Ознакомительная версия.
Зойка стоически восприняла неожиданный жизненный поворот и, считая дни до освобождения, верила, что заживет лучше прежнего… Так что у меня был повод за нее порадоваться. На сегодняшний день Зойка была единственным человеком, которого я по-настоящему любила. Если быть честной, только благодаря ей я смогла продержаться эти пять лет.
Насвистывая, я покинула подъезд. В этот момент к дому подъехало такси, из него вылез мужчина среднего роста, лет сорока, узкоплечий, с лысиной, которую он пытался замаскировать, загорелый и улыбающийся. Одного моего взгляда было достаточно, чтобы узнать в нем Зойкиного мужа, тысячу раз мне приходилось лицезреть его фотографию и слушать рассказы о том, какой он замечательный. Я бросилась к машине, сияя тульским самоваром, но тут же притормозила. Устинов помог выбраться из машины девчушке лет четырех, а вслед за ней извлек крашеную блондинку с дочерна загорелой физиономией. Улыбку с меня как ветром сдуло.
— Вы Устинов? — спросила я. Мужчина вздрогнул и обернулся.
— Да, — ответил он как-то неуверенно.
— Где Зойка?
— Зойка? — Он отступил на шаг и испуганно посмотрел на жену.
— Точно. Так где она?
— А почему вы спрашиваете моего мужа о какой-то Зойке? — влезла в наш разговор крашеная.
— Заткнись, — посоветовала я.
— Что? — попробовала она быть грозной. Я повторила:
— Заткнись, — еще ласковее, и она, прижав к себе девчушку, наконец умолкла, — Так где она? — вновь задала я вопрос.
— Вам адрес нужен? — торопливо заговорил мужчина. — Я могу объяснить. На Матросова — общежитие, девятиэтажка, в трех шагах от остановки. Номер комнаты я не знаю, — косясь на жену, пробормотал он.
— Найду, — заверила я и сделала шаг в сторону, намереваясь поскорее покинуть двор и этого типа с его крашеной бабой.
— А вы кто ей будете? — вдруг спросил он. Я не думала продолжать беседу, но крашеная выглядела так забавно, тараща на меня глаза, что я ответила.
— Никто. Сидели вместе.
Челюсти у обоих враз отпали, а я порадовалась, для Зойки я, конечно, ничего полезного не сделала, но хоть этим двоим настроение испортила.
Найти общагу оказалось делом нетрудным, унылое серое здание действительно было в трех шагах от остановки. Я вошла в квадратный холл с зарешеченным окном и поморщилась: вонь стояла несусветная, пахло капустой и подгоревшим маслом. Стол в центре холла был выкрашен синей краской, на нем притулились чахлая герань и телефонный аппарат с трубкой, в двух местах перетянутой изолентой. Я покачала головой и огляделась, дверь слева вела к лифтам, а чуть дальше начинался длинный темный коридор. Я сделала шаг в том направлении, надеясь обнаружить хоть одну живую душу, и тут же была остановлена гневным окриком:
— Вам кого?
От неожиданности я вздрогнула и, обернувшись, увидела за своей спиной худенькую женщину лет сорока и попробовала определить, откуда она появилась. Не иначе как пряталась за дверью.
— Здравствуйте, — сказала я, продемонстрировав счастливую улыбку, которая, кстати, не произвела на нее никакого впечатления. — Я ищу Устинову Зою Федоровну.
— Зойку? — насторожилась тетка. — А зачем она вам?
— Она моя родственница.
— Нет у нее никаких родственников.
«Вот чертова баба», — подумала я и сказала:
— Значит, знакомая.
— Знакомая… ходят тут всякие…
— В какой комнате она живет? — посуровела я.
— А не скажу, — ответила тетка, глядя мне в глаза с большим гневом.
— Ясно. Тогда я сама поищу, — кивнула я и зашагала по коридору.
— Я тебе поищу. — взвизгнула она и бросилась следом.
— А ты меня попробуй остановить, — хмыкнула я, не оборачиваясь.
Тетка меня догнала, но военных действий предпринимать не стала, а спросила:
— Ты не от этой?
— Что? — Мне пришлось остановиться.
— Не от его стервы крашеной? Оставьте бабу в покое…
— Где Зойка? — теряя терпение, спросила я.
— В сто тринадцатой. Только ей не до гостей сейчас… пьет. А здесь на птичьих правах, не сегодня, так завтра выгонят, а эта, гиена, то сама придет, то подруг подсылает, и каждый раз со скандалом.
— Никакого скандала, — заверила я, узнала, где эта самая сто тринадцатая комната находится, и бросилась туда.
Коридор был такой же длинный и темный, дверь в одну из комнат распахнута настежь, на кровати сидел лохматый мужик и играл на гармони, толстая баба в дверях, пытаясь перекричать гармонь, что-то ему выговаривала.
Дверь сто тринадцатой была не заперта, я торопливо вошла, отдернула занавеску, отделяющую импровизированную прихожую от самой комнаты, и увидела Зойку. Она сидела за столом, уронив голову на согнутую руку, и то ли пела, то ли рыдала, сразу не разобрать. Одно было ясно — пьяна она в стельку. Я прошла к столу, взяла в руки бутылку, где на самом донышке плескалась водка, и выпила. Зойка замолчала и, прищурив один глаз, уставилась на меня.
— Лийка, ты, что ли? — спросила она хрипло.
— Я, — устраиваясь на стуле напротив Зойки, кивнула я со вздохом, а подружка попыталась приподняться.
— Правда ты, — обрадовалась она. — А я решила, может, померещилось.
— Не померещилось. Это я. Давно пьешь?
— Хрен его знает. Наверное, давно, раз ты здесь. Вот черт, я ж совсем забыла… С возвращением тебя, — Она поднялась из-за стола, направилась ко мне, нетвердо ступая, и мы обнялись. Зойка была выше меня на целую голову и весила не меньше ста килограммов, ноги у нее ослабли, оттого я чуть не рухнула под ее весом.
— Задавишь, лошадь здоровая.
— Не-а, я аккуратно, — хихикнула она и выпустила меня из объятий. — Какой сегодня день? — задумалась Зойка. — Это правда ты или у меня белая горячка?
— Само собой… А сегодня шестое июня.
— О господи… Прозевала все царствие небесное, точнее, пропила. Прости меня. Лийка. Слышишь? Простишь?
— Прощу, если рожу умоешь. Смотреть на тебя тошно.
Печатая шаг. Зойка пошла за занавеску, где притулился ржавый умывальник. Надо отдать ей должное, несмотря на лошадиную дозу выпитого, назад она вернулась почти в здравом рассудке. Умылась, причесалась и даже сменила халат на платье без рукавов.
— Как меня нашла? — спросила она, садясь за стол.
— Твой Петр сказал.
— Он же на юг с молодой женой подался…
— Сегодня вернулись.
— Ага… Ну, ты все видела, все знаешь, выходит, рассказывать нечего.
— А ты, значит, пьешь?
— Пью. Как вернулась, так и пью. И ни малейшего желания покончить с этим пороком. Глядишь, допьюсь до белой горячки, и все само собой кончится.
— Что все? — вздохнула я.
— Все. Жизнь моя никчемная… надоела она мне хуже горькой редьки. — Зойка ухватила бутылку, но, заметив, что она пуста, поморщилась, — Черт, выпить есть?
— Есть, — кивнула я, извлекая из рюкзака поллитровку. — Закусить найдется?
— Не знаю. Пошарь в столе за занавеской. Шарить там было совершенно нечего, банка с солью и два куска хлеба, черствого, точно подметка.
— Придется без закуски, — сообщила я, разлила водку в две чашки, подняла свою и сказала, — Ну что, со свиданьицем, подруга.
Зойка к своей чашке не притронулась, сидела, тяжело задумавшись.
— Осуждаешь? — подняла она взгляд на меня. — Вижу, что осуждаешь. И правильно. Дура я. Была бы умной, плюнула этой падле в морду и стала бы жить лучше прежнего, глядишь, жизнь бы и устроилась. А я не могу. Девчонку их видела? Пятый годок. Я подсчитала, сколько ж он один прожить сумел, месяца не вышло. Слышишь. Лийка, месяца не продержался. — Она махнула рукой, сметая на пол чашки с бутылкой. — Вот дура, — сказала с обидой. — Водку разлила… И черт с ней. Под кроватью — самогонки трехлитровая банка, достань.
— Достану. Значит. Петр твой не долго страдал и вскорости обзавелся подругой
— Ага. А какие письма писал… Хочешь покажу"?
— А то я их не видела.
— Точно. Я тебе их читала. Тем более. Ведь до последнего врал. Приехала, а в квартире… — Зойка рукой махнула и нервно хихикнула.
В дверь постучали, и в комнату заглянула та самая суровая тетка с первого этажа.
— Как тут у вас? — спросила она настороженно.
— Нормально, — заверила я, идя ей навстречу.
— О. Катерина, давай за стол, — заорала Зойка. Я вместе с Катериной вышла в коридор и попросила, протягивая деньги.
— Нельзя кого-нибудь в магазин послать? Она несколько дней ничего не ела, оттого крыша и съезжает. Оставлять ее одну мне не хочется…
— Я сама схожу, мигом. Магазин у нас во дворе, — заверила Катерина и вскоре вернулась с целым пакетом снеди. Мы соорудили чем перекусить. Зойка тоже приняла в этом участие, и через полчаса втроем сели за стол. Катерина выпила самую малость, сославшись на работу, и через час удалилась. А мы с Зойкой продолжили бдение за бутылкой, которое закончилось во втором часу ночи. Именно к этому времени подружка, почувствовав настоятельную потребность вздремнуть, перебралась на кровать, а я, перемыв посуду и распахнув окно настежь, устроилась по соседству и разглядывала потолок до самого рассвета.
Ознакомительная версия.
