Мари сдавленно засмеялась, вены на длинной шее вздулись. Она была близка к обмороку, но Борн не мог думать об этом. Нельзя упустить даже самое незначительное движение. Очевидно, что этой темной стоянкой на задворках пользовался персонал; было около половины седьмого, ночная смена давно заступила на пост. Все было тихо, ровную черную площадку занимали ряды молчащих автомобилей, шеренги гигантских насекомых, глядящих в никуда тусклыми глазами фар.
Раздался скрежет. Металл заскреб о металл. Звук донесся справа, от одной из машин, от которой? Борн откинул голову, будто смеясь шутке спутницы, и быстро оглядел стоящие близ машины. Ничего.
Что это? Такое маленькое, едва различимое… такое пугающее. Крошечный зеленый кружочек, миниатюрный зеленый огонек. Он следовал за ними по пятам!
Зеленый. Маленький… огонек? Откуда-то из забытого прошлого вдруг явилась картина: окуляр, пара тонких пересекающихся линий… Оптический прицел! Инфракрасный оптический прицел!
Но откуда они узнали? Может быть тысяча ответов. В банке они пользовались рацией, могли и сегодня сделать то же самое. Борн был по-прежнему в пальто, а спутница его — в красном шелковом платье. Ни одна женщина по доброй воле не выйдет так на улицу, еще прохладно.
Он резко развернулся влево, пригнулся, ударив Мари Сен-Жак плечом так, что она отлетела к лестнице. Зачастили приглушенные выстрелы, во все стороны брызнули осколки асфальта и камня. Борн нырнул вправо и покатился, выхватив пистолет из кармана. Затем вскочил, левой рукой поддерживая правую с пистолетом, целясь в окно, где виднелось оружие. Он выстрелил трижды.
Из темноты донесся вопль, затем стон, хрип, и наконец все стихло. Борн лежал неподвижно, вслушиваясь, всматриваясь, готовый в любую секунду стрелять снова. Тишина. Он попытался подняться… но не смог. Что-то случилось. Он едва мог шевельнуться. Грудь пронзила боль, такая сильная, что он согнулся, опираясь на руки, затряс головой, пытаясь вновь обрести зрение, пытаясь совладать с мукой. Левое плечо, грудная клетка — под ребрами… левое бедро — до колена, там, где были раны, там, откуда чуть больше месяца назад сняли десятки швов. Он повредил слабые места, растянул сухожилия и мышцы, еще полностью не восстановившиеся. Боже! Нужно встать, нужно дойти до машины, где сидел его потенциальный убийца, вышвырнуть подонка прочь и уехать отсюда.
Джейсон вскинул голову, морщась от боли, и посмотрел на Мари. Она медленно поднималась. Сначала на одно колено, потом на другое, потом — на одну ногу, держась за стену отеля. Еще мгновение, и она убежит.
Он не мог этого допустить. Она с криком ворвется в «Карийон дю Лак», выбегут люди, одни — чтобы его арестовать, другие — чтобы убить. Он должен остановить эту женщину!
Он упал на землю и покатился, переворачиваясь, словно кукла, пока не оказался в нескольких шагах от нее. Тогда он поднял пистолет, целясь ей в голову.
— Помогите мне встать, — услышал он свой напряженный голос.
— Что?
— Вы слышали! Помогите мне встать!
— Но вы сказали, что отпустите меня! Вы дали слово!
— Вынужден его забрать.
— Нет, прошу вас!
— Пистолет нацелен вам в лицо, доктор. Подойдите и помогите мне, иначе я выстрелю.
Джейсон Борн выкинул из машины мертвеца и велел Мари сесть за руль. Сам он с трудом влез на заднее сиденье.
— Трогайте! — приказал он. — Поедем, куда я скажу!
Если в стрессовую ситуацию попали вы сами — и если, конечно, позволяет время, — ведите себя так, словно мысленно включаетесь в обстоятельства, которые наблюдаете со стороны. Отпустите свой рассудок на свободу, не препятствуйте никаким мыслям и образам, которые будут подниматься на поверхность. Постарайтесь не применять никакой умственной дисциплины. Превратитесь в губку, сосредоточьтесь на всем сразу и ни на чем конкретно. Могут всплыть важные воспоминания, получив импульс, могут ожить некоторые каналы, до сих пор подавленные.
Борн вспоминал наставления Уошберна, устраиваясь на заднем сиденье, пытаясь восстановить самообладание. Осторожно массировал грудь, мягко растирая поврежденные мышцы; боль еще не ушла, но была уже не такой острой.
— Нельзя же просто так сказать: «Трогайте»! — закричала Мари. — Я не знаю, куда ехать.
— Я тоже, — ответил Джейсон.
Он велел остановить машину на одной из аллей у озера; здесь было темно, а он хотел подумать. «Превратиться в губку».
— Меня будут искать, — прервала молчание женщина.
— Меня тоже.
— Но вы захватили меня против моей воли. Вы ударили меня, и не раз. — Сейчас она уже говорила спокойнее, держа себя в руках. — Это похищение, разбойное нападение… серьезное преступление. Вам удалось выбраться из отеля, вы просили только об этом. Отпустите меня, и я буду молчать. Обещаю!
— Вы хотите дать мне честное слово?
— Да.
— Я тоже давал вам честное слово, а потом забрал его. И вы так можете.
— Это совсем другое. Меня никто не пытается убить! Господи! Прошу вас!
— Поехали.
Очевидно было одно. Его преследователи видели, как он бросил чемодан, мечась в поисках выхода. Чемодан означал, что он собирался покинуть Цюрих и вообще Швейцарию. Теперь аэропорт и железнодорожный вокзал возьмут под наблюдение. И будут разыскивать эту машину — из которой в него стреляли.
Ни в аэропорт, ни на вокзал ехать нельзя. И нужно сменить машину. Благо, есть деньги. Более ста тысяч швейцарских франков заложены в паспорт, а французская валюта, шестнадцать тысяч франков, покоится в бумажнике маркиза де Шамфора. Этого более чем достаточно, чтобы тайно добраться до Парижа.
Почему Париж? По каким-то необъяснимым причинам город притягивает его словно магнит.
Вы не беспомощны. Вы найдете дорогу… Доверяйтесь интуиции, в пределах разумного, конечно.
В Париж.
— Вы бывали в Цюрихе раньше? — спросил Борн заложницу.
— Нет.
— Надеюсь, вы понимаете, что врать ни к чему?
— Зачем мне врать? Пожалуйста, позвольте мне остановиться! Отпустите меня.
— Сколько вы уже в Цюрихе?
— Неделю. Конференция продолжалась неделю.
— Значит, с городом уже знакомы?
— Я почти не выходила из отеля. Не было времени.
— Расписание, что вывешено на стенде в холле гостиницы, не показалось мне таким уж насыщенным. Всего две лекции в день.
— Это приглашенные лекторы, их было не больше двух в день. Основная работа проходила на коллоквиумах… маленьких коллоквиумах. Десять — пятнадцать человек, разные страны, разные интересы.
— Вы из Канады?
— Да. Я работаю в Казначейском совете при канадском правительстве, в департаменте национального дохода.
— Значит, вы не медик?
— Я экономист. Университет Макгилл, Пембрук-колледж, Оксфорд.
— Потрясающе!
Внезапно она сказала довольно резко:
— Я обещала позвонить сегодня вечером в Канаду. Мое руководство ждет вестей. И если я не объявлюсь, они встревожатся и могут обратиться в полицию.
— Понятно. Об этом стоит подумать.
Борн вдруг сообразил, что все это время Мари не выпускала из рук сумочку. Он наклонился вперед и поморщился: боль снова напомнила о себе.
— Дайте мне вашу сумочку.
— Что? — Одной рукой она схватила сумку, тщетно надеясь ее удержать.
Борн протянул руку, его пальцы стиснули мягкую кожу.
— Следите за дорогой, доктор, — сказал он, вновь откидываясь на сиденье.
— Вы не имеете права… — Она замолчала, сознавая нелепость подобного замечания.
— Знаю. — Он открыл замочек и поднес сумку к маленькой лампочке. Как и следовало ожидать, все было в полном порядке: паспорт, бумажник, кошелек для мелочи, ключи, множество записок и бумаг аккуратно сложены в двух отделениях: Борн искал телеграмму, которую Мари вручил клерк. Вот она, в желтом фирменном конверте «Карийон дю Лак». Телеграмма из Оттавы. «Ежедневные отчеты превосходны. Отпуск предоставлен. Буду встречать в аэропорту среду, 26. Позвони или телеграфируй номер рейса. В Лионе не пропусти „Прекрасную мельничиху“. Кухня отменная. Целую. Питер».
Джейсон положил телеграмму обратно в сумочку. И вдруг увидел спички в белой глянцевой обложке. Взял в руки и поднес к глазам. Ресторан. Ресторан… Что-то беспокоило Джейсона, что именно, он понять не мог, но что-то связанное с рестораном. Он взял себе спички, закрыл сумочку и бросил на переднее сиденье.
— Я увидел то, что хотел, — сказал он. — Помнится, вы говорили, что ждете сообщения из Оттавы. Вы его получили; до двадцать шестого больше недели.
— Умоляю вас… — Это была мольба о пощаде.
Джейсон понял это, но ответить не мог. В ближайшее время он не сможет обойтись без нее. Мари необходима ему как костыль безногому, вернее, как необходим шофер человеку, который не может сам сесть за руль. Только за руль другой машины.
