— Они заявили, что у меня в консульстве находится английский агент, — сказал Зех. Секретарь, услышав это, вздрогнул, затем улыбнулся и поспешно откланялся.
В последующие двадцать четыре часа консул обнаружил, что его секретарь исчез. Сделали запрос в голландскую полицию и сообщили о случившемся в штаб-квартиру немецкой разведки в Кельне. Но никто ничего не мог сказать. «По-видимому, он уехал в свой полк, — предположил консул. — Он давно просил разрешения на это».
Скоро в кабинете Зеха снова появился Рихард Протце.
— Ваше превосходительство, а птичка-то улетела… Он уже в Лондоне. Вы что-нибудь говорили ему? — спросил Протце.
Адмирал Канарис в присутствии Протце выслушал сообщение об этой истории с удивительным спокойствием. Над графом Зехом нависло обвинение в нарушении установленных правил соблюдения секретности.
Казалось странным, что в данном случае, как и во многих других, Канарис не рассердился ни на графа, из-за которого он упустил свою добычу, ни на крупного государственного изменника, каким оказался скрывшийся секретарь. Протце заметил, что Канарис думал только о том, как бы скорее замять это дело.
Через несколько лет я встретил исчезнувшего секретаря в Лондоне.
— Канарис повесил бы меня, если бы ему удалось меня схватить, — сказал он, натянуто улыбаясь.
Я думаю, он был прав, если учесть, что и Гейдрих поступил бы с ним так же.
Когда 10 мая 1940 года главные силы немцев начали наступление на Западе, об истории с секретарем совсем забыли. Вольбах, все еще находившийся вне подозрения англичан, рискнул покинуть Голландию и вместе с другими беженцами направился в Англию.
До сих пор в Англии об агрессивных замыслах Гитлера после захвата Австрии узнавали от оппозиции Гитлеру, существовавшей внутри абвера. Какую роль играл в этом адмирал Канарис, читатель, несомненно, поймет в дальнейшем.
Я сам видел в Англии сообщение о мобилизации в Германии, предшествовавшей захвату Чехословакии и Польши, с указанием дат и их возможных изменений, причем оно было прислано за два месяца до дня «Д». Англичане получили и предупреждение о походе на Прагу. Для этого похода Гитлеру не требовалось много дивизий, и он отдал приказ Кейтелю держать их на границе в состоянии двадцатичетырехчасовой боевой готовности и начать наступление, не дожидаясь подхода всех войск. Тогда еще нельзя было сказать, будет ли абвер и во время войны согласовывать свои интересы с интересами Англии, будет ли он в дальнейшем передавать противнику информацию, которая может повлечь за собой гибель не одной тысячи немцев, но которая могла бы помочь остановить агрессию.
«Ваши немецкие друзья будут служить теперь только своей стране», — сказал мне незадолго до начала войны один из офицеров английской разведки. Казалось, министерство иностранных дел Англии готово было прервать все свои связи с представителями оппозиции Гитлеру. Что касается Канариса, то я склонен думать, что министерство иностранных дел не могло понять мотивы, которыми он руководствовался в своих действиях. Поэтому англичане рассматривали действия адмирала, исходя из оценки руководимого им учреждения — разведывательной службы вермахта. Перед войной я получил предложение оставить карьеру журналиста и перейти на службу в министерство иностранных дел. При этом я должен был ликвидировать все свои старые связи с немцами. Считалось невозможным работнику королевского министерства иностранных дел поддерживать какие-либо отношения с Канарисом и его друзьями.
Хотя сообщения, поступавшие в течение двух предыдущих лет с Тирпицуфер[46], и поколебали веру Англии в единство Германии, однако они способствовали принятию в марте 1939 года неожиданного, но твердого решения дать гарантию Польше.
Несколько месяцев до начала войны я прослужил в министерстве иностранных дел. Именно там я потерял из вида Канариса и его друзей. Я не знал, удалось ли им снова установить контакты с англичанами и добиться взаимопонимания.
Эти месяцы раскрыли мне всю неуверенность в работе крупнейшего в мире министерства иностранных дел. Оно медленно плыло по заранее намеченному пути национальной политики, подобно кораблю, стремящемуся избежать столкновения, которое неминуемо должно было произойти где-то впереди.
Пока мы были слабы и не затрагивались наши жизненные интересы, мы не придавали большого значения активной разведке. Но теперь, весной 1940 года, необходимо было знать намерения противника. Это могло оказаться решающим. Сухопутные силы, участвующие в войне с обеих сторон, были примерно равными. Но Германия имела превосходство в авиации, а Англия — в военно-морском флоте. От внезапности и быстроты действий зависело многое: и успех, и продолжительность войны, и судьба воюющих государств и Европы в целом.
Гитлер впервые заговорил о вторжении в Норвегию 10 октября на совещании с гросс-адмиралом Редером — всего за 15 дней до начала войны России с Финляндией.
В ноябре в этот секрет посвятили Иодля. К 29 декабря Гитлер решил начать разработку операции, которая была названа «Везерские маневры». 20 февраля он назначил генерала фон Фалькенхорста командующим этой операцией. Фюрер решил ускорить ее проведение, напуганный событиями 15 февраля, когда корабль английского королевского флота «Коссак» в норвежских водах захватил немецкое судно «Альтмарк» и освободил 300 английских моряков, захваченных немецкими рейдерами в водах Южной Атлантики.
Канариса поставили в известность о предстоящей операции «Везерские маневры» в декабре. От него потребовали сведения о расположении английского флота, а также разведывательные данные о гаванях, фиордах и береговых батареях норвежского побережья.
«Решение оккупировать Норвегию было очень рискованным, — говорил мне Иодль. — Мы могли потерять весь немецкий флот». Фюрер заявил тогда: «Чтобы принять такое решение, я должен располагать абсолютно достоверной информацией, которая могла бы оправдать это решение в глазах всего мира и доказать, что оно необходимо. Я не могу сказать, что получил все необходимое от генерала Квислинга».
Поэтому усилия разведки в эти дни были направлены на то, чтобы скорее добыть необходимую информацию. В середине марта Канарис доложил, что английский флот из Западных проливов движется к Скапа-Флоу — ближайшей от норвежского побережья базе. Отсюда англичане могли направиться или к Скагерраку, или перерезать все пути от Нарвика в Германию.
«Окончательное решение фюрер принял 2 апреля, — рассказывал дальше Иодль. — К этому времени он все чаще и чаще стал получать донесения о случаях обстрела английскими кораблями немецких торговых судов в норвежских и датских территориальных водах. Кроме того, Канарис сообщил, что английские войска и транспорты в полной боевой готовности сосредоточиваются у северного побережья Англии».
12 марта английский кабинет решил начать осуществление ранее составленных планов: занять Нарвик и Тронхейм, а затем Ставангер и Берген. Таким образом, под предлогом обеспечения морских коммуникаций с Финляндией Англия могла предупредить захват немцами Нарвика и остановить их дальнейшее продвижение на север.
В то же время войска Фалькенхорста грузились на суда в Гамбурге, Бремене, Штеттине и Данциге; в южном Шлезвиге несколько дивизий были готовы к вторжению в Данию. Весь немецкий флот был разделен на оперативные группы, необходимые для сопровождения конвоев и для обстрела побережья. Немецкие торговые суда, имея на борту несколько тысяч солдат, первыми двинулись к Нарвику. Солдаты находились в трюмах так же, как и войска, которые атаковали Вестерплатте[47] в предыдущем году.
У адмирала Канариса оставалось шесть дней, в течение которых он мог еще предотвратить эту операцию. Однако он не был полностью уверен в высадке англичан в Норвегии, но в то же время ему было хорошо известно, что они обязательно начнут действовать, если это попытается сделать Гитлер. Сейчас английский флот был гораздо сильнее немецкого. И если в Скагерраке встретится немецкий и английский флоты, то опять, как и двадцать пять лет назад, может повториться Ютландский бой[48]. Немецкий флот будет уничтожен, как были уничтожены французский и испанский флоты в Трафальгарском сражении[49]. В случае поражения немцев авторитет Гитлера настолько пошатнется, что армия убедится в необходимости покончить с фюрером и подписать мир. И тогда придет конец массовому уничтожению людей, убийствам в концентрационных лагерях, конец вырождению целой нации, поклоняющейся сумасшедшему маньяку. И когда 2 апреля Канарис делился своими страхами и сомнениями с генералом Остером, казалось, что создалась обстановка, которая могла изменить весь ход войны.
На следующий день Остер встретился с голландским военным атташе полковником Сасом и сказал ему, что вторжение в Норвегию неизбежно. Сас немедленно сообщил об этом в норвежское посольство в Берлине. Но дипломат, которому было передано это сообщение, счел его неправдоподобным и никому не доложил о нем. Я убежден, что Канарис и на этот раз пытался воспользоваться благоприятной обстановкой, чтобы вызвать кризис, которого он так ждал.
