусом водитель «девятки» прижимал его, чтобы он не сполз вниз. Потом дотянулся, поймал рукой веревку и… набросил на шею Смирнова петлю…
Визг тормозов. Свет фар. Хлопанье дверей. Крики, хриплые команды выскакивающих из машин сотрудников: «Ни с места! Руки за голову! Будем стрелять!» Никита Колосов никогда не думал, что ЭТО ДЕЛО ЗАКОНЧИТСЯ ВОТ ТАК. Таким красивым, без сучка, без задоринки задержанием с поличным. НЕОЖИДАННЫМ ЗАДЕРЖАНИЕМ…
Еще он никогда не думал, что ему будет так трудно в тот миг смотреть в глаза фигуранту, при первых же окриках сотрудников милиции в страхе и недоумении застывшему у этого ЧЕРТОВА ДЕРЕВА Колосов шагнул к владельцу вишневой «девятки» Александру Кузнецову, и тот… отскочив с хриплым криком от дерева, затравленно попятился в кусты. Никита едва успел подхватить сразу лишившегося опоры Смирнова, который начал сползать по стволу вниз. Сбросил с него петлю, уже медленно и неумолимо затягивающуюся под тяжестью тела. Смирнов был совершенно невменяем, от него разило спиртом как из бочки.
А его убийца…
Нет, несмотря на свой первый порыв, он не пытался бежать. Взяли его, как сыщики впоследствии говорили, «как ребенка». Взяли без пыли, без шума, без стрельбы, тихо и профессионально. А он был как глухой в тот миг — не слышал ни окриков их, ни команд.
Когда его уже быстро и молча вели к дежурной машине, Кузнецов на ходу оглянулся. Нет, не на начальника отдела убийств, не на сотрудников милиции, не на Смирнова, которого пытались привести в чувство, даже не на свою, теперь ставшую ненужной, брошенную машину, а на…
Кузнецов оглянулся куда-то назад. Смотрел в темноту на огромный, безмолвный, заслоняющий своей громадой звездное небо гигантский купол Май-горы, который сейчас словно давил на него всей своей тяжестью.
Никогда еще Катя с такой радостью не возвращалась из отпуска на работу. Честное слово, при виде мраморного строгого подъезда в родном Никитском переулке, при виде здания главка у нее даже скупая слеза навернулась: слава богу, все закончилось!
Но прошло еще немало времени, прежде чем в май-горском деле наконец была поставлена точка. Стояла уже середина октября. Казалось, после холодных свинцовых дождей, зарядивших с конца августа, лето снова хоть ненадолго, но вернулось в Москву. Солнце грело, а липы в Александровском саду были по-осеннему золотыми. И не верилось, что совсем уже скоро они сбросят и этот наряд, станут голыми, черными, а потом их опушит первый снег.
В такой вот солнечный осенний день Катя в обеденный перерыв и позвонила Никите Колосову. Им сегодня предстояло одно неотложное дело: Никита накануне сам лично просил ее, чтобы она взяла его с собой, когда поедет проведать Нину Картвели, которая находилась в роддоме. Четыре дня назад у Нины родился ребенок — девочка, вес три с половиной килограмма, прямо богатырь. Роды были тяжелыми. И Нина все еще никак не могла оправиться. В палату к ней не пускали. И Катя все предвкушала, как они вместе с начальником отдела убийств будут кричать ее имя под окнами роддома, призывая Нину выглянуть и показать им «богатыря».
Колосов вызвался ехать сам. «Пусть, пусть покричит, — думала Катя. — Хоть когда-нибудь и Никите надо привыкать к тому, что жизнь продолжается и за стенами его служебного кабинета, и Волоколамского следственного изолятора».
Ознакомительная версия.
