Можайцев холодно ответил:
– Тогда у меня уже не будет к этому ни необходимости, ни возможностей. – За стеклами очков мрачно сверкнули его глаза.
– Хотите жить… – Крюгера это почему-то успокоило. – Хорошо, я доложу Курцу.
Можайцева переселили в его прежнее помещение, с окном-щелью, через которое он видел безжизненно-серые скалы и аэродром на самом дне «Каньона смерти». В бункере, у пульта управления, его встретил Шольц.
– Давно бы так… – произнес он с облегчением. – Я уверен, герр Функ выпустит вас из этой мышеловки, в которую вы так неудачно попали.
Можайцев понимал: Шольц был абсолютно уверен в обратном – отдав Функу свои знания в решительный момент, он, Можайцев, перестанет быть нужным ему и будет ликвидирован.
– Какое напряжение тока? – спросил Можайцев. – Мне потребуется очень высокое напряжение.
– Да, да, понимаю… – засуетился Шольц.
Можайцев не расставался со своим аппаратом, не подпуская к нему Шольца, Курц на это «чудачество» рассерженного инженера смотрел сквозь пальцы, в конце концов у того были основания не доверять своему бывшему помощнику. Крюгер убедил его в том, что странный аппарат Можайцева, с кнопками и рычажками, всего-навсего недостающая деталь к его установкам.
Истекал срок, названный Можайцевым Курцу… Поздно вечером в окно-щель ударил сильный свет. Можайцев посмотрел вниз, там на летном поле аэродрома вспыхнули сигнальные огни, прожектора… Он взглянул вверх – гигантской маскировочной сети не было.
Функ все-таки прилетел! Можайцев хорошо рассмотрел его даже отсюда, с значительной высоты. На аэродроме, рядом с самолетом, Функ казался совсем крошечным. Успокоенный Можайцев прилег, но отдохнуть не пришлось, через несколько минут за ним пришли, звал к себе Карл Функ.
Он впервые очутился в апартаментах хозяина «волчьего логова». Можайцев вошел в просторный кабинет – Функ сидел за столом, напряженный, строгий, чем-то озлобленный. Курц и Крюгер стояли навытяжку перед ним.
Не здороваясь, Функ хрипло произнес, обращаясь к Можайцеву:
– Мне нужна ваша помощь… Вы поставили условием мой приезд сюда – я здесь. Чего вы от меня хотите?
– Обязательства предоставить мне свободу после того, как я окажу вам помощь. Следует определить, в чем конкретно эта моя помощь вам будет выражена и в течение какого именно срока мое пребывание в вольфшанце необходимо. – Можайцев произнес это спокойным тоном, подошел к столу, сел.
– Только и всего? – изумился Функ, начиная раздражаться. – Об этом вы могли бы условиться с Курцем, он имеет от меня полномочия.
– Курц не решит без вас, – возразил Можайцев. Казалось, Функ силился что-то вспомнить.
– Да, да… – забормотал он. – Гюнтер Курц рассказывал мне – вы поклялись уничтожить меня, – он с подозрением и откровенной злобой вперил глаза в сидящего, против него русского инженера; тот кивнул головой. Функ сказал: – Но условия здесь ставлю я. И перестаньте прикидываться идиотом, вы же понимаете: не захотите работать, вас ликвидируют… Так что все зависит от вас.
– В таком случае нам не о чем разговаривать. – Можайцев поднялся на ноги, но Функ сухо приказал:
– Садитесь. Сейчас вы поймете свое положение… Вы требуете предоставить вам свободу, это совершенно невозможно… – Он посмотрел на часы и повернулся к Курцу: – Включите.
Курц приблизился к радиоприемнику и повернул рычаг настройки. Оборвалась тирольская песенка, захлебнулся какой-то джаз, забормотали дикторы на разных языках, Курц продолжал искать. В кабинет ворвалась английская речь, передавали последние известия. Можайцев в недоумении ждал, что будет дальше, он, кажется, задумался о чем-то своем и вдруг очнулся: произнесли его имя… Диктор сообщал о том, что в глуши Пиренеев обнаружили труп человека, сорвавшегося со скалы и разбившегося насмерть. По документам удалось установить личность погибшего – это русский эмигрант Можайцев. Говорят, он был талантливым инженером и одно время работал у Уильяма Прайса. Диктор говорил уже о чем-то другом, а Можайцев продолжал молча сидеть в кресле. Функ торжествующе рассмеялся:
– Для всего мира вас нет в живых, герр Можайцев, вы в моих руках, и я не собираюсь с вами либеральничать, – он поднялся. – Если вы посмеете отказаться работать, вас подвергнут… специальному обращению.
Можайцев величайшим усилием воли сдерживал душивший его гнев… Нет, нет, распускаться нельзя, одно неосторожное слово – и все пропало! Он встал, сказал растерянно:
– Прошу оставить мне жизнь.
– Приступайте к работе, – зло бросил Функ. – Утром я возвращусь в Германию, Курцу приказано систематически докладывать мне о вашем поведении. В случае… Саботаж – ваш смертный приговор, герр Можайцев.
– Хорошо, буду работать, – сказал Можайцев, пожимая плечами. – Но когда я требовал, чтобы вы прибыли сюда, я имел в виду не только надежду получить свободу, мне хотелось в вашем присутствии произвести один очень важный эксперимент. Успех эксперимента решает судьбу моих установок, возможность использовать их в любое время по вашему указанию.
– И вы хотите?…
– Прошу вас задержаться в вольфшанце хотя бы на день, не пожалеете.
– Хорошо, – подумав, согласился Функ, – буду смотреть ваш опыт с установками.
Когда Можайцев вышел, он обернулся к Курцу:
– Мне что-то не нравится тон, каким разговаривал этот русский. Не спускайте с него глаз.
За один день Можайцев не управился. Прошли еще одни сутки, в течение которых он не покидал помещения бункера с пультом управления. Потом позвонил и пригласил Функа прибыть на эксперимент. Тот пришел в сопровождении Курца. У входа их встретил Генрих Шольц.
– Можайцев что-то задумал, – предупредил дрожащим от волнения голосом. – Он закрылся в помещении, где находятся генераторы тока высокого напряжения и пульт управления, пристроил зачем-то к нашим приборам свой аппарат…
Функ двинулся было вперед, но Шольц схватил его за рукав.
– Ни шагу, – крикнул он в отчаянии. – Можайцев колдовал тут всю ночь и теперь спрятался от нас за электрический барьер.
– Где он сам? Я хочу говорить с ним, – ничего еще не понимая, рассердился Функ. – Хочу видеть его.
– Вы увидите его, сейчас я устрою это, – заторопился Шольц. Он бросился к стене и с усилием оттянул в сторону броневую заслонку, за которой оказалось пуленепробиваемое стекло. – Смотрите, вон Можайцев.
Помещение бункера было залито электрическим светом, детали механизмов сверкали металлом. Можайцев стоял, прислонившись к столу, с укрепленным на нем его аппаратом и смотрел в упор на Функа. Улыбался.
– Послушайте, Функ, – он поднес к губам микрофон, – вас, безусловно, интересует, что я собираюсь делать, не так ли?
– Да, да, конечно, ваш эксперимент…
– Вздор, – Можайцев нахмурился. – Вам известно, какую клятву я дал в Норвегии? Курц ведь говорил вам – я уничтожу ваше вольфшанце вместе с моими установками. Вот сейчас я это сделаю, – он повернулся к столу и стал что-то делать. – Я подвергну вас и ваших людей «специальной обработке», Функ. – Он неожиданно рассмеялся. Функ в ужасе отшатнулся, к стеклу приник Гюнтер Курц, схватился за телефон.
– Вы совсем спятили? – зарычал он. – Откройте, ну, я вам говорю? Какого черта вы там ковыряетесь?
В телефонную трубку было слышно, как Можайцев шептал про себя: «Жерло вулкана… Сейчас вы увидите… Жерло вулкана…» И вдруг Гюнтер Курц все понял: и телекамеры и грот, в котором был схвачен Можайцев, – для отвода глаз, а аппарат Можайцева для подачи радиокоманд припрятанным им где-то гостинцам Прайса… В трубке продолжало шелестеть: «Разверзнется… из земных недр…»
Курц глухо, по-звериному завыл и бросился к выходу… Но было поздно, Можайцев сделал свое: земля тяжко вздохнула и вспучилась, откуда-то из самых недр ударили фонтаны пламени, какие-то доли секунд они бежали навстречу друг другу, потом замкнулись кровавым частоколом, на острие которого повисли скалы, поднятые ввысь невиданной силой. Массы земли и камня рассыпались, плавились и точно в гигантскую воровку втягивались в невидимое жерло. И вдруг земля задрожала под ударами снизу, гигантское пламя стеной взметнулось на огромную высоту, ушло к звездам, будто чьей-то рукой стертым с небосклона. Не стало ни гор, ни «Каньона смерти», ровная, покрытая валунами долина, обугленная, безжизненная и зловещая, расстилалась теперь там, где еще несколько минут назад скрывалось «волчье логово».
Карл Функ был потрясен настолько, что слег в больницу. Вольфшанце, стоившее огромных денег, перестало существовать. Впустую ушло и время, которое потребовалось на его строительство, погиб двойник Функа, посланный на встречу с Можайцевым. Функ был в бешенстве. Он советовался со своими ближайшими помощниками: арестовать Гросса не имелось юридических оснований, да и шума в печати следовало всячески избегать, поскольку вольфшанце было величайшей тайной Функа; ликвидировать Гросса с помощью наемного убийцы не такое уж простое дело – он человек смелый, сильный, всегда имеет при себе оружие, безусловно, ожидает чего-нибудь подобного и потому начеку; но самое, пожалуй, главное – гнев Функа в этом случае не получал должной разрядки, – смерть Гросса была бы незаслуженно легкой. Функ решил разделаться с ним иначе. В газетах поднялась травля «красного» инженера, вспоминались различные эпизоды из его деятельности, ему ставилось в вину нежелание сотрудничать с властями в подготовке к взрыву – на случай военных осложнений – важнейших объектов на территории ФРГ. Положение Гросса осложнялось еще больше потому, что его сестра возбудила бракоразводный процесс, не хотела быть женой «воскресшего из мертвых» эсэсовского убийцы Шванке. Рассвирепевший Шванке, усматривая в «бунте» жены влияние ее «красного» брата, постарался подлить масла в огонь. В результате всего этого талантливый специалист-строитель, несмотря на все усилия, работы для себя получить теперь не смог. В нем все более зрела мысль о переходе в ГДР. Однако осуществить свое решение немедленно он не имел возможности – прежде всего следовало урегулировать семейные дела, помочь сестре. Затем – надо выждать подходящего случая, чтобы провести эту операцию наверняка. Гросс ничуть не сомневался – стоит ему споткнуться, и его уничтожат. Несколько раз он посетил Западный Берлин, но к Бранденбургским воротам и близко не подходил, формально – он искал работу. В это тяжелое время он с величайшей благодарностью чувствовал моральную поддержку Эрики, своего верного друга.
