— Говорите, мсье, и будет лучше, если вы не станете фантазировать.
Он молчал, будто набрал в рот воды.
Я сильнее прижал стилет к его ноге. По коже сбежала струйка крови. Он поморщился, но не издал ни звука.
— Кто тебя послал сюда? К кому ты шел?
— Тебе ничего не удастся выбить из меня, — заявил мне пленник по-французски. Я отметил гортанное произношение.
— Может быть, — согласился я. — Но в таком случае я просто убью тебя.
И в подтверждении своих слов вонзил стилет еще глубже. На этот раз он попытался отдернуть ногу.
— Ну так к кому ты шел и кто тебя послал?
Он на миг закрыл глаза, но тут же открыл их.
— Ты должен был убить меня? — спросил я.
Он молчал.
— Или хотел связаться с кем-то из моих парней?
Он снова закрыл глаза, показывая, что говорить не намерен. Я размахнулся и дал ему сильную пощечину. Несколько секунд он с яростью смотрел на меня в упор, но вот его взгляд потускнел и угас.
— Какие ты получил инструкции? И от кого?
Никакой реакции.
— Ты агент или просто наемник? — задал я новый вопрос и закурил сигарету. Он следил за каждым моим движением.
— А знаешь ли ты, кто я такой?
Он не ответил. Тогда я прижал кончик горящей сигареты к мизинцу его левой ноги. Он отдернул ногу.
— Давай я опишу тебе ситуацию, в которую ты попал, любезнейший, — предложил я. — По-моему, ты смутно представляешь, что происходит. Ты попался. Мы находимся в старом амбаре. Здесь тебе никто не поможет.
Я глубоко затянулся, сел на пол рядом с ним и пустил ему в лицо струю дыма.
— Ты, очевидно, знаешь, что я агент разведки и должен сделать свое дело. Ты вмешался в чужие планы, а это весьма серьезные и значительные планы, они стоят много денег и на них работают многие. Эти планы стоят жизней, пока что только пяти, и, к счастью, платит только ваша сторона. Я предполагаю, что ты либо пришел убить меня, либо связаться с кем-то из моей команды, либо то и другое вместе. Видишь, я ничего от тебя не скрываю.
Судя по выражению лица, он уже начал соображать.
— Ты слышишь меня? Думаю, что слышишь. Пойми главное. Я тебя не знаю. Ты для меня не существуешь, хотя и представляешь некоторую опасность. Точно так же не существует и вопрос, как с тобой поступить. Тебя послали мои враги, это главное. Ну, я жду ответа.
— Я не знаю, что вам посоветовать, — сказал он.
Но мои слова заставили его задуматься. Это промелькнуло в глазах.
— Как ты попал сюда? Как ты узнал, что меня можно найти именно здесь?
— Я получил приказ по телефону.
— Кто тебе звонил?
— Не знаю. Я получаю приказы по заранее оговоренному плану, выполняю данные мне указания, но не задаю лишних вопросов.
— Какие были указания?
— Где гарантия, что ты оставишь меня в живых, если я все расскажу? — вдруг спросил он.
— Но ведь это игра, мсье, не правда ли? Кто может знать, чем она закончится?
— Человеческая жизнь — не игра.
— Нет, мсье, игра. Особенно если это чужая жизнь. В этой игре нет гарантий. Правда, мне очень жаль. Но ты можешь рискнуть и рассказать все, что тебе известно.
— Ты убьешь меня, если я не расскажу?
— Можешь не сомневаться!
— А если расскажу? — Он пожал плечами. — Хорошо, я готов сыграть.
Он глубоко вздохнул.
— Итак, кто ты?
— Каменщик.
— Партийный?
— Да. Мне позвонили прошлой ночью. Сказали, что я должен получить сумку с вещами в камере хранения седьмой автобусной станции Марселя на бульваре Гарибальди. Я немедленно отправился туда и получил сумку с одеждой, бумажник с деньгами и отпечатанной на машинке инструкцией. В инструкции говорилось, что я должен пробраться на эту ферму и убить всех, кто здесь находится. Стилетом.
— Где инструкция?
— Уничтожил, — сказал он, глядя на меня. — Выучил и сжег.
Я закурил еще одну сигарету.
— Если я тебя отпущу, — спросил я, — как ты объяснишь своему начальству то, что не выполнил задания?
И лишь теперь было видно, что он по-настоящему струхнул. Это не приходило ему в голову. Он тихо выругался.
— Посуди сам, когда я завершу свою операцию, они поймут, что ты не справился с порученным делом. Что они сделают с тобой, а?
Он прошептал проклятие, а потом разразился молитвой, прося небо спасти его.
Да, его можно было понять. Эта организация способна только на террор. Террор, если вы не подчиняетесь приказам. Террор, если вы провалили операцию. И еще больший террор, если вы исполните все, что от вас требуется. Тогда вас грозят выдать противной стороне, если вы отказываетесь от дальнейшего сотрудничества. Этот парень попал в неприятную передрягу, с какой стороны на это ни посмотри.
Я проверил ремень, которым он был связан, и хорошенько обмотал его ноги и руки веревками. Перетащив своего пленника на первый этаж, я спрятал его за мешками с зерном.
— Извини, — сказал я, — но тебе придется провести здесь дня три-четыре без воды и всего остального. Раньше у меня не будет возможности сообщить о тебе в полицию. Они пришлют людей, и тебя освободят. Я дарю тебе жизнь. Это все, что я могу сделать.
Он странно посмотрел на меня, и вдруг его лицо исказилось в неожиданной гримасе. Так морщатся от сильной боли. Его тело содрогнулось в конвульсиях, а потом расслабилось и обмякло.
— Эй! — Мой голос прозвучал, как будто это говорил кто-то другой. — Мсье?
Я опустился на пол рядом с ним. Мне уже приходилось видеть нечто подобное: солдат во время боя упал и умер от разрыва сердца. За секунду до смерти гримаса боли неожиданно исказила его лицо.
Теперь я увидел это во второй раз. Бедолага… Он был мертв.
Небо на востоке из чернильного становилось бледно-синим с каким-то грязноватым оттенком. Так бывает перед восходом солнца. Я закрыл труп мешками с зерном, вернулся в дом и приготовил кофе. Захватил чашку из буфета, кофейник и уселся на ступеньках дома, прихлебывая кофе и наблюдая, как восходит солнце.
Пока я выигрывал. Счет был шесть ноль в мою пользу. Но никакой радости от этого я не испытывал. Только усталость.
Так бывает, когда ты ведешь тайную войну в одиночестве. На фронте все куда проще. Там человека накачивает государственная пропаганда, что его бесценная личность служит святому делу, что он борется за самого себя, что он один из многих миллионов, связанных общим делом. Война заканчивается, человек возвращается в мирную жизнь, и совесть не тревожит его. Он чувствует себя героем. И слава богу, иначе общество после любой войны становилось бы скопищем миллионов психов и истериков, каждый из которых страдал бы комплексом вины. Этого не происходит, потому что всю вину принимает на себя Нация и ее Цели. Что ж, да здравствуют победители! Те, кто убивает скопом.
Так я и сидел на ступеньках фермерского дома, попивая горячий кофе, покуривая, наблюдая за восходом солнца, и наконец успокоился.
Пора!
Я вернулся внутрь дома и разбудил своих компаньонов.
— Выезжаем!
Они встали по-военному быстро, без лишних слов, оделись. Мы перенесли рюкзаки в машину, прошлись по комнатам, чтобы ничего не оставить на память о нашем пребывании здесь. На прощанье я приказал Туки перерезать веревки на ногах старика. Конечно, мы доставили ему некоторые неудобства, но теперь, когда окончилось это неприятное для него вторжение, ему будет легче, он сможет ходить со связанными руками, пока не освободится окончательно. А за это время мы скроемся в неизвестном ему направлении.
За руль уселся Сеймур.
— Нам нужно найти какое-нибудь место, чтобы выждать до вечера, — сказал я. — Сойдет любая полянка, лишь бы ее окружали деревья.
— Хорошо, — откликнулся он. — Я знаю такое место.
Усталость бессонной ночи давала себя знать, и это раздражало меня.
«Ты должен сосредоточиться на операции. Ты должен… Еще раз обратись мысленным взором к вилле, охране, гостям, оружию, микрофильму, деньгам, драгоценностям, переговорным устройствам, машине, бегству. Еще раз перебери все детали своего плана», — твердил я про себя.
Над долиной Роны уже поднялось солнце, когда Сеймур съехал с шоссе в лес и привез нас на поляну, окруженную деревьями и высокой травой. Здесь можно было размяться, отдохнуть, позавтракать.
Я отошел в сторону и раскинулся на траве, чтобы спокойно обдумать, как они вышли на мой след. Кто продал меня? Но мои размышления, как всегда, остались без ответа. С того момента как я появился во Франции, они незримо следили за мной и, казалось, знали о каждом моем шаге.
Если они добрались до старика-мельника, значит, на вилле тоже готовится засада. Но, может быть, она расставлена уже здесь — на дороге. Судя по тому, что они знали обо всех моих передвижениях, я был под колпаком. Или все эти происшествия — случайные совпадения?
Еще один вопрос без ответа.
