С большим интересом встретил он предложение министра – совершить поездку в Москву и там на месте ознакомиться с деятельностью аппарата военного атташе. Шулленбург вылетел на восток, его сопровождал Дитц.
В полдень самолет совершил посадку на Внуковском аэродроме. Подали трап, и Шулленбург с волнением вступил на русскую землю. Зимний день дышал свежим ветром, полоскал алый флаг над аэровокзалом. Его встречал сотрудник посольства. Шулленбург уселся на заднее сиденье, и автомобиль тронулся. Поворот направо, потом налево – и машина рванулась к Москве.
По обе стороны отличного широкого шоссе в сугробах утопали лиственные рощи. Среди очаровательных белых берез и бледно-желтого осинника то и дело поднимались, стройные темно-зеленые ели-красавицы. За лесами и перелесками расстилались обширные, уходящие за горизонт поля.
Через четверть часа вдалеке, с левой стороны, показалось в дымке точно повисшее в воздухе здание Московского университета на Ленинских горах. Почти не сбавляя скорости проехали красивый – с новыми домами, с газонами Ленинский проспект, пересекли Октябрьскую площадь и въехали на неширокую, удивительно чистую улицу. «Улица Димитрова»… – многозначительно пояснил сотрудник посольства. Он хотел напомнить высокому гостю о Лейпцигском процессе, на котором закованный в: кандалы болгарский коммунист осмелился выступить против германского фашизма. Шулленбург сидел бесстрастный, с замкнутым выражением лица. Автомобиль свернул на Малый Каменный мост, и взорам путников открылся Кремль. Длинная красная стена вдоль Москвы-реки, высокие кирпичные башни с рубиновыми звездами и неправдоподобно красивый дворец на самой вершине Кремлевского холма. Вот оно – сердце Страны Советов! И не было в нем, в этом здании, ни нарочитой пышности, ни мрачной величественности резиденций правителей других государств, которые пришлось повидать Шулленбургу. Генерал-полковник вспомнил призванную внушать страх мрачную громаду гитлеровской имперской канцелярии, в которой ему приходилось бывать. Со всех сторон открытый, на чистом фоне голубого неба, позолоченный солнцем Большой Кремлевский дворец должен был вселять в души людей радость, чувство счастья, сознание их человеческого достоинства. Это было неожиданно и ново для Шулленбурга.
Вечером посол сообщил: на следующий день в Кремле начинает работать сессия Верховного Совета СССР.
– На сессии будут рассматриваться вопросы, имеющие непосредственное отношение и к вашему приезду сюда, и к деятельности нашего военного атташе, – предупредил посол.
Он пришел в Кремль в сопровождении переводчика. Слегка морозило. Под ногами поскрипывал искристый снежок. Они прошли через Боровицкие ворота. Переводчик пояснял: «Ивановская площадь… Грановитая палата… Архангельский собор… Патриаршее подворье…» – а Шулленбург думал о своем. Вот сейчас он получит ответ на мучающие его вопросы, окончательно убедится, насколько правы те на Западе, кто беспрестанно кричит об угрозе с Востока.
Шулленбург занял место в ложе, отведенной для дипломатического корпуса.
Прозвенел колокольчик председательствующего, утих шум, сессия приступила к работе. Слово для доклада предоставлено главе правительства Советского Союза.
– Товарищи депутаты!..
Шулленбург спросил переводчика, о чем собирается говорить оратор. Переводчик ответил: о разоружении.
Опять пропаганда? Шулленбург помнил сообщения газет: предложение Советского Союза о разоружении обсуждалось на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций, о разоружении всеобщем и полном… И вот сейчас, снова, на сессии советского парламента!
Разгром Германии во второй мировой войне Шулленбург переживал болезненно. Разумом понимал, что иначе и быть не могло, больше того, что поражение гитлеровского рейха – спасение для немецкой нации, и все же страдал, возвращение земель, в свое время силой захваченных у восточных славян, потерю Силезии, Пруссии он долго не мог принять. Разумом понимал, что так надо, что так лучше, что это и справедливо, – и все же… Вот и сейчас, слушая оратора, он размышлял о том же, что так мучило его все эти годы, и снова вынужден был прийти к прежнему выводу: послевоенное устройство Восточной Европы исторически неизбежно, не месть руководила победителями, а стремление восстановить справедливость и помешать любителям авантюр снова превратить Германию в очаг мировой войны.
Шулленбург внимательно слушал переводчика… Итак, Советский Союз готов сам и предлагает другим государствам проявить добрую волю в вопросах разоружения. А в дальнейшем добиться всеобщего и полного разоружения.
Но разве реакционные круги Запада примут эти предложения русских?! От подготовки к новой мировой войне они просто так не откажутся, хотя открыто об этом и не заявят.
Шулленбург усмехнулся: «угроза с Востока» действительно существует, и огромная, – Восток требует мира во всем мире, предлагает полностью разоружиться!
Через пару недель Шулленбург возвратился на родину. И тотчас был приглашен в Мюнхен… Встреча со Штрадером насторожила его. Оказалось, интриги и закулисные комбинации баварского «фюрера» результатов не дали, и, следовательно, остается «последнее средство» – сбросить правительство силой.
Покидая штаб-квартиру главаря заговорщиков, Шулленбург принял твердое решение – немедленно, через Эрику Келлер, предупредить тех, кто должен быть осведомлен о замыслах Штрадера и его банды, тех, кто сумеет обуздать авантюристов. Шулленбург остро почувствовал всю ответственность и тягость своего положения – требовалось подать сигнал тревоги, передать информацию, а он оказался слишком изолированным. Прежде полнейшая изолированность представлялась ему исключительно в положительном свете, она казалась ему надежной гарантией не быть раскрытым прежде времени. Теперь оказалось, что изолированность имеет и обратную сторону. И если ранее он испытывал большое удовлетворение при мысли о бессилии приставленного к нему эсэсовского оберфюрера – не мог же тот проникнуть в его мысли, по наитию разобраться в его тайнах, то теперь он, всю жизнь привыкший сдерживать свои чувства, неожиданно понял: постоянное присутствие при нем Дитца угнетает и оскорбляет его.
Вилли Лунг, адъютант военного министра, относился к генерал-полковнику со скрытой симпатией, и Шулленбург чувствовал это. Лунг чем-то импонировал ему. Однажды тот вошел в кабинет Шулленбурга и, подождав, пока вышел Дитц, тихо спросил:
– Экселенц, вы хорошо знаете, кто такой оберст Густав Дитц?
– Кажется, да. – Шулленбург поднял от бумаг на столе голову и внимательно посмотрел на Лунга. Сегодня тот почему-то нервничал.
– И вы знаете, что он вовсе не Густав Дитц, а Оскар Шванке?
– Я это предполагал, друзья прислали мне когда-то изданную брошюру о героической смерти оберфюрера Шванке, с его портретом на обложке, и я понял их предостережение.
– Но он об этом не догадывается?
– Думаю, нет.
– Экселенц, вы понимаете с какой целью к вам приставлен оберфюрер СС Шванке?
Шулленбург с подчеркнутым безразличием пожал плечами.
– Меня этот вопрос не занимает и не волнует, – спокойно произнес он.
– И у вас хватает сил терпеть возле себя этого прохвоста? – почти вскричал молодой офицер.
– Спокойнее, гауптман Лунг, – предостерегающе сказал Шулленбург. – Прежде всего – мне нечего скрывать, и Оскар Шванке возле меня лишь зря теряет время.
– Как знать! – вырвалось у Лунга.
– Затем – если я потребую убрать от меня Дитца, герр министр может неправильно понять меня. Да и чего я этим добился бы? Пожалуй, только того, что меня окружили бы людьми, прошлое которых я не знаю. А обозленная контрразведка, не теряя ни минуты, начала бы плести против меня интриги.
Лунг опустил голову.
– Вы правы, экселенц, – прошептал он. – Но будьте осторожны с этим оберстом Дитцем.
– Благодарю вас, гауптман.
Лунг как-то странно посмотрел на Шулленбурга…
– Вы всегда можете рассчитывать на меня, экселенц, – сказал он и с этими словами покинул кабинет.
После ухода офицера Шулленбург долго думал о нем.
Кто он? Почему явно играет двойную роль при Штрадере? С какой целью он счел необходимым предостеречь Шулленбурга? Он определенно волновался, – следовательно, отдавал себе отчет в риске, на который в данном случае шел. Но если это так, то он действовал не по приказу свыше, а по собственной инициативе, – иначе ему нечего было бы бояться. Стало быть, он действительно друг, на которого можно положиться?
Шулленбург при следующем визите к нему Лунга напомнил ему об обещании того в соответствующий момент оказать услугу.
– Вот сейчас вы могли бы помочь мне, – сказал он с улыбкой.
– Располагайте мной, экселенц, – с готовностью произнес Лунг.
– Вы, конечно, понимаете, что я не хочу предоставить возможность Оскару Шванке проникнуть в мои сугубо личные тайны, гауптман Лунг. – Тот молча кивнул. – Прошу вас разыскать вот эту женщину, ее зовут Эрика Келлер… – Скажите ей, что я прошу ее приехать вот по этому адресу в следующую субботу.
