Задумавшись на минуту, Ганин вдруг поднял голову.
— А что, если враг просто хочет выжить вас из вашего кабинета? И как раз на послезавтра? Чтобы провести там какую-то операцию. Конкретно: он хочет, чтобы вас не было в кабинете 19 июля.
Помолчав, Ганин попросил:
— А теперь, расскажите, пожалуйста, как вы получили письмо.
Пургин положил ногу на ногу, сложил руки на колене и начал:
— Как обычно. Секретарь принес пачку служебных писем, и среди них это — голубое, с рублёвой маркой. Странно, почему местное письмо отправлено авиаконвертом? Я вскрыл его — и сразу к вам.
Майор терялся в догадках: «Зачем врагу убивать Пургина? Он шпионов не ищет. Скорее он мог бы убить Скопина, меня, и прежде всего — Язина, если знал бы о его существовании. Нет. Здесь что-то не то».
Забыв о присутствии начальника главка, майор весь ушёл в анализ причин, побудивших врага послать это анонимное письмо. Его разум, привыкший к строгой логике, строил одно умозаключение за другим, и Ганин всё более убеждался, что отправка письма Пургину нелогична, даже несуразна.
И здесь у майора мелькнуло страшное предположение: «А не враг ли Пургин? Он хозяин Главурана. Никто, кроме него, не может открыть стальную дверь в бронированный кабинет. Это письмо он послал себе сам, чтобы отвести от себя даже тень подозрения».
Большим усилием воли отогнав позорную мысль-клевету, Ганин также невольно заметил, что, несмотря на угрозу смерти, Пургин уже совершенно спокоен, даже чуть весел. И безостановочно работающий мозг продолжал безжалостный анализ: «Смотри на указательный палец левой руки! Нет ли там мозоли?» Весь окружающий мир сузился для Ганина до размеров небольшого кружка, в центре которого были руки Пургина.
Но кисть правой руки начальника упорно прикрывала пальцы левой. Ясно, что он сознательно прячет их. Ганин механически повторял:
— Так, так... Значит, письмо принёс секретарь… — и одновременно выжидал момент, когда откроется левая рука. — Интересно, что скажет Язин... — левая рука всё не открывалась.
«Мозоль на левом указательном пальце»,— вспоминал он слова полковника Язина на совещании, уже не пытаясь снять с Пургина дикое подозрение.
В это время начальник Главурана нечаянно снял правую руку, и обомлевший Ганин увидел, что на указательном пальце левой руки Пургина надет белый резиновый напалечник.
17 июля у Нежина был трудный день. Он только что вернулся от Пургина растерянным и смущённым. Накануне он до поздней ночи знакомился с фрагментами диссертации Будина, удивляясь, как человек, не знающий простейших вещей по статистике, берётся писать докторскую диссертацию. Присев на кровать и всё ещё стыдясь, что не смог признаться Пургину в деньгах, полученных от кандидата наук, Нежин стал подсчитывать, сколько консультационного гонорара взял он за время знакомства с Будиным.
«10 июня, — писал Нежин на обрывке бумаги, — 2 000 рублей. 17 июня — 1 000 рублей. 26 июня — 2 000 рублей. 4 июля — за правку диссертации — 3 000 рублей».
Подытоживая цифры, Нежин всё более и более понимал, что Будин чрезмерно щедр, а он, Нежин, чрезмерно доверчив. Эти суммы очень походили на взятку. «По просьбе Николая Николаевича — не подрывать его авторитет, — говорил себе Нежин, — я молчал о нём перед всеми. Но письмо я напишу! — и сев за стол, он начал было писать Пургину. Тут в нём опять поднялось спасенье: Чем это кончится? Арест? Высылка семьи?» — и боязнь написать правду всё сильнее овладевала им.
Бросившись на постель, Нежин долго ворочался, пока не вспомнил о бутылке шампанского в тумбочке. Выпив два бокала, он вскоре забылся.
В тот же вечер, едва стемнело, в сад перед домом Нежина проник человек в тёмных брюках и тёмной рубахе, Простояв некоторое время за тополем и осмотревшись, он с ловкостью кошки влез на него. Оттуда он осторожно заглянул в открытое окно: Нежин сидел у яркой лампы с зелёным абажуром и что-то писал. Тянулось время.
Но вот Нежин поднялся из-за стола, сложил бумагу и потушил свет. Неизвестный долго ещё прислушивался к шорохам в тёмной комнате. Но вот он осторожно спустился вниз и подошёл к окну. Забросив тонкий шнур с крючком на подоконник, человек забрался на него.
Прежде чем спрыгнуть в кабинет, незнакомец надел перчатки из тончайшей резины и тщательно вытер подошвы резиновых туфель. Спустившись в комнату, он подошёл к письменному столу и увидел бутылку. Затем, не обращая внимания на спящего, извлёк из кармана металлический стержень, размером с карандаш и начал выстукивать им ножки стола. Он ударял тихими, спаренными стуками, внимательно слушая тембр их, временами прикладывая к уху металлический раструб на конце стержня. Если место чем-нибудь привлекало внимание незнакомца, он производил повторное выстукивание.
Он хладнокровно искал тайники, упорно исследуя каждый квадратный сантиметр пола, выстукивая металл кровати, заглядывал под матрац, поднимал тумбочку.
Работу свою человек закончил лишь около трёх часов утра. Осветив Нежина фонарём и убедившись, что он крепко спит, незнакомец спустился по шнуру со второго этажа, сорвав затем крюк ловким и сильным движением. Затерев платком следы под окном, человек исчез.
Одновременно с этими поисками, в другом конце города, на Деповской, 120, разыгралась драма, ставшая в последующие дни сенсацией Ясногорска. Ещё не было часа ночи, а в коридоре шестого этажа Дома специалистов уже царила тишина. Внезапно возникший узкоплечий человек в серых брюках, ступая на носки, неслышно подошёл к двери квартиры 67 и, провозившись несколько секунд у замка, открыл дверь. Очутившись в небольшой прихожей, человек надел резиновые перчатки и платком вытер ручку. Отперев следующую дверь, он прислушался. Из угла комнаты слышался лёгкий храп. Сквозь открытое окно доносилась музыка и редкие гудки автомобилей. В комнате было жарко и душно. Её освещал только рассеянный свет из окон дома напротив.
Различив контуры спящего человека, ночной посетитель притаился у стены, затем, крадучись, двинулся к шифоньеру с одеждой. Он долго искал что-то среди костюмов. Затем осмотрев пиджак и брюки, висевшие на стуле, двинулся прямо на безмятежно спавшего Чернова.
Чернов дышал глубоко и редко. Тень от рамы ложилась на него чёрным крестом, ясно различимым на фоне белой простыни. Незнакомец не спеша надел на себя лёгкий противогаз, извлёк из кармана резиновый баллон, похожий на грушу пульверизатора из парикмахерской...
В это время Чернов шевельнулся и, пробормотав что-то во сне, перевернулся на другой бок.
Однако рука незнакомца уже нагнетала воздух в резиновый шар, и через пульверизатор шёл ядовитый газ сладковато-жгучего запаха. Глотнув бесцветное облако, окутавшее его лицо, Чернов на долю секунды замер, затем судорожно, во всю силу лёгких глотнул ещё и ещё. Глаза его раскрылись, ноги конвульсивно подтянулись, рука упала с кровати и вывернулась ладонью наружу.
Не прошло и полминуты, как с Черновым всё было кончено.
Перечень событий вечера и ночи 17 июля не будет полным, если забыть о том, что потрясло Головнина, когда он вернулся с работы. В этот день Головнин переступил порог своей квартиры в обычные 6.15 вечера. Приняв ледяной душ, он очистил ананас, выпил стакан сливок с сухарями и, как обычно, лёг отдыхать. Ровно в 7.30 он опять пошёл под душ, растёрся полотенцем и достал из ящика ключ. Открыв дверь заветной комнаты, Головнин, как и всегда, присел на корточки, чтобы всмотреться в шелковинку, натянутую между косяками двери.
Вдруг он вскочил, словно ужаленный, и вскрикнул:
— Порвана нить! Порва-на! — и бросился в комнату.
В 10 часов вечера предыдущего дня Язин без пиджака и галстука сидел в своём кабинете. 120 часов подряд он и сотрудники БОРа работали почти не отдыхая. Глассоскопия, просмотр писем от жителей города, тайные вылазки, изучение планов Главурана и соседних зданий, микроанализы, наружное наблюдение и телефотографирование, микросъёмка и газометрические исследования,— всё это следовало одно за другим.
Язин сидел в своей любимой позе, — положив кулаки на бёдра и выпрямив спину до боли в пояснице. Новая загадка не давала ему покоя с тех пор, как микродактилоскопист Гудин принёс отпечатки резиновых перчаток, снятых с угрожающего письма Пургину. Чутьё Язина говорило, что здесь неуловимая пока нить, которая может привести к разоблачению врага, скрывающегося в Сером замке.
Специальный анализ показал, что резиновые перчатки были отечественного производства — из хлоропренового бензоустойчивого каучука светло-серого цвета, толщиной не более трёх сотых миллиметра. Следовательно, письмо написал не человек с мозолью.
Особенно занимали Язина сто точек-вмятин, которые запечатлелись на бумаге анонимного послания. Дактилоскопист установил, что точки оставлены правым указательным пальцем. При сильном увеличении каждая вмятина казалась лёгким булавочным уколом.
