за то, что избил Бернардо Дзанутти! Дело не было возбуждено в связи с тем, что пострадавшая сторона не стала подавать заявление. Но посмотри, какая картина вырисовывается: три года назад он его избивает. Вчера, по его же словам, он его якобы убивает, а на самом деле не убивает. Тогда тот вчера же — это следует из авиабилета, который мы нашли при обыске в доме 20 на Либерти-стрит, — так вот, Дзанутти вчера бежит сюда из Атчисона, а уже сегодня сюда прибывает он, — кивок в мою сторону, — и как результат мы имеем труп Дзанутти, а поблизости от него этого невинного барашка, который уверяет, что он здесь не при чём!
Он поворачивается ко мне:
— Не слишком ли много совпадений, Харрис?
— Так я могу идти? — задумчиво спрашиваю я.
Оба почти одинаково разводят руками, только Эскобар делает это с возмущением, а Адамс с усмешкой.
— На момент убийства у вас алиби, — говорит он, — так что в принципе такой вариант не исключён — в том случае, если вы сумеете нам толково пояснить про свой револьвер: не мог ведь он сам застрелить вашего недруга, а потом выброситься в мусорный бак?
Пояснить? Да легко! Разве неясно, что его у меня украли? Что это за сыщик, у которого украли револьвер? Ну, вот такой, значит, сыщик…
Я уже открываю рот, чтобы сказать всё это, но меня перебивает Адамс.
— Слушайте, Харрис, только не надо говорить, что у вас его украли, — просит он. — Вам это никак не поможет: мы всё равно вас задержим, просто уже не как возможного убийцу, а как важного свидетеля. И нам времени терять нельзя. Да и Хуану уже надоело изображать из себя злого полицейского…
— Ещё как! — неожиданно смеется тот. — Я ведь добрый малый, у меня четверо детей! А тут надо орать, рычать, злиться… Давай начистоту, Харрис.
Я задумываюсь. Вроде бы они неплохие ребята. Может, и действительно нужно рассказать им всё? В разумных пределах, конечно.
— А давайте заключим уговор, — предлагаю я. — Я вам действительно всё начистоту рассказываю, а вы меня отпускаете.
Они переглядываются.
— Ну… — нерешительно тянет Адамс, — не могу вам твёрдо обещать. С одной стороны, у вас алиби, но вот револьвер… Всё будет зависеть от этого.
— Ладно. Слушайте.
И я рассказываю им всё с того момента, как ко мне в офис заявилась женщина и сказала, что она меня нанимает. Когда дохожу до эпизода с агентом ФБР и рассказываю, как отдал ей револьвер, оба начинают неистово хохотать, а Эскобар крутит пальцем у виска. Словом, считают меня полным идиотом. Их можно понять: они ведь не знают, что именно с этого момента я начал действовать по второму варианту, а я им об этом говорить не собираюсь.
По реакции обоих видно, что в целом мой рассказ их устроил.
— А за что вы избили Дзанутти три года назад? — спрашивает Адамс.
Рассказываю и это.
— Что вы собираетесь делать, если мы вас отпустим?
— Тут же улечу в Атчисон. Здесь меня больше ничего не удерживает: Дзанутти мёртв, этой парочке я не нужен — так что и нет смысла торчать здесь дальше.
— Как думаешь, Хуан? — кивает Адамс Эскобару.
— Думаю, на сегодня можно отпустить. Возьми только с него подписку о невыезде.
— Этим вы поставите меня в очень трудное положение, — объясняю я. — Дело в том, что я под подпиской о невыезде в Атчисоне. А теперь ещё и в Нью-Джерси. Из какого же штата мне нельзя выезжать? Наверное, всё-таки из Канзаса: они ведь взяли с меня подписку первыми.
Оба лейтенанта хохочут, как бешеные, у Эскобара даже слёзы на глазах.
— Да пусть проваливает, — говорит он. — Адрес его у нас есть, все данные тоже, если что — вызовем.
— Значит, Генри Фишер и Милдред Стоун, — задумчиво подытоживает Адамс. — Хуан, ты знаешь про них что-нибудь?
— На Фишера у нас, по-моему, что-то есть, — говорит тот, подходя к своему компьютеру. — А вот про женщину слышу впервые… Харрис, ну что ты сидишь? До Атчисона вроде бы есть ночной рейс. Давай, отправляйся, без тебя у нас было спокойнее. Револьвер мы тебе, естественно, вернуть не можем, он фигурирует в деле. Счастливого пути, не огорчусь, если больше никогда не встретимся!
В вестибюле отеля на том же месте вижу мистера Формена, который явно поджидал меня. Едва я вхожу, он торопливо встаёт и устремляется мне навстречу со всей скоростью, которую позволяет ему возраст.
— Мистер Харрис, хочу вам сообщить, что в ваше отсутствие меня расспрашивал о вас детектив отеля…
— Всё нормально, — успокаиваю я его, — просто работа такая.
Это его и в самом деле успокаивает.
— Да? Очень рад! Тогда, может быть, зайдём ко мне, я как раз вспомнил ещё один случай: представляете, это было в поезде…
Всем своим видом изображаю крайнюю степень сожаления:
— Извините, но не могу: срочно уезжаю по делам клиента.
И, прижав руку к сердцу, оставляю его, подхожу к портье и прошу узнать насчёт ночного рейса в Атчисон. Он кивает и щёлкает по клавишам.
— Действительно есть, — говорит он. — Но, если вы торопитесь, есть ещё и вечерний, вполне на него успеваете. Вызвать вам такси?
Подтверждаю и бегу в номер, чтобы забрать вещи. Она опять на шаг впереди, но сейчас меня это абсолютно не расстраивает: я знаю, в какую сторону идти!
В самолёте сижу, как на иголках. Торопиться нет никакой причины, но уж очень хочется наконец-то всё расставить по своим местам. Достаточно она меня дурачила, настало время показать, что и я как детектив чего-то стою. Смотрю на часы и убеждаюсь, что дёргаюсь вообще напрасно: в Атчисон прибуду уже ночью, так что всё начать можно только с утра.
Дома открываю холодильник, съедаю всё, что, по моему мнению, не успело испортиться, и заваливаюсь спать.
Мне очень нужен Вильямс, поэтому в полицейское управление прихожу рано утром, к началу его работы, чтобы застать на месте. Встречаемся на крыльце, здороваемся и проходим в его кабинет. Судя по его поведению, он не знает, что я уезжал.
— Что тебе? — спрашивает Вильямс, усаживаясь за свой стол.
— Тот дом, из которого ты меня выдернул от Дзанутти и Генри — вы ведь его уже проверили?
— Конечно. Только толку никакого: хозяин некто Джордж Смит, которого никто из соседей ни разу не видел. Но вот что странно: хозяина нет, но дом запустелым не выглядит. Наоборот, складывается такое впечатление, что хозяин вышел пять минут назад и вот-вот снова придёт. Ну, да ты же сам видел, мы его вместе с тобой тогда
