Ознакомительная версия.
Тут-то и зазвонил телефон — резко, пронзительно.
— Опаньки. — Васька мягко, по-кошачьи приподнялся с каталки.
— Может, опять Собес, — ровным голосом сказал Григорян (он вообще был мужик спокойный). — Давай, Галина. Действуй согласно инструкции.
Валиулина дала телефону прозвонить еще три раза, потом сняла трубку и сварливо закричала:
— Ну чего звоните? Сказано же, нету тут никаких Шмаковых. Вы какой номер набираете? Звонют, звонют!
И только после этого сделала маленькую паузу — дала звонившему вставить слово.
— А-а, — протянула она. — Так бы сразу и сказали. — И заорала во все горло. — Степа! Степа-а-а! Спишь, что ли? К телефону! Степана Карпенко просют!
Нормально, кивнул ей Григорян и движением ладони остановил Егора, ринувшегося было к аппарату: не так быстро. Шепнул:
— Вася, пометь для рапорта: 12 часов 19 минут. Давай, Дорин. Можно.
Егор набрал полную грудь воздуха, выдохнул.
— Алё, хто это?
— Здравствуйте, — произнес вежливый, немного смущенный голос. — Я извиняюсь, товарищ, если ошибка. Мне ваш телефончик в адресном столе дали. Вы ведь Степан Петрович, так? Случайно, не сын Карпенко Петра Семеныча? Мы с ним в полтавском Облпотребсоюзе работали, с тридцать второго по тридцать четвертый. Селенцов моя фамилия.
Глава седьмая
Почки-листочки
— Ни, товарищ, моего батьку звали Петро Гаврилович.
Егор позволил голосу чуть дрогнуть. Радист тоже живой человек, испсиховался от долгого ожидания.
— Да-да, точно, Гаврилович! Забыл! Мы с вашим отцом на «ты» были, по имени. Он вам про меня, наверно, рассказывал. Я Селенцов, Николай.
Ни про какого Николая Селенцова радист не говорил. Что отвечать-то? Да, рассказывал? А окажется, что это ловушка.
Егор знаком показал: Карпенку сюда, живо!
Васька сорвался с места.
Но Селенцов молчанию собеседника, похоже, значения не придал.
— Знаете, Степан, я в Москве проездом. Скоро на поезд, а у меня для Петра Гаврилыча письмо. Не заберете?
— Само собой. Куда подскочить?
— Вы ведь спортсмен, верно? — сказал вдруг голос в трубке.
Откуда он знает?! У Егора ёкнуло сердце, но в следующую секунду он вспомнил: Карпенко рассказывал, что у себя в Украинской роте был первым по физической подготовке.
— Так я вас попрошу. Вы немедленно, прямо сейчас, выходите из квартиры и, пожалуйста, бегом, как на кроссе. Конечно, не сломя голову, а, знаете ли, спокойно так, трусцой. По Кузнецкому до улицы Горького, там на другую сторону и в Газетный переулок, по-новому это улица Огарева…
Проверить хочет, нет ли хвоста, сообразил Дорин. Бегущего человека издалека видно. Тем более, если за ним бежит кто-то еще.
— Огарева? — перебил он. — Вы звиняйте, дядя Мыкола, я Москву не дуже знаю.
— Я потому вам так подробно и объясняю. Вы, главное, с этого маршрута не сворачивайте, тогда всё будет хорошо. Пересекаете улицу Горького по пешеходному переходу, потом минуете Центральный телеграф, следуете по Огарева до улицы Герцена. Там на углу я вас буду ждать.
— А как я вас узнаю?
— Да я сам к вам подойду. Вы наверняка похожи на Петра Гавриловича. Встретимся через десять минут. И не опаздывайте, ждать я не могу.
Васька Ляхов вытащил в коридор сонного Карпенку, для пущей острастки приставил ему к уху пистолет.
Зря он это, подумал Егор, заметив, как вяло, без страха покосился на дуло радист.
Махнул Ваське: пока всё нормально, не нужно.
— Та я из ванной, мылся, — сказал он, чтобы выиграть время. — Одеться ще надо, взуться.
— Хорошо. Одну минуту накину, на одеться-обуться. Стало быть, встречаемся через одиннадцать минут, в двенадцать тридцать три. Да, вот еще что. Ящичек прихватите с собой, — приказал Селенцов, уже безо всяких экивоков. — Вы поняли, о чем я?
— Да.
Гудок на линии.
Егор стоял, по инерции держа трубку возле уха. Столько готовился к этому звонку, к разговору, и вроде бы неплохо его провел, а теперь будто оцепенел.
Вассер клюнул!
Операция продолжается!
Сердце колотилось так, что аж в виски отдавало.
— Дорин? — вдруг заговорила трубка голосом Октябрьского. — Что застыл?
— Шеф, он русский! — крикнул Егор, который еще не пришел в себя и потому не особенно удивился. — Вассер русский! Говорит без акцента! Он сказал…
— Не будь идиотом, — оборвал его старший майор. — Я всё слышал. Звонили из автомата на углу Петровки и Кузнецкого. Не теряй времени, Дорин. Исполняй, что велено. На старт, внимание, марш!
Тридцать секунд спустя Егор пулей вылетел из подворотни на Кузнецкий Мост, повернул направо.
До Петровки добежал за две минуты. Кинул взгляд на ряд телефонных будок близ Центрального универмага Наркомвнуторга — Селенцов звонил оттуда. Где он теперь? То ли прячется в толпе, то ли тоже торопится к месту встречи.
Понесся вверх, в сторону проезда Худтеатра. Никто из прохожих не пялился на бегущего парням вельветовой куртке, со спортивной сумкой через плечо. Мало ли куда человек торопится? Москва — город скоростной, тут все куда-то спешат, куда-то опаздывают.
Еще через две минуты Егор уже был на улице Горького и замедлил бег. Явиться к месту встречи слишком рано будет неправильно. Сказано же: не сломя голову, а трусцой.
У пешеходного перехода всё равно пришлось остановиться — горел красный свет, а посередине стоял регулировщик. Станешь нарушать — привяжется. Если шпион сейчас откуда-нибудь следит, это может показаться ему подозрительным.
В этот момент Дорин — нет, не увидел, а ощутил то ли боковым зрением, то ли волосками ва шее, что на него кто-то смотрит.
Обернулся.
Возле парикмахерской терся какой-то несвежий тип — в сапогах, пыльном пиджаке, мятой кепке, не сводил с Егора глаз.
Встретившись взглядом, не смутился, а заговорщически подмигнул, поманил пальцем.
Это еще что такое?
Коротко посмотрев на светофор (всё еще красный), Егор подошел к забулдыге.
— Чего тебе?
— Напополам будешь? — просипел тот, щелкнув себя по горлу.
Тьфу!
Младший лейтенант хотел было уйти, тем более что зажегся зеленый, но пьянчужка окликнул:
— Стёп, ну ты чё? Это ж я, дядя Коля. Я вот тебя сразу признал. Вылитый батька. Решил по дороге перехватить. Возьмем четвертинку мертвой, отметим знакомство. — И мотнул головой на магазин «Вино-воды», примыкавший к парикмахерской.
Это Вассер?!
Не веря своим глазам, Егор молча последовал за незнакомцем.
Тот ловко ввинтился в давку, вынырнул у самого прилавка и переругиваясь с очередью («Кому в рыло? Герою Халхин-Гола? Несознательно выражаетесь, гражданин. Я кореша боевого встретил, вместе в танке горели!»), в два счета взял бутылку водки.
— Идем, я тут местечко приглядел.
Повел через арку во двор, где у кирпичной стены валялась пустая тара.
Сел на ящик, хлопнул ладонью по соседнему: присоединяйся.
— Вы — Вассер?! — спросил Дорин шепотом. Незнакомец усмехнулся.
— Ишь, чего захотел. Больно жирно тебе будет. Я — связной.
Сиплости как не бывало, голос сделался обыкновенным, трезвым. Теперь сомнений не было — звонил именно этот человек, он и есть Селенцов. Двойку вам, товарищ младший лейтенант, за ненаблюдательность.
— Принесли рацию? — спросил Селенцов, и Егор заработал еще одну двойку, за ошибочный вывод: вопрос прозвучал по-немецки, и судя по выговору, язык этот для связного был родным. Вот тебе и русский…
— Да, — ответил Дорин, тоже перейдя на немецкий. (Хотите проверять — пожалуйста). — Рация в сумке. И запасные аккумуляторы. Но сеанс лучше проводить из моей квартиры. Там удобно антенну на чердак вывести…
— Про это позже, — бросил Селенцов, рассматривая Егора спокойными, слегка прищуренными глазами. — Вы что, баварец?
Тон был небрежный, но Егор внутренне насторожился.
— Нет, я украинец. Учитель немецкого в Квенцгуте был баварец, лейтенант Зиглер. У него и заразился. А вы откуда? — изобразил он простодушие — мол, вы спросили, я поинтересовался, ничего особенного, нормальный трёп.
Но связной только ухмыльнулся.
— Хороший у вас был учитель… — И многозначительно покачал головой.
А это еще в каком смысле? Или у него просто манера такая — сбивать с толку? Насчет Зиглера всё правильно, есть в абверовской школе такой преподаватель, и точно баварец.
Разговор на немецком пришлось прервать — подковыляла бабка с драной клеенчатой сумкой, в которой позвякивало стекло. Села поодаль, приготовилась ждать бутылку.
— Отдыхайте, сыночки, не торопитесь, я подожду, — сказала она.
«Селенцов» содрал сургуч, протянул чекушку.
— Ну, будем. Ты первый.
Егор немного отпил, сморщился. Собутыльник совал мятый, в табачных крошках сырок. Пришлось откусить.
— Спасибо, я всё.
Ознакомительная версия.
