— Ну-ну, — мрачно проговорил Бахметов. — Только вам, Павел Иванович, не придется воспользоваться вашей кассетой. Очень сожалею.
А я уже начал догадываться о его дальнейших планах. И мне стало совсем нехорошо. Идиот! Самоуверенный болван! Это называется — головокружение от успехов. Определеннно. Очень я себя не уважал сейчас. Очень. Костерил последними словами, но это мало помогало. Собрал в кулак остатки мужества, нарисовал на лице насмешливую улыбку.
— Вы в этом уверены?
— Больше чем, Павел Иванович. Больше чем, — вздохнул Бахметов. — Желаете знать, каким образом будут развиваться дальнешие события?
— Сгораю от нетерпения и любопытства.
— Что ж, извольте. Завтра труп Первенцева будет выставлен на площади для всеобщего обозрения. Будут предъявлены исчерпывающие доказательства его виновности в покушении на Татиева и в убийстве оружейника — в его комнате будет надена снайперская винтовка, похищенная им накануне из оружейки. Кроме того, он прямо «признался» в этом моим парням, пытавшемся его задержать. Вы внимательно следите за развитием сюжета?
— Больше чем, Тагир Казбекович. Больше чем, — ответил я словами этого сукиного сына и, чтобы сходство было совсем полным, глубоко вздохнул.
— А не знаете, о чем он ещё поведал моим парням?
Этот вопрос свидетельствовал, что интуиция не обманула меня и на этот раз. Бахметов пытается все перевернуть, поставить с ног на голову и подставить меня. И по всему, это ему удастся. Определенно.
— Теряюсь в догадках, милейший. Неужто он «признался», что действовал по моему заданию?
Глаза его выразили крайнюю степень удивления, но лицо продолжало оставаться насмешливо-снисходительным.
— Вот именно, Павел Иванович. Вот именно.
— Глупо, — пожал я плечами. — Архи глупо. Неужели вы рассчитываете, наивный вы наш, что в эту сказочку про белого бычка поверит здравомыслящий человек, каким является Руслан Татиев?
Бахметов встретил мой вопрос беспечной улыбкой. Встал, прошелся взад-вперед по комнате. Ответил:
— Определенно рассчитываю. Иначе бы не затевал все это.
— Но ведь это глупо и не выдерживает никакой критики. Зачем же в таком случае мне нужно было его спасать?
— Э-э, не скажите, Павел Иванович. Если над всем этим хорошенько подумать, то ваш поступок преследовал далеко идущие планы.
— Вот как! Это уже интересно.
— Еще как интересно. Блестяще разыграв сцену спасения Татиева, вы стремились сделать его обязанным вам своей жизнью. Нетрудно предположить, чем бы все это закончилось.
— И чем же, позвольте полюбопытствовать?
— А тем, что Татиев все бы вам выложил, как на тарелочке, — и о своих шефах, и о их планах. Ведь именно это вас интересует в первую очередь? Так?
Я не ответил, сделав вид, что не расслышал вопроса. Ситация вытанцовывалась для меня — хуже не придумаешь. Слишком самонадеянным болваном я был и недооценил этого янычара с горящим взором. Контрразведчик гребанный! Со стыда можно сгореть. Определенно. И главное — не к кому апеллировать, — сам дурак. Бежал и падал — считал, что вытягиваю счастливый случай, а вытянул дубль-пусто. А впереди уже маячит страшная баба с косой. Надежда дожить до утра становится весьма проблематичной, если не сказать больше. Светочка, любовь моя, не повезло тебе, моя хорошая. Из стольких тысяч нормальных мужиков ты умудрилась выбрать самого бестолкового. Прости. Прости и прощай. Последнее слово меня отрезвило и разозлило. Неужели оно возникло в сознании того кондового мужика, отчаянного оптимиста Дмитрия Беркутова? Не верю! Тот и не в таких переделках вел себя достойно. А этого и мужиком стыдно назвать. Черт-те что и сбоку бантик. Чмо я последнее. Дубина стоеросовая! Чурка с глазами! Длинноносая деревянная кукла. Вот кто я такой. А ведь какой хороший намечался мужик. Ситуация — обхохочешься. Ну, нет, ещё не вечер, господин хороший, сучий ты потрох. Еще не вечер. Это мы ещё посмотрим — у кого будет бал, а у кого — детский праздник. Сотри со своего красивого и благополучного лица улыбку. Расчеши бороду, ублюдок, — в ней запутались твои заблуждения относительно меня. И я тебе это скоро докажу. Определенно. Не удастся тебе, стервятник, насладиться моим трупом. Мы ещё справим тризну на твоей убогой могиле. Это я тебе обещаю и где-то по большому счету даже гарантирую.
Бахметов, не дождавшись от меня ответа, сказал:
— Но все это, Павел Иванович, так сказать, цветочки. Самое интересное ждет вас впереди.
И сама ситуация и наш разговор его явно забавляли.
— Что вы говорите! — деланно удивился я. — Да вы, батенька, фантазер! У вас явная склонность к сочинительству. Не пробовали писать авантюрные романы? Нет? Думаю — у вас получится.
— Жизнь, Павел Иванович, порой интереснее любого авантюрного романа.
— Вот это вы совершенно верно и все такое. Очень правильно. Очень. Жизнь, она — ого-го. Сегодня ты кум королю и сват министру, а завтра — последнее ничтожество и дерьмо. Приличные люди не только здороваться, но даже плевать в твою сторону посчитают за оскорбление. Все так.
Бахметов криво усмехнулся, вяло махнул на меня рукой.
— Бросьте это, Павел Иванович. Меня подобными штучками не прошибешь. Нет. Вы мужественный человек и хорошо держите удар. Но, согласитесь, эту партию вы проиграли по всем статьям.
— И что же вы, сладкозвучный, нарисовали мне впереди?
— Не думаю, что это вас обрадует.
— И все же?
— Поняв, что ваш заговор раскрыт, а сообщник найден и казнен, вы исчезните.
— Вот, значит, как. А вы уверены, что мое исчезновение пройдет незамеченным для моего руководства?
— Вы, Павел Иванович, не оставили мне выбора. И потом, заметьте, ни я, а именно вы довели ситуацию до критической. На кой вам нужно было спасать этого краснобая? Мы с вами могли бы сотрудничать даже более плодотворно.
— Если бы вы заранее посвятили меня в свои планы, то я бы этого делать не стал. Уверяю вас. И чем же провинился Татиев перед вашими боссами?
Бахметов долго, не мигая, смотрел на меня. То ли что-то обдумывал, то ли просто его взгляд отдыхал на моем лице, любуясь его достопримечательностями. А полюбоваться было на что. Такого законченного идиота он видит первый и, наверняка, последний раз в своей жизни. Среди пяти миллиардов землян я один такой. Определенно.
— Зачем вам это, Павел Иванович? — наконец лениво спросил он.
— Считайте это моим последним желанием, сообразительный вы наш. А в последнем желании не отказывали даже людоеды экваториальной Африки.
Но Бахметов явно не спешил удовлетворить мою просьбу. По всему, моя глупая физиономия ему настолько наскучила, что он не выдержал, встал, отошел к окну и принялся любоваться открывшимся ему видом. Сказал в превосходной степени:
— Хорошо у нас тут! Прямо-таки райский уголок.
— Вот именно, — согласился я. — Даже не верится, что в такой красоте могут проживать такие типы, как вы с Татиевым. Но не тешьте себя надеждой, что так будет всегда. За все ваши деяния, Тагир Казбекович, гореть вам в гиене огненной.
Бахметов беспечно рассмеялся.
— Я воспитан законченным атеистом, Павел Иванович. А потому никогда не верил и не верю, что там, — он указал на потолок, — что-то есть.
— Вас будут судить независимо от того — верите вы или не верите. «Аз воздам» по делам вашим, а не по убеждениям. Поэтому путь туда вам заказан. Вы будете вечно пребывать здесь, — я указал себе под ноги.
— Там видно будет, — философски проговорил Бахметов. Он отошел от окна. Сел в кресло. Закурил. Выпустил к потолку струйку дыма. Прикрыл веки. Всем своим видом давал понять, что его совсем не интересует, что будет потом. Он наслаждался минутой торжества, козел.
— Тогда поздно будет смотреть, милейший. И все же, чем же провинился Татиев перед боссами?
— Он слишком возомнил о себе, почувствовал себя хозяином на Кавказе. Забыл простую истину — кто платит, тот и заказывает музыку.
— Нечто подобное я предполагал. Вашим боссам не нравится ход событий на Кавказе. Братья Татиевы своей самостоятельностью превратились из их союзников в противников. Так?
— Да, — кивнул Бахметов.
— И они решили сделать ставку на тебя? — спросил я, намеренно переходя на ты.
— И правильно сделали.
— Вот значит как. Ну-ну. Широко шагаешь — штаны порвешь, дорогой. Да? Неужели ты не понимаешь, что твоим боссам нужен Кавказ лишь для того, чтобы взорвать всю Россию?
Бахметов с ожесточением раздавил в пепельнице окурок. Откинулся на спинку кресла. Глаза его мстительно сузились.
— А по мне, — чем быстрее, тем лучше. Разом взорвать к шутам всю эту парашу. Думается — это будет более гуманно, чем день изо дня видеть её агонию.
И столько в его голосе было ненависти и презрения, что мне стало не по себе. Да он же псих! Определенно. Его же лечить надо. Его невозможно в чем-то убедить. Что же делать? Может быть попробовать сбежать? Сигануть в окно и, поминай как звали. Второй этаж. Может получиться. Нет, это не выход. Во-первых, отсюда убежать невозможно. Во-вторых, они только спасибо скажут за такой подарок — побег лишний раз подтвердит мою «виновность». Нет, надо ждать. Ничего другого у меня, к сожалению, не остается.
