не сказал вам, когда увидел барабаны?
— Нет… Если… он спросил меня, уверен ли я, что это катушки с магнитной лентой…
— Что ты ему ответил?
— Он смеялся надо мной. Он заплатил мне два фунта. Тишина. Муха, должно быть, где-то приземлилась; мы больше не могли его слышать. Незнакомец продолжал:
— Это идеально. Я не думаю, что ты солгал. Мы оставим вас в покое. Перевернитесь к стене, закройте глаза и сосчитайте до ста. Затем вы можете закрыть дверь и вернуться в постель. Спокойной ночи…
Минос Каллонидес глубоко вздохнул. Кошмар подходил к концу. Его взбудоражила сильная дрожь: нервы пошатнулись. Он повернулся, прижался к стене, уткнувшись носом в трупы клопов, его лоб коснулся лакированной деревянной рамы, на которой была хромо-репродукция Пропилеи, видимой с Парфенона. Начал считать: раз, два, три, четыре…
Он не слышал приближения человека. Он больше не чувствовал, как острое лезвие проникает под его левую лопатку. Убийца знал свое дело. Со своим сердцем, проколотым до смерти, Минос Каллонид скончался на месте…
Мясная муха тут же спустилась с потолка. В магазине крыса подождала, пока двое мужчин переступят порог улицы, чтобы броситься на пир.
Юбер отложил книгу и прислушался. Без сомнения, это вернулась Вера Мариацелль. Он посмотрел на часы: десять минут двенадцатого.
Он плавно встал, оставив прикроватную лампу включенной. Пришло время испытать превосходство оптической системы, установленной Хакимом-находчивым.
Он пересек комнату, открыл двери большого туалета и вошел внутрь, отодвигая одежду. Там только тонкая деревянная перегородка отделяла номер 105 от 104. Из соседней квартиры Хаким просверлил отверстие в месте, которое было трудно увидеть, и ввел в это отверстие одну из тех оптических систем, которые подозрительные люди используют для проверки своих посетителей на лестничной площадке перед открытием дверного замка. Эта система имеет то преимущество, что предлагает очень широкое поле зрения.
Хьюберт сунул туда правый глаз. Вера Мариацелль в шелковом платье с принтом приглушенных цветов сняла шляпу. Она положила его на туалетный столик с откинутой дверцей зеркала, сняла перчатки и бросила их рядом с сумкой. Она устало покачала своей хорошенькой головой, и ее великолепные рыжие волосы отражали тысячу отблесков света. Затем она потерла виски своими длинными малиновыми пальцами. Она выглядела очень уставшей…
Затем она схватила свою белую кожаную сумку и открыла ее. На короткое время она порылась в нем. Она протянула руку, держа небольшую пачку папиросной бумаги. Сумка вернулась к столу. Она развязала крошечный сверток. Хьюберт ничего не потерял в своих жестах. Она стояла напротив него, и увеличивающий эффект оптической системы приблизил ее…
Юбер внезапно перестал дышать, и сердце у него забилось в груди. Между своими тонкими пальцами Вера Мариацелль держала то украшение, которое она делала вид, что ей не понравилось, после полудня у греческого торговца…
— Боже! подумал он, какая актриса!
Она постояла минуту или две, рассматривая драгоценный камень, поворачивая его и возвращая в руки. На её лице не было ничего, только легкое беспокойство.
— О чем она может думать, — спросил Юбер, — я бы хотел знать.
Она надела драгоценность на перчатки и расстегнула пояс платья. Юбер понял, что она собирается раздеться. Он озадаченно почесал затылок. Ей не нравилось играть вуайеристом в этих обстоятельствах, но он не мог перестать смотреть, пока не узнал, что она собиралась делать с таинственным клипом…
Она натянула платье через голову и расстелила его на изножье кровати. На ней не было ни комбинезона, ни бюстгальтера. Ее маленькая стройная грудь казалась вырезанной из мрамора. Она натянула свои нейлоновые трусики с цветочным рисунком на всю задницу и по очереди вытаскивала из прозрачной коробки свои длинные ноги. Пояс для чулок из белого атласа отрывался от бедер, как амфора. Она повернулась и села на изножье кровати, чтобы снять чулки.
Она выпрямилась совершенно голая. У Хьюберта пересохло в горле, и он подумал, что он редко видел женщину настолько хорошо сложенной, такой желанной в то же время, потому что совершенство иногда может быть врагом желания… Она забрала драгоценный камень и вышла из комнаты, чтобы пойти в ванную.
Там она ускользнула от взгляда Юбера, который испытывал сильное раздражение. Не для того, чтобы ее больше не видеть, а для того, чтобы упустить из виду украшение. Что она собиралась с этим делать?… Хьюберт был готов поспорить десять к одному, что она собирается тщательно скрыть это.
Она вернулась через пять минут. Он понял, что она приняла душ. Она прошла мимо, менее утомленная, менее озабоченная. У нее больше не было драгоценности…
Через десять секунд в квартире 104 погас свет. Вера Мариацелль собиралась спать…
Юбер осторожно покинул наблюдательный пункт и задумался. Как она стала обладательницей драгоценного камня? Он чувствовал, что не сможет заснуть, пока не поймет это.
Он оделся, взял прочную и элегантную свинцовую дубинку в дополнение к рогатке и на цыпочках вышел из своей комнаты…
Чезаре Николо плохо спал. Ему было слишком жарко, хотя он лежал голым на кровати. Простыня под ним была не более чем пропитанной потом тряпкой. Время от времени он открывал глаза в темноте и задерживал дыхание. Затем он услышал яростные атаки комаров поверх него натянута защитная сетка. Это было похоже на миниатюрные учения с реактивным самолетом…
Чезаре в сотый раз переменил позу и лег на живот, уткнувшись головой в скрещенные на груди руки. Но эта позиция была не очень хорошей, она натолкнула его на эротические идеи. Он вернулся на спину и вздохнул…
По проспекту проехала довольно шумная машина. Чезаре напряг уши; до него доносился монотонный шум волн. Потом была другая машина, потише эта, остановившаяся неподалеку.
Чезаре начал считать оставшиеся дни, чтобы положить конец сентябрю. Сентябрь — худший месяц в Александрии: мы переживаем чрезвычайно болезненную, тяжелую и влажную жару, к счастью, смягчаемую ветром, дующим в течение дня. Но ночью…
— Что умираешь! — пробормотал Чезаре.
Он повернулся к окнам и внезапно понял, что не слышал хлопка дверей машины, которая подъехала вниз несколькими секундами ранее. Странно… Если только они не любовники, желающие продлить свои отношения тет-а-тет.
Чезаре назвал себя идиотом. Поскольку он согласился работать на Мастера Бага, он больше не знал покоя. Вместо опьянения, которое должны были вызвать у него опасные действия, он обнаружил только беспокойство кролика, которому в норе угрожают куницы и барсуки…
Очень разные.
Он замер. Голоса… Он слышал голоса под окнами перед магазином — он находился в квартире над своим магазином.
