Анатолий Чехов - Тропа Кайманова

Яков снова ощутил щемящее стеснение в груди при виде ребячьих лиц. И до войны и во время войны — дома он, как говорит Ольга, только гость, да и то очень, очень редкий...

«А я знаю, кто ты, — храбро сказала дочка, — ты мой папа...»

Это открытие Катюшки совсем доконало Якова: собственные дети и то не сразу узнают...

«Спасибо, Оля, что детишек привела, силы прибавила», — сказал он тогда.

Ответ Ольги поразил его:

«Так ведь сильные, Яша, без слабых не могут. От слабых-то и сила у вас...»

Светлана пришла к нему, когда он, пытаясь подняться с помощью самодельных костылей, принесенных Баратом, попал на повторную операцию.

Увидев прямо над собой ее чистый лоб, темную прядь волос, выбившуюся из-под белой косынки, внимательный и озабоченный взгляд, он не поверил, что все это наяву. Чтобы убедиться, хотел взять ее за руку, но сил не хватило... Правда, тогда Светлана хоть и отодвинула от него все заботы и волнения, но очень точно указала ему его место.

«Верно, Яша, — сказала она, — встречаемся мы с тобой только тогда, когда ты болен. Но я пришла не ради тебя, а просто к больному. Я очень хорошо помню и, наверное, всю жизнь буду помнить наш разговор в гавахе...»

...Распахнулась застекленная дверь, из кабинета с табличкой «Главврач» в коридор в сопровождении целой толпы вышел сутуловатый худой человек в белом халате, надетом поверх командирской гимнастерки.

Дорогу ему загородил невысокий толстяк, то ли завхоз, то ли какой-то администратор, тоже в белом халате.

— Товарищ майор, где разместить вновь прибывших?

— Сколько?

— Двадцать семь. Все с костными... — В столовой.

— Все не поместятся.

— Сваривайте койки в два яруса, разберите ограду, конструируйте из столов! Думайте, изобретайте?..

— Есть изобретать! — потерянно повторил завхоз.

— Начальник, подпиши! — оттесняя его, преградил дорогу главврачу кряжистый солдат с удивительно знакомым могучим торсом, на котором, казалось, вот-вот лопнет гимнастерка. Яков глазам своим не верил: это был он, друг детства, о котором думалось всего несколько минут назад, все тот же верный, неизменный Барат... Тот, да не совсем: рука у Барата в гипсе на перевязи, лицо, видно от потери крови, бледное.

Барат протянул начальнику госпиталя бумагу, тот коротко взглянул в нее.

— Пусть сначала хирург подпишет.

Барат взвился:

— Бюрократия, да? Хирург — к начальнику, начальник — к хирургу? Военком меня на границу пустил, а ты не подписываешь, да?

— Тебе кто руку резал? Хирург? Он и должен подписать!

— Вы что шумите, товарищ боец? — подойдя к Барату сзади, строго спросил Яков.

Тот резко обернулся, готовый кому угодно дать отпор, и расплылся в радостной улыбке:

— Ёшка-а-а!.. Ай, джанам! Ай, дорогой Ёшка-а-а-а!..

Забыв, что у него рука в гипсе, Барат раскинул было объятия, но тут же сморщился, бережно опуская раненую руку.

— Вот! Видишь? — Барат, торжествуя, повернулся к начальнику госпиталя. — За мной уже пограничный комендант приехал! А ты не подписываешь!

— Вы что, и в самом деле за ним? — не скрывая удивления, спросил военврач.

— Конечно!.. — не моргнув глазом, соврал Яков... Попробовал бы он сказать, что приехал из-за Нурмамеда Апаса, Барат не простил бы ему до конца жизни.

— Расскажи лучше, — попросил Яков, — как воевал, где тебя ранило?

— Все расскажу, Ёшка. Под Гжатском ранило. Пускай только начальник справку подпишет!

Начальник госпиталя, пожав плечами, подписал Барату справку, тем не менее счел необходимым предупредить Якова:

— Ему еще минимум две недели в гипсе ходить, а потом месяца два восстанавливать двигательные функции. Такие вот прыткие и попадают к нам повторно...

— Слушай, доктор, я домой приехал! Зачем к тебе попадать? Ты теперь давай к нам попадай! Шашлык! Плов! Геок-чай кушать будем!

— А вот возьму и приеду, — едва заметно улыбнувшись, сказал доктор, а Яков подумал: «Не очень-то сейчас плов и шашлык сделаешь. Разве что из черепахи...»

— Конечно, дорогой! Дауган рядом! Любого спроси, где Барат, где Ёшка Кайманов живут! Каждый скажет!..

— Ишь какой счастливый!.. — с некоторой даже завистью проговорил начальник госпиталя. — Светлана Николаевна! — окликнул он проходившую по коридору женщину.

Яков обернулся.

Светлана стояла к нему спиной, в белой косынке, из-под которой выбивались тонкие и пушистые завитки. Она оглянулась, скользнула взглядом по Якову и Барату, едва заметно кивнула обоим, как будто они только что виделись, затем снова повернулась к майору медслужбы.

— Ну как? — спросил у Светланы главврач.

— Уже есть приказ. Отдают здание бывшего санатория.

— Поздравляю... Нас хоть разгрузишь...

— Спасибо, пограничники по старой памяти помогли. Теперь дело за вами.

— Хирурга не дам. У самого только два. Медсестру одну...

— Четырех и одного хирурга. Вам пришлют, а до меня когда еще очередь дойдет...

— Возьмешь фельдшера. Курсы медсестер организуешь на месте. В твой филиал, пока обживешься, будем направлять легкораненых.

— Нужна машина.

— Выделю лошадь. С телегой. Телега новая. Соглашайся, пока не передумал!

— Бери, ханум, лошадь с телегой! — вмешался Барат. — Домой надо! На Дауган надо!

— А вот тебе и водитель гужтранспорта, — кивнув в сторону Барата, заметил майор.

— Это как его начальство решит, — взглянув на Якова, сказала Светлана.

Кайманова удивило и глубоко задело ее безразличие. Яков почувствовал, что должен немедленно объясниться со Светланой.

— Слушай, Барат, иди все оформляй и быстро собирайся. У меня машина, — стараясь не выдать себя, сказал он. — Я один вопрос выясню и приду...

— Ай, Ёшка, знаю я, какой вопрос будешь выяснять... — заметил Барат. — Тут уже и без тебя выясняют!.. Ладно, пойду!..

— Встретимся у входа в парк, — бросил ему вдогонку Яков, немало встревожившись замечанием Барата: «Тут и без тебя выясняют...»

Не прошла мимо его внимания и реплика Светланы: «Спасибо, пограничники по старой памяти помогли». Какие пограничники? Кто?..

Начальник госпиталя ушел, оставив их вдвоем. Яков стоял, как воды в рот набрал. Чем дольше продолжалось молчание, тем труднее ему было говорить.

Только сейчас, вглядевшись в лицо Светланы, он понял, как она устала. Силы ее были на пределе. И говорила она и двигалась будто в полусне.

Светлана повернулась и пошла к ординаторской, Яков двинулся вслед за ней.

— Свет... — прикрывая за собой дверь, позвал он неожиданно охрипшим голосом.

Светлана обернулась, спокойно спросила:

— Вы, наверное, тоже по поводу этого ужасного случая с Апасом?

«Почему «тоже»?» — хотел спросить Яков, но не спросил: его словно ударили по лицу: только сейчас он увидел в ординаторской щеголеватого и подтянутого коменданта Даугана, своего непосредственного начальника капитана Ястребилова.

Несколько секунд все трое молчали.

Кайманов отлично уловил то приподнятое состояние, какое всегда нисходило на Ястребилова в присутствии женщин.

Состояние это среди знававших капитана именовалось «павлиний хвост», за что капитан и получил свою кличку.

Ложно-значительный взгляд светло-голубых холодных глаз Ястребилова, тщательно подкрученные каштановые усики, небрежно-изящная осанка ладно скроенной фигуры, которой удивительно шла военная форма, — все это мгновенно вызвало в Кайманове жгучую ненависть, неодолимое желание осадить Ястребилова так, чтобы слетел с Павлина его фальшивый лоск.

Ястребилов тоже не слишком обрадовался Кайманову, но все же нашелся первым.

— Здравия желаю, Яков Григорьевич, — с выражением «умной ироничности» приветствовал он Кайманова. — Вижу, вы настолько оторопели, что мне приходится приветствовать вас первым.

Яков проглотил подступивший к горлу комок, сдержавшись, промолчал, лишь подумал: «Дешево покупает...»

— Вы, конечно, по поводу несчастного случая с Нурмамедом Апасом, слесарем авторемонтных мастерских? — едва скрывая усмешку, повторил Ястребилов вопрос Светланы.

— Именно по поводу этого несчастного случая, — как можно спокойнее ответил Яков.

Повернувшись к Светлане, глазами умоляя ее не сердиться, что получилась такая нелепая встреча, Яков спросил:

— Мне сказали, Нурмамеда покалечил в кузове машины дизель...

— Умер ваш Нурмамед на операционном столе, — чужим, натянутым голосом ответила Светлана и негромко продолжала: — Все уговаривал хирурга не волноваться. Толковал, что он — фронтовик, одну ногу уже потерял, потому все стерпит... Вы, говорит, не торопитесь, я выдержу, а у самого вместо ноги — лохмотья мышц и сухожилий, тряпок, щебенки, и из этого месива торчат раздробленные белые кости. Ему уж и переливание крови сделали, начали накладывать швы...

Первым побуждением Якова было оградить Светлану от этого ужаса, отвлечь, чтобы стерся в ее глазах страшный, отвратительный образ мучительной и нелепой смерти человека, прошедшего фронт... Но уже в следующую секунду он понял: каждый день и каждый час Светлана видит еще более ужасные вещи, страдания молодых, здоровых людей, которых беспощадно калечит война.