Пролог
Нет места спокойным молитвам,
Святым ненарушимым клятвам
В порочном и призрачном мире,
Где черти меня изловили,
Язвили, судили, терзали,
В сомнениях жить наказали.
Верчусь неуверенным вепрем,
Утешить которого нечем,
Я выгрыз бы душу клыками,
Топча и пиная ногами.
Людская любовь не гуманна.
На сердце — смертельная рана,
Соль-ревность в неё попадает,
Жестокую резь вызывает,
Такую, что жалкое тело
Измучилось, осатанело,
Бросается хищником в клетке
На крепкие прутья и сетки,
Но крепко закрыты запоры…
Что делать мне, Господи? Горы,
Готов я свернуть в исступление,
Дух бесится, ищет решенье.
Нервозность. Не видно спасенья.
Волной подступает смятение
Страданья в груди закипают,
От пытки сбежать предлагают.
Но где в этом мире подлунном,
Насквозь подозрительном, шумном
Есть место хвалебным молитвам,
Оконченным вспыльчивым битвам?
Где зависть не режет на части,
Восторг не сменяют напасти?
Где язвы томимые болью
Не ноют, и я пред тобою
Не буду напрасно метаться,
Израненным зверем казаться,
Буянить в капкане иллюзий,
Страдать от любовных контузий,
В глаза посмотрю твои прямо,
Следить перестану упрямо,
Уймутся плетьми наказания.
Ревнивых сомнений терзания…
* * *
Он любил одиночество, любил быть один, несмотря на множество окружающих его женщин, не смотря на небывалое для любого другого мужчины количество сексуальненьких дамочек, которых он мог взять только потому что ему этого хотелось. В какой-то степени, но он осуждал все то, чем занималась его благоверная, и не мог смотреть на летящих с растопыренными крылышками обжигающихся малышек, но она казалась ему упорнее многих. Упорной в своих убеждениях, упорной в оппозиции его заигрываний, упорной в противостоянии с самой собой, упорной в борьбе с природой и инстинктами, которых она так боялась. Боялась сильнее любой стихии: любого пламени, любого наводнения, любого урагана и землетрясения. Отталкивая его каждый раз, она словно возвращалась снова и снова на край этой пропасти. Что заставляло его снова и снова принимать ее? Говорят, что пожар в доме начинается с антресолей, где тлеют керосином страсти человека. Никто из них не заметил, как простая интрижка, как банальный запретный роман перешел в некоторую форму надругательства над самим собой. К чему все это вело? К его бурной эякуляции от одной мысли, что однажды он сможет прикоснуться к ее телу, к бешеному возбуждению от одних только ее родных ответов, как некие потаенные флигели чувственности, сиротливо стоящие рядом с его немым обожанием. Он давно мечтал увидеть эту женщину в своих объятиях, услышать ее прерывистое дыхание, сладострастные стоны, почувствовать запах ее разгоряченной женской плоти смешанный с терпким запахом его похоти.
— Не бойся, — прошептал он. — не стесняйся, будь самой собой. — вздох. — я хочу этого, я хочу тебя…забудь, — продолжал шептать он лаская своим дыханием мочки ее ушек. — забудь про приличия, доверься своим чувствам, своим желаниям. Я же вижу… — вздох. — вижу, что ты хочешь меня. — шептали пересохшие губы.
Руки опустились с плеч на дрожащую грудь, и пальцы начали медленно расстегивать пуговки одну за другой ее строгой, черной рубашки. Он часто думал, хотелось ли ей когда-нибудь изменить своему мужу? Изменить за то, что обидел, был невнимательным и чужим? Изменить за то, что каждый год не может запомнить дату знакомства? За то, что за столом любезничал со всеми, забыв о ней, за то что когда-то оставил одну, пойдя с друзьями опрокинуть стаканчик до двух ночи, а вернувшись заснул, забыв даже сказать спокойной ночи…
Он медленно провел кончиками пальцев по ее отвердевшим, крупным соскам, чувствуя, как начало подрагивать ее тело, и как нежно начал мурлыкать ее голосок. Распахнув блузку он оставил ее стоять посреди комнаты сделав шаг назад, позволяя ей привыкнуть к своему постепенно обнажению, позволяя ему привыкнуть к ней. Он не отпускал ее ладоней из своих рук, показывая всем видом, что позволил себе любоваться ею. Одним резким движением он притянул женщину к себе слившись устами в долгом, пронзительном поцелуе, в то время, как его настойчивые руки легко провели пальцами по кошачьему местечку. Ее тело напряглось от сладкого ощущения предстоящих ласк. Уверенным движением он снял с нее пиджак. Один ее скромно-ломающийся вид приводил его в умопомрачение, так, как до сих пор ни одна из женщин, с которыми ему приходилось общаться ранее. Через кружевную, прозрачную ткань нижнего белья его глазами предстали набухшие крупные соски ее чуть отвисшей груди, а через просвечивающиеся кружевные, белые трусики он видел темный треугольник лобковых волос, находящихся на пути к раю. Скользнув своей рукой между ее ног, он ощутил горячую влагу.
— Садись в кресло… — прорычал мужчина не выпуская спутницу из своих рук. — я хочу касаться твоих бедер… — он зарычал. — ты дрожишь?
— Да… — прошептала она. — дрожу, но не от холода точно… — вздох. — мне кажется, что это неправильно…ты же не хочешь, чтобы твоя жена все это узнала?
— Ты хотела сказать «моя дочь»? — ухмыльнулся он. — перестань об этом думать…
— Мы не должны терять головы. — прошептала она пытаясь оттолкнуть его. — что мы ей скажем, если она нас застанет?
— Что это по любви. — подмигнул он.
Она утопала в этом кресле. Встав перед ней на колени, он взял в ладони ее левую голень и она игриво дергает ножкой ощущая легкую щекотку, и приятное тепло мужских рук. Она сама была уже готова прикоснуться к нему, но заставляет себя не делать этого…не делать этого, хотя бы сейчас…не сейчас. Впиваясь коготками в обивку кресла, она оставляет отпечатки ноготков, но она готова была поклясться, что была готова оставлять эти следы на его спине сегодня ночью. Кожа как бархат и он касается губами колена медленно спускаясь к щиколотке, приоткрыв губы он высовывает кончик язычка. Дрожь по ее телу, как острые стрелы. Дрожь обволокла ее,
