Зверев выпил половину банки, и ему стало легче.
— Еще спирту?
— Нет. Не стоит.
После Зверев слонялся в окрестностях лагеря, смотрел на такую близкую вершину, представлял себя в Лукле. Решил, что когда закончится эта война и он вернется в мир, станет работать в какой-нибудь тихой конторе, купит себе путевку. Если тогда будут какие-то путевки и граница не будет снова на замке. Молодые побеги бамбука, дорога во чреве Гималаев. Нина рассказывать не умела, но оттого, наверное, рассказала о самом главном.
Зимаков не склонен был шутить. В шесть тридцать он разбудил Зверева:
— Александр Юрьевич! Вставай.
— Зачем?
— Затем, что нужно заряжаться.
— Я не батарейка. Я человек.
— Ты, Юрий Иванович, хуже. Ты человек-аккумулятор.
— Трансформатор.
— Вставай.
— Не хочу.
— Не хотеть вредно.
— Ты что пристал ко мне?
— Ты новые экономические отношения принимаешь?
— А ты?
— Тебя на самолете везли?
— Везли.
— Жрать давали?
— Еще бабу приведи, тогда встану.
— А почему нет, Юрий Иванович? Только за предоставление интимных услуг на пик пойдешь. Или куда повыше.
— Услуги вперед.
— Мое слово здесь, в лагере, закон. И не только здесь.
— Придется поверить.
Когда-то лагерь знал лучшие дни, и на зарядку утром выходило, должно быть, человек по сто. Сегодня вместе со Зверевым их было семеро. Была и женщина. «Рост приблизительно сто семьдесят пять, телосложение среднее, волосы черные, лоб высокий, нос прямой, глаза…» — зачем-то Зверев попытался пропустить ее приметы через длинный ряд лиц, навечно нашедших свое место в ячейках его милицейской памяти. Аналога не нашлось. Были, впрочем, приблизительно похожие экземпляры, но их сюда было не заманить никакими коврижками. Им жить и умирать на равнине.
Зарядка оказалась интенсивной и трудноватой для Зверева. Через полчаса, отмаявшись и утомившись, он присел на чурочке, расшнуровал кроссовки и блаженно вытянул ноги.
— Юрий Иванович! Работа не сделана. Надевай чеботы.
— Мы же договаривались только на физзарядку…
— А бег туда входит по всем законам.
— И где же беговая дорожка?
— А вот по склону вниз. Потом наверх. Потом опять вниз. Потом куда покажу.
— Ну-ну… — проворчал Зверев, вновь надевая кроссовки. А тем временем группа уже бежала.
Он догнал их внизу, метрах в пятистах. Бежать вниз было нетрудно и даже приятно. Зимаков развернулся и двинул наверх, но при этом ускорился. Наконец Зверев обнаружил, что все уже преодолели склон и приостановились наверху, в том числе и неидентифицированная им по преступному каталогу женщина. Он решил, что его дождутся, но просчитался. Зимаков снова повел группу вниз и при встрече со Зверевым умудрился уронить его, как бы случайно толкнув плечом…
Зверев поднимался долго, встал на четвереньки, выпрямился, побежал снова. Достигнув точки возврата, услышал за спиной совокупное дыхание группы и шаги, легкие и одновременные. И опять Зимаков побежал вниз. На этот раз Зверев не отстал и на подъеме, но когда все остановились, перешли на трусцу, снова начали работу над мышцами, расслабляли их, выводили в другой режим, — Зимаков отправил Зверева вниз по склону:
— Должок, Юрий Иванович. За тобой одна ходка…
Поднявшись на склон, Зверев не обнаружил там никого. А там никого и не могло быть, так как группа уже занималась в лагере отжиманиями и перекладиной. Зверев отжался двадцать раз, подтянулся шесть, поглядел на укоризненного Зимакова и повторил надсадные упражнения на турнике еще два раза.
— Ну как? Мотор не подводит? — участливо спросил Зимаков.
— Мотор у меня не скоро даст сбои. Вот конечности плошают. В подземелье атрофировались.
— Давай. Восстанавливай мышечную и двигательную активность. Ты нам нужен сильным и функциональным. Это тебе не с револьвера палить.
Если бы Зимаков знал, какие еще обстоятельства сопутствовали прошлому, столь замысловатому ремеслу следователя Юрия Ивановича, он бы, возможно, ужаснулся.
Звереву отдыхать не дали и после всего утреннего комплекса. Эти люди определенно надеялись на светлое будущее, или ими повелевал инстинкт. Они приступили к ремонту лагеря. Перенавешивали двери домиков, заделывали щели, вставляли стекла. Сарай у ручья на деле оказался не чем иным, как складом полезных и необходимых предметов и материалов. Нашлась килограммовая банка белил и две банки синей. Кисти, промытые и просушенные с прошлого сезона, заботливый неизвестный завхоз припрятал в ведерке, прикрытом ветошью. Нашлись и молотки, и гвозди в ассортименте, и пилы. Двуручная и ножовки. Недалеко отсюда шла вялотекущая война, то разбухали, то прятались в городах и ущельях гроздья гнева. Возможно, и здесь побывали люди с оружием.
В ящике со стеклами находились лишь обрезки разнообразной конфигурации, и поэтому четыре отсутствующих стекла — одно в командирском и три в прочих — собирали, как картинки в калейдоскопе, а после скрепили скотчем. Липкая лента ложилась легко и крепко, и после этой операции окна стали напоминать те, что когда-то выдерживали воздушные волны при артобстрелах.
По кухне сегодня дежурил самый крепкий и широкий мужик — Арчибальд, у которого, естественно, была фамилия и пристойное имя. Из всей компании только у него было прозвище. Остальные называли друг друга по именам и отчествам. Арчибальд порадовал аудиторию супом-харчо. Оказывается, он привез с собой кусок настоящей баранины, завернутый в лопухи, крапиву и пергамент, а после схоронил его на льду. Петрушка, укроп, кинза, чеснок, томаты, приправы какие-то.
После столь глубокого погружения в тренировочный процесс Зверев голода не испытывал, что было естественным следствием легкого переутомления, но этот суп разбудил в нем такой аппетит, что даже промелькнувшая было мысль о водке, от которой сейчас и вреда-то не было бы никакого, одна польза и благостное состояние души, — так вот мысль эта промелькнула и более не появлялась. Он в какой-то мере ощущал себя сейчас бомжом в лагере Охотоведа. Слишком прямыми и близкими были ассоциации.
После обеда Зверев прилег на лежанку в своем домике и моментально уснул.
— Вставай, Юрий Иванович! Игру проспишь.
— А? Что?
— Вставай, дружок.
— Тамбовский волк тебе дружок.
— Вот это уже по-нашему.
— Опять бежать и подтягиваться?
— Бежать и бить по воротам. Ты в футбол когда в последний раз играл?
Играли трое на трое на центральной поляне. Женщина Нина со свистком в зубах обеспечивала объективное судейство. Арчибальд играл в тройке с Зимаковым и Ильей Степановичем — сухим, совершенно каким-то бамбуковым мужиком лет сорока пяти. Зверев никак не мог понять, как такие люди с рюкзаком в шестьдесят килограммов восходят к вершинам и потом как ни в чем не бывало возвращаются. Это вам не колдуны с вампирами.
Зверев играл в тройке с двумя мастерами спорта, которых видел как-то в телевизоре. Они ходили на семитысячники.
Играли ровно полтора часа. Команда Зверева победила со счетом восемнадцать — пятнадцать, и Зверев забил четыре мяча.
— А ты, Юрий Иванович, не прост, — констатировал факт Арчибальд.
Перед сном пили чай, близкий по крепости чифирю, и смотрели слайды в командирском домике. Белые вершины уходили к небу, плыли под ногами облака и красный фломастер пунктира — нить путеводная и безумная.
Зверев занимал отдельный домик. Раскладушка, поролон сверху, чистые простыни и суконное одеяло. Подушка необыкновенно мягкая и большая, волшебного пуха. Зверев теперь долго не мог уснуть, а когда пришел сон, легкомысленный и недобрый, он вернулся в подземелье…
— Юрий Иванович. Вставай. Зарядку проспишь.
— Я на зарядку не пойду. Женщину обещал и не прислал.
— Юрий Иванович. Любовь — дело добровольное. Уверяю тебя, как улучшишь кондиции, так все и получишь.
— Я вам, господин Зимаков, не верю.
— Тамбовский волк тебе господин.
— А это как бы не ваша терминология.
Второй день выдался еще круче. Испортилась погода, и пронзительный ветер без причины ударил в лицо, как ребром ладони. Зимаков только увеличил нагрузки, и, когда Зверев отстал километра на полтора, никто не стал его ждать. На турнике он раскачивался в полном одиночестве и не смог подтянуться больше пяти раз.
Нина готовила отвратительно, и рис с тушенкой не лез в глотку. Футбол отменили. На вечерний разбор полетов Зверев не пришел. В лагере был дизель и бочка топлива, но никто машину не заводил. Сидели в домиках при свечах и читали книги. Арчибальд играл на гитаре и пел песни на грузинском языке. Его научили им десять лет назад. До того дня, когда пушки Закавказского военного округа прямой наводкой стали бить по дворцу Гамсахурдиа, Арчибальд бывал в Грузии каждое лето.
