в том, чтобы к работе привлечь максимально образованных людей, которых будущий противник никоим образом не смог бы связать с нашими разведорганами. Именно поэтому ваша подготовка проходит по индивидуальным планам с минимальными контактами в кругу остальных курсантов и преподавателей.
— И мы одни — такие? — с самым невинным видом задал вдруг вопрос Иван. Андрей воззрился на него удивлённо, а Котов только крякнув уважительно. Но ответил:
— Нет, вьюнош, отнюдь… Хороша бы была разведка наша, если бы полагалась в таких делах исключительно на волю случая: чёт или нечет, пан или пропал. История не знает сослагательных наклонений, разведка не терпит случайностей. Ну, по крайней мере, тогда, когда их можно максимально избежать. Готовятся и другие группы. И на задание отправится наиболее подготовленный контингент, уж поверьте мне… Так что, как говаривал вождь мировой Революции товарищ Ленин, «…учиться, учиться и ещё раз учиться»! Могу пока в успокоение лишь сказать, что на данном этапе вы идёте первым номером. Остальное зависит исключительно от вас. Дерзайте…
14 сентября 1950 года. 16:20. Спецобъект МГБ «101 школа».
Павел Анатольевич Судоплатов распахнул створки окна в учебном кабинете и на секунду замер: за стенами корпуса вступил в свои права огненный сентябрь! Подмосковье окуталось багрянцем осени, леса стояли в своём пёстром великолепии, но солнце припекало совсем по-летнему, и на футбольной площадке гоняли мяч несколько мускулистых парней в трусах и майках.
Судоплатов обернулся и взглянул на замерших во внимательном ожидании курсантов. Скиф и Фома заняли по парте в первом ряду, конспекты закрыты, даже дыхание, казалось, оба затаили… Сидящий на «галёрке» — в заднем ряду — Котов чему-то хитро ухмылялся в усы.
— Значицца так, хлопцы, — генерал-майор посуровел, придав ситуации значимости. — Сегодня я введу вас в курс дела относительно будущего задания. Это необходимо не только для того, чтобы вы прониклись всей важностью и сложностью задания, но и к тому, чтобы вам стала понятна суть той подготовки, которую вы будете проходить в дальнейшем.
Он отошёл к классной доске и на чёрной поверхности её начертал мелом — «1943 год».
— Итак, сорок третий год… Самая середина Великой Отечественной… Вот-вот наступит перелом, и мы погоним фрицев «…вдоль по Питерской» или по старой Смоленской, как когда-то Наполеона, не суть важно… Важно другое: знаменитый физик Нильс Бор, тогда бежавший из Дании, находящейся в германской оккупации, в нейтральную Швецию, через своих не менее известных коллег Елизавету Мейнтер и Альфвена обратился к советскому Правительству и нашим физикам, в частности — к Капице, и сообщил, что по его сведения в Германии ведётся разработка сверхмощного оружия, основанного на расщеплении атомного ядра. Сказать, что для нас это стало уж полной неожиданностью, я не берусь: впервые наши учёные услышали об этом ещё в 1940 году, но посчитали, что при современной технологической базе создание такого оружия невозможно в принципе. Но, тем не менее, Комиссия Академии наук СССР по изучению проблем атомной энергетики под руководством академика, профессора Хлопина, порекомендовала Правительству и всем профильным научным учреждениям отслеживать все публикации по данной тематике за рубежом. До 1943 года англичане уже пытались запустить проект «Трубный сплав» по созданию урановой бомбы, но, по нашим сведениям, с ассигнованиями на подобные исследования у них было из рук вон плохо. Отношение нашего командования и Правительства к вопросам создания атомной бомбы изменилось в корне, когда из Америки пришли сведения о первой цепной ядерной реакции, которую осуществил Ферми. Стало ясно, что создание супербомбы не за горами. Перед нами была поставлена задача скоординировать деятельность различных подразделений разведки и бросить все возможные ресурсы на получение материалов американских исследований. Поскольку именно американцы, по мнению светил нашей науки, были в этом вопросе наиболее продвинутыми. Возглавлял американскую ядерную программу Оппенгеймер, 44-летний физик, даже не лауреат Нобелевской премии, что весьма удивляло наших учёных мужей, а бок о бок с ним трудились Ферми и… тот самый Нильс Бор, ратовавший за прекращение всех исследований в этом направлении! Я не хочу сейчас рассказывать вам всех подробностей ядерной гонки. Только представьте себе: страна была максимально истощена жесточайшей из войн, которые только знало человечество, сам я, помимо атомного шпионажа, был вынужден заниматься ещё и организацией партизанского движения… И в условиях совершенно дикой нехватки финансовых, материальных и человеческих ресурсов нашим учёным пришлось создавать с нуля практически новую отрасль науки и промышленности — ядерную энергетику. Тогда в значительной мере нам помогли продвинуться в исследованиях и практическом создании ядерной бомбы разведданные, полученные нашими отважными разведчиками-нелегалами, собиравшими сведения о так называемом «Манхэттенском проекте». Вашими будущими коллегами, между прочим… Благодаря им, мы совсем ненамного отстали в создании ядерного оружия от США и смогли в дальнейшем сохранить паритет и избежать новой, теперь уже термоядерной войны.
Судоплатов замолчал, прошёл к учительскому столу, плеснул из полупустого графина в стакан воды, выпил, жадно глотая, словно бы заново переживая все перипетии тех недавних страшных лет…
— Ну, да это лирика, — резко бросил он, словно бы разом отметая дела давно минувших дней и призывая обратиться к дню сегодняшнему. — Тогда шла война, решать приходилось множество проблем одновременно, и мы как-то с этим справлялись. Сосредоточившись на лабораториях Лос-Аламоса, мы как-то упустили из виду немецких физиков. Те тоже, как оказалось, сумели продвинуться достаточно далеко в своих исследованиях. Деление атомного ядра было открыто в Германии Ганом и Штрассманом ещё в 1938 году независимо от работ учёных в других странах, но только когда они обобщили аналогичные сообщения из других стран, появилась идея превратить чисто научное открытие в прикладное с целью создания сверхоружия для Третьего Рейха. Правда, по большей части, в виду особенностей развития технологий в Германии, основное внимание там уделялось созданию атомного двигателя, в чём немцы значительно преуспели. Все их исследования замедлялись постоянными бомбардировками союзников, в результате которых неоднократно разрушались заводы по производству тяжёлой воды. И тем не менее в 1940 году Германия на голову опережала в исследованиях остальные страны, принявшие участие в «ядерной гонке». Некоторую проблему изначально создало отсутствие необходимого сырья, но после того, как Гитлер аннексировал Судетскуо область Чехословакии в 1938 году, в его распоряжении оказались урановые рудники в окрестностях городя Яхимов. Кроме того, с оккупацией Бельгии в руки нацистов попало около тысячи тонн оксида урана, завезённого бельгийцами из своих африканских колоний. Вторжение в Норвегию принесло Германии единственный на то время в мире завод тяжёлой воды, которую используют для замедления ядерной реакции. Всё это вкупе позволило немцу Вернеру Гейзенбергу приступить к созданию первой в мире «урановой машины»,
