class="p">— Я ничего об этом не знаю, — прохрипел Иван Васильевич, рухнув в кресло. — И вообще вы не имеете права, не имеете права…
— Господь с вами! Да какое тут еще право? Что я, милиционер какой-нибудь! Или вы, чего доброго, меня за следователя приняли — хе-хе!
— Что… что вам… надо от меня? — Иван Васильевич дышал тяжело, с хрипом, как загнанная лошадь.
Сергей Павлович замахал руками.
— И не совестно вам, Иван Васильевич?.. То милиционером посчитали, то теперь за разбойника с большой дороги… Да ничего мне от вас не надо. Живите, директорствуйте на здоровье! Или, вы думаете, мне какая выгода будет, если вас с работы снимут, из партии исключат, или еще, не дай бог, в тюрьму упрячут? Ну, было у вас там разное, ну, скрыли свое прошлое, так ведь, наверное, причины на то были. А у кого из нас нет греха за душой? Я ведь просто так сказал, без умысла. Простите, Христа ради, коли обидел…
Сергей Павлович пошел к двери. Но, взявшись за ручку, он остановился и, словно вспомнив что-то, повернулся к директору. На лице его было написано смущение.
— Не знаю, как и сказать… — замялся он.
— Давай, что уж там…
Иван Васильевич начал овладевать собой. Что Семенову надо — денег, другую должность?
— Супруга ваша на текстильном комбинате работает, в отделе кадров, кажется. Не окажете ли вы мне такую любезность: попросите ее, чтобы в одно личное дельце заглянула… Понимаете, — опять замялся Сергей Павлович, — жениться я надумал на старости лет.
— А-а… — делано заулыбался Иван Васильевич. — Хорошо, хорошо… На свадьбу, надеюсь, позовете?
— А то как же! Почетным гостем будете… Так вот, говорю, познакомился я тут с одной — Надеждой Остапенко звать ее. На комбинате трудится. Но уж хочется наверняка, чтобы не прогадать — долго ли в человеке ошибиться? Пусть уж ваша супруга возьмет на себя такой труд, перепишет все данные Надюши моей из личного листка. Ну там, где родилась, как родилась — хе-хе! Все места работ пусть перепишет… Надо же мне знать.
— Послушайте, ведь это запрещенное дело!
Иван Васильевич поднялся с кресла и. опершись руками о стол, застыл, как каменное изваяние. Лицо его сделалось серым, словно покрылось пылью.
— Формальность! Какой тут секрет? Словом, завтра к утру мне нужны эти данные. Надежда Остапенко — не забыли?..
Почтительно поклонившись, Сергей Павлович вышел из комнаты, оставив своего начальника в полном смятении.
Зачем Семенову эти сведения? Зачем?.. Надо немедленно просить перевода в другой город, в другую область! Но прежде всего выполнить просьбу Семенова! Просьбу?..
Иван Васильевич взволнованно бегал из угла в угол своего огромного кабинета. Толстый ковер заглушал его шаги. Лишь стакан на столе тоненько позвякивал от сотрясения, словно где-то далеко повизгивала битая собака.
Минут через десять Иван Васильевич вызвал к себе Семенова.
— Скажите шоферу, пусть подает машину, — стараясь не смотреть на него, сказал Иван Васильевич. — Поеду на текстильный комбинат…
Вскоре после отъезда директора на столе у Сергея Павловича зазвонил телефон.
— Семенов слушает.
— Это квартира? Бульвар Девятого января, 62? — спросил приглушенный голос.
— Нет, вы ошиблись. Это трест.
— Извините!
Сергей Павлович медленно опустил трубку. 62. Прибавить нужно 135. Значит, дом номер 197…
Бульвар Девятого января находился на окраине Южносибирска, куда еще не успела докатиться волна строительства, разлившаяся по городу. Бульваром почему-то называлась бугристая песчаная улица без единого деревца, над которой летом постоянно висела туча пыли.
От конечной остановки трамвая Сергей Павлович тащился целых полчаса по песку, пока разыскал наконец дом номер 197. Это было низенькое, вросшее в землю зданьице, построенное из того же красно-коричневого кирпича, что и высокая заводская стена текстильного комбината, проходившая неподалеку. У домика был нежилой вид: стены в глубоких трещинах, оконные проемы заколочены досками, с крыши содрана жесть. Вероятно, в прежние времена, когда на территории нынешнего текстильного комбината находилась тюрьма, здесь было что-то вроде сторожки. Потом сторожку за ненадобностью бросили. Жить в ней тоже никто не пожелал: ремонт обошелся бы дороже, чем строительство нового дома. Так домик и стоял, заброшенный и никому не нужный, с каждым годом приходя во все большее запустение.
Сергей Павлович вошел во двор, иначе говоря, обошел домик с тыла, так как от забора и дворовых построек здесь не было и следа. Подойдя к единственному окну, он тихонько стукнул.
Беззвучно отворилась дверь, сколоченная из старых, изъеденных временем досок. Сергей Павлович ощупью прошел в комнату.
— Ничего не вижу, — тихо сказал он.
— Сюда идите, — послышался из темноты знакомый голос.
Постепенно глаза Семенова свыклись с темнотой. Комната была небольшой, всего метров восемь. В углу стояла огромная печь, задней своей стороной выходившая в коридор. В дверном проеме, прислонясь к косяку, стоял человек. Сергей Павлович видел лишь очертания его фигуры.
— Подвели ваши уголовники, — без всяких предисловий начал тот.
— Подвели? Как подвели? — испугался Сергей Павлович.
— Очень просто. Но это к лучшему. Воронцов — не тот, кого мы ждали.
У Сергея Павловича пересохло во рту. Господи, неужели он что-нибудь напутал?
— На фотографии… — начал он.
— Фотография — ошибка! Завтра прибудет тот, настоящий. Ефим Сидорович Захаров — запомните хорошенько эту фамилию.
— Как же тогда Воронцов? Случайность?
— Случайность? — насмешливо переспросил человек, стоявший у двери. — Скорее всего, он контрразведчик.
Сергей Павлович молчал, подавленный этим неприятным сообщением.
— И Надежда Остапенко не "Анна"? — наконец спросил он.
— По-видимому, хотя в этом я еще не уверен. Нужны данные о ней, нужны данные, понимаете?
— Они будут завтра утром.
— Ваш директор?
— Да.
— Хорошо. Вот пять тысяч. Заставьте его завтра взять их и потребуйте расписку. Вы поняли? Расписка — главное… Он нам будет нужен на днях. Только смотрите, осторожно.
— Да он у меня в руках, — усмехнулся Сергей Павлович, вспомнив растерянное серое лицо директора и его мелко дрожащие толстые щеки.
— Сведения об Остапенко положите на старое место… Завтра хорошенько изучите этот район. Как только прибудет Захаров, нам придется…
Тут он снизил голос до шепота. Сергей Павлович слушал с напряженным вниманием. У его собеседника и так был глухой, невнятный голос, словно он не говорил, как все люди, а бубнил сквозь плотный шарф. А уж его шепот было вообще трудно разобрать…
Вскоре они расстались. Первым ушел Сергей Павлович. Человек, вызвавший его на свидание, задержался в домике еще некоторое время. Он поднял крышку погреба, осветил фонариком влажный земляной пол и какую-то кирпичную трубу в углу. Потом закрыл изнутри дверь на крючок, выпрыгнул в окно и плотно притворил.
Его осторожные легкие шаги заглушил шум ветра, а сам он быстро
