Дальнейшее в переводе не нуждалось.
— Что ты тех идиотов снимаешь? — говорили все наперебой. — Вот кого надо снимать! Нас! Ставь сюда камеру! Хочешь, мы сейчас его застрелим прямо в кадре!
Я протестующе замахал руками.
— Что, сам хочешь его прикончить? На мой автомат, стреляй! Лёт фан!
Взрыв хохота. Я понял, кого мне напоминали эти люди. Басмачи! Дикая дивизия! Третья конная армия под командованием Нестора Ивановича Махно!
— Да вы что, ребята!
— Давай-давай! Это же талиб, враг! Мы еще добудем! А для фильма хорошо будет — класс!
— Они что, действительно хотят его пристрелить? — спросил Илья. Он уже на всякий случай переставлял камеру. Что значит профессионал!
— Что-то их талиб не очень испуган, — заметил опытный человек Димыч.
Я посмотрел на человека в тюрбане, на которого теперь уже уселся наш герой. Талибу было тяжело, но он, похоже, не возражал. И страха в его глазах действительно не было.
Хабиб трусцой вбегал во двор. Уже без свертка под мышкой — куда-то спрятал свое сокровище.
— Хабиб, что здесь происходит? Они говорят, талиб, но что-то не похоже!
— Это их мулла! — укоризненно проговорил Хабиб.
Он столкнул с лежащего тела нашего главного героя и помог мулле встать. Продолжил Хабиб уже на дари. Он явно стыдил бойцов, что они перед иностранцами вели себя как дети. Голос Хабиба был неожиданно отрывистым и властным. И, как ни странно, моджахеды присмирели.
— Это мулла! — повторил Хабиб для меня. — Я советую вам, если хотите, снять намаз. Он с минуту на минуту начнется.
— Обязательно снимем! А что, я вот сейчас подумал… Настоящих талибов у вас нет? Было бы здорово снять, помимо моджахедов, и ваших врагов.
Хабиб смешался.
— Я спрошу, можно ли.
— У вас ведь, наверное, кто-то есть в плену?
Хабиб смешался еще больше.
— Я не знаю, я спрошу.
— Пожалуйста! Лёт фан!
Все вокруг расхохотались и загалдели. Слово это забавляло их так, как если бы они только что переняли его у иностранца. Что, Хабиб мне не так его перевел, или я что-то перепутал? Но меня больше интересовало другое. Я хотел было попросить, чтобы Хабиб узнал про талибов прямо сегодня. Хотя это могло показаться подозрительным.
— Снимаем намаз! — хлопнув в ладоши, крикнул я. Роль мини-Феллини пришлась мне по душе. А что уж мы там наснимаем, не важно. Все равно никто не увидит!
2. Визит Асима и Фарука. Прогулка по городу
Это я снова ворочаюсь на своей лежанке и пытаюсь заснуть, вспоминая события прошедшего дня. Напрасно, наверное! И так это сделать непросто из-за холода на нашей веранде, а тут еще это возбуждение. Хотя, если и эта ночь будет бессонной, это будет уже вторая подряд.
Я постоянно летаю по всему свету, и проблемами со сном из-за разницы во времени меня не удивить. Поскольку жизнь моя обычно заполнена до предела и ничто скуку не навевает, в сон меня в течение дня не тянет. Я даже радуюсь, что у меня нет возможности прилечь, надеясь, что зато ночью мне удастся заснуть. Эта надежда не всегда сбывается, по крайней мере не всегда полностью. Так что единственное неудобство — у меня в голове события перестают становиться одно за другим в стройную шеренгу. Я уже не могу с уверенностью сказать, случилось ли то или это сегодня днем, или вчера, или даже позавчера. Вот и теперь я понемногу начинал плыть.
Почему мы с Хабибом сидели на диване? Это было тогда, когда мы с Димычем записывали перевод слов на дари? Мне потребовалось усилие воли, чтобы вспомнить. Нет, это было, когда после съемок в казарме мы вернулись на место нашей зимовки. Мы отсняли намаз, потом несколько коротких интервью. Перевозбудившиеся бойцы Дикой дивизии непременно хотели произвести для фильма выстрел из стоявшей перед казармами зенитки. Не зная, куда полетит снаряд из их проворных рук, да и вообще не зная, как посмотрят на это люди из штаба Масуда, мне удалось их отговорить. В таких делах Хабиб, оказывается, был хорошим помощником. Он сначала перевел мои слова, а потом от себя добавил короткую фразу. Кто он такой на самом деле?
Еще было светло, но мы за полдня продрогли до костей. К тому же Димыч в очередной раз подошел ко мне и требовал заканчивать съемку. Несмотря на то что он сложил всю нашу аппаратуру перед собой и никуда не отходил, ему уже трижды приходилось пресекать попытки кражи нашего, столь очевидно бесполезного для военного быта, имущества. «Еще десять минут, и я ни за что не отвечаю! — заявил он мне. — За себя уж точно, во всяком случае!»
Это меня и напугало больше всего — мы вернулись в гостевой дом. Хусаин с привычным мрачным выражением на лице принес нам два термоса с горячим зеленым чаем, две большие лепешки и глубокую плошку с медом. Это был приятный сюрприз. Мы знали, что едем в ортодоксальную мусульманскую страну в разгар рамадана, и были готовы к тому, что есть и пить (а Илья еще и курит!) мы будем, как все — до восхода и после заката солнца. Нет, гостеприимная деликатность этим людям было не чужда! Впрочем, как только дверь за Хусаином закрылась, Хабиб присел к нам и с удовольствием присоединился к трапезе.
— Слушай, спроси его, что это значит? — обратился ко мне Димыч. — Один парень — тот, что все время хотел, чтобы мы сняли его с автоматом на груди, — дважды подходил ко мне и делал вот так.
Димыч поскреб указательным пальцем правой руки ладонь левой, сказал «Пайса! Пайса!» и потом показал пальцем на небо.
— Что, что? — заинтересовался Хабиб. — Что он рассказывает?
Я объяснил ему ситуацию.
— И кто это говорил?
— Не важно, один из моджахедов. Так что это значит?
— «Пайса» — это деньги. Вы показываете это так, — Хабиб потер указательным пальцем о большой, — а мы так.
Я начал переводить Димычу.
— Все ясно, я так и думал. По-нашему, «кошелек или жизнь».
Илья забеспокоился.
— Ты думаешь, они могут прийти сюда? Паша, спроси у него!
Я сделал это с удовольствием.
— Как ты думаешь, Хабиб, этот доблестный солдат не заявится сюда, чтобы выполнить обещание?
— Вы гости Масуда, и все это знают, — с достоинством отрезал Хабиб.
— Тот парень тоже? Гостей обычно встречают по-другому.
— Вы… Вам… Вам ничего не угрожает.
— Нам ничего не угрожает, — перевел я остальным. — Они вряд ли заявятся сюда.
— А в городе? — не успокаивался Илья.
— А в городе увидим.
Это уже Димыч произнес, мрачно так.
Раз уж мы заговорили о деньгах или еще по какой причине, но Хабиб вдруг обратился к нам с просьбой. Не так, как здесь просят — сразу переходя к сути дела, не употребляя устаревшее слово «пожалуйста», — а церемонно: «Я хотел бы обратиться к вам с просьбой». Я подумал, что он хочет получить аванс или просто свою зарплату за прошедший день, но Хабиб вытащил из кармана широченных местных шаровар пачку денег. Это были потрепанные грязно-коричневые афгани, цвета местной почвы, перехваченные замотанной в несколько раз желтой резинкой. Размером банкноты были примерно как доллар, пошире, но необычным были не ширина и длина. Пачка была размером, без преувеличения, с кирпич. И внутри ее, как я сейчас заметил, банкноты были через равные промежутки перехвачены резинками, такими же желтыми.
— Вы не могли бы положить эти деньги в ваши вещи? — попросил Хабиб. — Их очень неудобно таскать.
— Он что, нашу камеру хочет купить? — пошутил Димыч. — Илюха, давай толкнем! Тут у него на десять таких.
— Нет, он хочет держать свои сокровища у нас.
Я повернулся к Хабибу:
— А ты уверен, что здесь с ними ничего не произойдет? Нас все-таки целый день нет!
— Здесь абсолютно надежное место, — заверил Хабиб. — Вы — гости Масуда! Если положить их в вашу сумку, с ними ничего не случится. Советую и вам все ценное держать у себя в комнате.
— Хорошо! Но на твой страх и риск. — Я повернулся к ребятам: — Куда их лучше положить?
— Давай в аккумуляторную сумку под провода, — предложил Димыч. — Если, конечно, поместятся.
Аппаратура вообще-то была взята напрокат Ильей. Но Илья всегда молчал.
Провода, к счастью, умялись, и «молния» застегнулась. Хабиб облегченно перевел дух. Он даже вспотел. Я вспомнил, как он ходил с каким-то газетным свертком, а потом без него. Я думал, что он взял на кухне лепешку на ужин, но, возможно, это была именно его кубышка.
Мы еще пили чай, когда к нам заехали Асим, пресс-секретарь Масуда, и веселый контрразведчик Фарук. Хабиб тут же отсел на диван, как если бы он не участвовал в трапезе. Я предложил вошедшим чаю, но за окнами еще было светло, и они отказались.
Фарук весь лучился весельем. Не по особому поводу — это была его естественная реакция на жизнь. Такой психологический тип называется гипертимик — им все в радость. Классический пример — Ноздрев. «Поздравь, продулся в пух!»
