Она подумала и все же решила воздержаться от заведомой лжи.
– Пару раз.
Он немного помолчал, потом рассмеялся.
– До чего же мы друг другу под стать! Убийца-эгоцентрик и патриотическая шлюха. Нам бы спариться, да и посмотреть, кого мы породим. Эгоцентричная шлюха – еще куда ни шло, ничего против не имею, но убийца-патриот... Гаже ничего быть не может.
– Джонатан, – она склонилась к нему, неожиданно рассерженная. – Вы хоть представляете себе, насколько важно это задание и почему мистер Дракон так настойчиво добивается вашего согласия?
Он посмотрел на нее молча и без всякого выражения – в его намерения не входило помогать ей вести этот тяжелый и неприятный разговор.
– Я знаю, что он не посвятил вас в детали. Он и не мог этого сделать, пока у него не будет гарантий, что вы согласны. Но если бы вы только знали, что поставлено на карту, вы согласились бы.
– Вот в этом я сомневаюсь.
– Мне бы так хотелось рассказать вам. Но мои инструкции...
– Понимаю.
После паузы она сказала:
– Я старалась от этого отвертеться.
– О? Неужели?
– Днем, когда мы лежали на пляже, я поняла, что было бы гадко так поступить теперь, когда мы с вами...
– Когда мы с вами что? – Он приподнял брови, любопытствуя.
Она поморщилась – одними глазами.
– Словом, я тогда оставила вас, пришла сюда, позвонила Дракону и попросила освободить меня от этого задания.
– Он отказал, я полагаю?
– Он не мог говорить со мной. Ему делали переливание или что-то вроде. Но его помощник отказал... Как его?
– Поуп. – Он допил вино и поставил бокал на стол. – Мне, знаете ли, в это как-то трудно поверить. Ведь вы с самого Монреаля в этом участвовали. И притом вы, похоже, убеждены, что мне надо согласиться на эту работу...
– Вы должны, Джонатан!
– ... и несмотря на все это вы хотите, чтобы я поверил, будто один приятный денек в моем обществе заставил вас резко изменить позицию. И я просто не могу не чувствовать, что вы совершаете ошибку, стараясь одну ложь замазать другой.
– Ничего я не изменяла! Все дело только в том, что мне очень не захотелось делать это самой... И вы прекрасно знаете, что это не только приятный денек, а нечто большее.
Он посмотрел ей в глаза, сначала в один, потом в другой, и кивнул.
– Да, нечто большее.
– И для меня все началось не сегодня. Я целыми днями сидела за вашим досье, кстати, полным до неприличия. Я знаю, каким было ваше детство. Я знаю, как ЦИР изначально втянул вас в работу. Я знаю об убийстве вашего друга во Франции. И даже еще до того, как я получила это задание, я видела вас по телевизору, в учебной программе. – Она еле заметно улыбнулась. – Вы читали лекцию об искусстве с таким нахальным высокомерием. Да я уже на девяносто процентов втрескалась в вас еще до встречи. А потом, внизу, в вашей галерее... мне было так приятно, что вы меня туда пригласили... и я просто не могла не рассказать вам все. Я же знала из досье, что вы туда никого не приглашаете... В общем, там, внизу... и вы сидите, такой счастливый, и все эти прекрасные картины, и этот голубой конверт с деньгами лежит на столе, такой беззащитный... Я должна была сказать вам, вот и все.
– Еще что-нибудь добавить можете?
– Нет.
– “О башмаках, о сургуче, капусте, королях” поговорить не желаете?
– Нет.
– В таком случае, – он подошел к ней и поднял за руки из кресла, – побежали наверх – кто быстрее?
– Побежали.
* * *
Мерцающий в дожде столб света падал на ее глаза, высвечивая в самые неожиданные моменты золотые арлекинские блестки. Он прислонился лбом к ее лбу и замурлыкал скрипучим от счастья голосом. Потом он отодвинулся, чтобы лучше ее видеть.
– Я тебе сейчас что-то скажу, только ты не смейся.
– Скажи.
– У тебя самые прекрасные глаза на свете.
Она взглянула на него с извечным женским спокойствием.
– Очень мило. А чему тут смеяться?
– Когда-нибудь я тебе расскажу. – Он нежно поцеловал ее. – Впрочем, пожалуй, не расскажу. Но все равно не смейся.
– Почему?
– Потому что если рассмеешься – потеряешь меня.
Она рассмеялась – и он действительно выпал из нее.
– Я тебя предупреждал. Хотя на самом деле это уже не имеет значения – после всего хорошего, что я уже для тебя сделал.
– Не говори об этом.
Он в свою очередь рассмеялся.
– Знаешь что? Ты, конечно, ужасно-ужасно удивишься, но я всегда славился умением долго не кончать. Я не вру. Как правило, именно это и рекомендует меня с наилучшей стороны – выносливость. Ну, как шуточка?
– Изрядно. За сигаретами не потянулся – и на том спасибо.
Он перевернулся на спину и тихо сказал вверх, во тьму, принадлежавшую им обоим.
– Если подумать, природа – капризнейшая тварь. Те женщины, с которыми я бывал, никогда меня особенно не интересовали – и ничего такого особенного я не чувствовал. Именно поэтому с ними я был воплощением самообладания и мужской силы, и им это было очень приятно. Но с тобой – когда мне отнюдь не все равно, и именно потому, что мне не все равно – я вдруг начинаю ставить рекорды скорострельности. Нет, как я уже сказал, природа – сволочь.
Джем, повернулась к нему.
– Эй, ты это о чем? Так говоришь, будто все уже кончилось. А я-то все лежу тут и надеюсь, что это антракт, а не финал.
Он одним рывком выскочил из постели.
– Ты права! Это антракт. Сейчас, погоди, я принесу животворную бутылочку шампанского...
– Нет, постой. – Она села, и тело ее на фоне серебристой подсветки было особенно прекрасно. – Иди сюда, дай поговорить с тобой.
Он лег поперек кровати у ее ног и прислонился щекой к ее ступне.
– У тебя такой серьезный, зловещий тон, и...
– Да, такой. Это насчет работы для мистера Дракона...
– Джем, прошу тебя...
– Нет. Нет, успокойся на секундочку. Все связано с одним биологическим прибором, который разрабатывают там, на той стороне. Очень скверная штука. Если они его сделают раньше нас... Это может быть просто ужасно, Джонатан.
Он прижался к ее ногам.
– Джем, не играет никакой роли, кто в этой гонке впереди. Представь себе двух насмерть перепуганных сопляков, которые устроили дуэль на ручных гранатах, стоя друг от друга в трех футах. Тут совершенно не имеет значения, кто первым выдернет кольцо.
– Зато имеет значение, что мы выдернем это кольцо с куда меньшей вероятностью.
– Если ты этим утверждаешь, что средний бакалейщик в Сиэтле – приличный человек, ты совершенно права. Но средний бакалейщик в Петропавловске ничуть не хуже. Вся беда в том, что кольцо гранаты – в руках людей, подобных твоему Дракону, или, что еще хуже, может выдернуться от короткого замыкания в каком-нибудь подземном компьютере.
– Но, Джонатан...
– Я эту работу брать не собираюсь, Джем. Я никогда не провожу санкцию, пока у меня хватает денег на житье. И больше я не желаю об этом говорить. Ладно?
Она молчала. Потом приняла решение.
– Ладно.
Джонатан расцеловал ее ноги и поднялся.
– Ну, так насчет шампанского...
Ее голос остановил его у самой лестницы с хоров.
– Джонатан?
– Да, мадам?
– Я у тебя первая черная?
Он обернулся.
– Это имеет значение?
– Конечно, имеет. Я знаю, что ты собираешь картины, и я подумала...
Он сел на краешек кровати.
– Тебя бы по попе хорошенько отшлепать.
– Извини.
– Все еще хочешь шампанского?
Она раскинула руки и поманила его пальцами.
– После.
Джонатан просто-напросто открыл глаза и тут же окончательно проснулся. Спокойный и счастливый. Впервые за много лет не было мутного, вязкого промежутка между сном и пробуждением. Он с наслаждением потянулся, прогибая спину и распрямляя все конечности, пока каждая мышца не затрепетала от приятного напряжения. Ему хотелось кричать, шуметь. Нога его коснулась влажного пятна на простыне, и он улыбнулся. Джемаймы в постели не было, но место, где она лежала, хранило ее тепло, а от подушки исходил легкий запах ее духов и ее самой.
Он выскочил из постели голый и наклонился над перилами хоров. Крутой угол, который цветные солнечные лучи отбрасывали внутрь церкви, свидетельствовал, что утро уже на исходе. Он позвал Джемайму, и голос его торжествующим эхом пронесся под сводами.
Она появилась в дверях ризницы, переоборудованной под кухню.
– Орали, сэр?
– С добрым утром!
– С добрым утром.
На ней был тот ладный льняной костюм, в котором она приехала, и оттого казалось, что в полумраке от нее исходит белое сияние.
– Пока вы изволите принимать ванну, я приготовлю кофе.
И она исчезла в дверях ризницы.
Он плескался в римской ванне и пел громко, но не очень красиво. Чем же они сегодня займутся? Поедут в город? Или тут побездельничают? А не все ли равно? Он вытерся и надел халат. Сколько же лет он не просыпался так поздно? Должно быть, уже около...
О, Господи! Писсарро! Он же обещал торговцу забрать картину до полудня!
