26 сентября 1957 года открылся процесс против Рудольфа Ивановича Абеля. Председательствовал его честь судья Мортимер Байерс. Слушания были по большей части открытыми. Благодаря находчивости Абеля его защищал один из лучших адвокатов Америки. Когда ему предложили выбрать себе защитника, он объяснил:
— У меня нет денег. Те 3545 долларов, которые у меня были найдены, мне не принадлежат. И я не жду, что меня будут защищать бесплатно. Поэтому прошу, чтобы суд сам назначил мне какого-нибудь адвоката.
В правовом государстве вроде Америки это означает, что власти должны предоставить такого адвоката, которого никоим образом нельзя было бы заподозрить в коммунистических симпатиях, но который был бы асом уголовного права, — именно таким человеком и был Джеймс Б. Донован.
Этот процесс стал вообще чем-то уникальным. Обвиняемому было позволено свободно передвигаться в здании суда, обедать в одной столовой с присяжными и беседовать с репортерами. С другой стороны, судья Байерс распорядился:
— Ни один из тридцати восьми свидетелей не должен находиться в зале судебного заседания и следить за ходом всего процесса, пока сам не даст показаний.
Но большинству из тридцати восьми свидетелей этого и не требовалось, так как, начиная с первого дня слушаний, они свободно могли читать в газетах обо всем, что происходило в зале суда…
Из соображений безопасности было издано распоряжение: агенты ФБР и другие персоны, которым может грозить опасность, должны выступать со свидетельской трибуны с закрытыми лицами. На них были капюшоны с маленькими прорезями для рта и глаз, и потому все они казались делегатами от ку-клукс-клана. Томас Ливен тоже появился в подобном капюшоне. На его груди, как, впрочем, и у других замаскированных свидетелей, красовался номер. Выдержки из стенограммы звучат так:
Байерс: Номер 17, вы присутствовали при аресте мистера Абеля. Опишите его поведение.
Номер 17: Мистер Абель держался очень спокойно. Только во время обыска квартиры у него случился нервный срыв.
Байерс: Почему?
Номер 17: Потому что в соседней комнате заголосило радио. Пел Элвис Пресли. Мистер Абель зажал уши и прокричал: «Мои нервы на пределе! Этот парень и есть главная причина того, почему я хочу вернуться обратно в Россию!»
(Смех в зале.)
Байерс: Требую абсолютной тишины! Номер 17, вы разговаривали с жильцами дома. Какое впечатление у них от мистера Абеля?
Номер 17: Самое лучшее, какое только может быть. Все без исключения считали его душой-человеком. С многих из них за это время он написал портреты, в том числе и с агентов ФБР, находившегося в этом здании.
Байерс: Он рисовал агентов ФБР?
Номер 17: Да, с полдюжины. И очень талантливо, ваша честь.
Байерс: Из протоколов следует, что у Абеля был коротковолновый передатчик, который совершенно открыто стоял в ателье.
Номер 17: Это так, ваша честь.
Байерс: И никому из агентов ФБР это не бросилось в глаза?
Номер 17: Бросилось. Некоторые просили подробно объяснить им, что это за прибор. Они считали Абеля радистом-любителем. Однажды даже аппарат включился в то время, когда Абелю позировал один из агентов ФБР. Абель коротко что-то отстучал. Аппарат смолк. Агент ФБР спросил: «Кто это был?» Абель ответил: «А вы как думаете, кто? Конечно же, Москва!»
(Громкий смех в зале.)
Байерс: Если подобное повторится, я прикажу очистить зал! Номер 17, вы были тем, кто обнаружил использованные бумажные платки, в которых Абель прятал микропленки. На одной из них был ключ к дешифровке сложного кода. Удалось ли расшифровать сообщение в виде множества четырехзначных цифровых групп, записанное обвиняемым непосредственно перед арестом?
Номер 17: Да, удалось, ваша честь.
Байерс: Что это было за послание?
Номер 17 (читает с листа): Поздравляем вас с вашим чудесным кроликом. Не забывайте занятия с партитурой Бетховена. Курите свою трубку, но держите красную книгу в правой руке.
Байерс: Но это же не расшифрованный текст!
Номер 17: Конечно, нет, ваша честь. Это расшифрованный цифровой код. Похоже, что Абель все свои послания зашифровывал дважды.
Байерс: А ключ ко второму коду?
Номер 17: К сожалению, мы его взломать так и не смогли, ваша честь.
(Громкий смех. Шум. Судья Байерс приказывает удалить публику. Заседание прервано в 11.34…)
Процесс продолжался без малого четыре недели. Затем наступила очередь присяжных вынести свой вердикт. Они совещались несколько часов. Публика и репортеры волновались все сильнее. Что они там обсуждают так долго? Только в 19.45 23 октября присяжные вернулись в зал. Воцарилась мертвая тишина. Все встали, когда судья спросил:
— Староста, решение вынесено?
— Да, ваша честь.
— И как оно звучит?
— Наш единогласный вердикт гласит: обвиняемый виновен по всем пунктам предъявленного обвинения.
Ни один мускул не дрогнул на лице Рудольфа Ивановича Абеля. 15 ноября последовал приговор: тридцать лет тюрьмы и штраф две тысячи долларов.
Тридцать лет и две тысячи долларов штрафа самому крупному русскому шпиону всех времен? Как такое возможно? Вся страна ломала голову, но продолжалось это всего лишь несколько дней. Затем дело Абеля, как и все в этой жизни, было забыто…
Странная игра случая!
К тому времени, когда этот текст пошел в типографию — это случилось летом 1960 года, — мировая история, так сказать, догнала нас, подтвердив прогноз нашего друга Томаса Ливена. Надеемся, что благосклонный читатель простит нам небольшой экскурс в современность. Мы должны это сделать, иначе история Абеля будет неполной.
1 мая 1960 года американский разведывательный самолет типа У-2 неподалеку от Свердловска оказался в руках у Советов. «Американский самолет сбит русской ракетой…» — можно было прочитать во всех газетах. Пилот машины имел документы на имя Фрэнсиса Пауэрса, ему было тридцать лет, женат, выходец из американского штата Вирджиния. Инцидент произошел во время наивысшего политического напряжения в канун так называемой «Парижской конференции в верхах», на которой Эйзенхауэр, Хрущев, Макмиллан и де Голль должны были обсуждать вопросы сохранения мира во всем мире. Для Советов происшествие стало поводом торпедировать конференцию еще до ее начала.
Пилот предстал перед военным трибуналом в Москве. Советы превратили процесс в крупную пропагандистскую акцию. Генеральный прокурор Руденко, некогда советский обвинитель на Нюрнбергском процессе, заявил в своем выступлении: «Здесь, перед судом, находится не один только летчик Пауэрс, но и американское правительство, истинный инспиратор и организатор этого чудовищного преступления».
И хотя он назвал преступление чудовищным, в заключительной части речи прокурор смягчился: «С учетом раскаяния обвиняемого я не настаиваю на смертном приговоре». Руденко потребовал для Пауэрса лишения свободы сроком на пятнадцать лет. Суд еще больше смягчил наказание: пилота приговорили к десяти годам заключения…
У советского шпиона Абеля, осужденного на 30 лет тюрьмы, в Советском Союзе оставались жена, замужняя дочь и маленький сын. Им было запрещено присутствовать на его процессе в США. Напротив, жене пилота Пауэрса, его родителям и его теще Советы дали разрешение на въезд, они следили за процессом над сбитым американским пилотом из ложи московского зала суда.
Отец обвиняемого Оливер Пауэрс, простой сапожник, заявил журналистам:
— Надеюсь, что Хрущев помилует моего бедного мальчика. В конце концов, он же сам потерял сына во время войны против немцев, в которой наши солдаты рука об руку сражались вместе с русскими. А если он все же не сможет его помиловать, тогда, вероятно, существует возможность обменять его на какого-нибудь советского шпиона, пойманного в Штатах. Я имею в виду агента Абеля…
И что теперь произойдет? Вот именно, что?
13
Надеемся, что благосклонный читатель простит нам этот краткий экскурс в современную историю. И потому мы быстренько вернемся обратно в осень 1957 года. И тут нам придется извиниться еще раз. Надеемся, что Федеральное бюро расследований простит нас, если мы расскажем теперь о клинике Харпера, которая (здесь мы пойдем навстречу ФБР), конечно же, называется иначе. И не выдадим ее местонахождение. Но она существует, мы знаем, где, и мы знаем также ее истинное название.
23 октября 1957 года был осужден советский шпион Абель. 25 октября два посетителя переступили порог кабинета Эдгара Гувера в Вашингтоне: Томас Ливен и Памела Фабер. Красивая молодая женщина с волосами цвета вороного крыла и большим алым ртом по-прежнему бросала влюбленные взгляды на Томаса. Гувер был в хорошем настроении, он сердечно приветствовал обоих.
— Итак, что я могу для вас сделать? — спросил он.
— Вы можете выполнить свое обещание, — дружелюбно сказал Томас. — Вы помните, что в свое время я просил позволить мне умереть после выполнения миссии.
