Корт посмотрел на утонченную пару средних лет, и он не смог увидеть никакого намека на то, что они руководили группой повстанцев. «Зачем ты это делаешь?»
Рима посмотрела на Тарека, затем снова на Корта. Ее глаза затуманились. «Мы не хотели войны с Ахмедом Аззамом. Именно молодые думали, что это можно выиграть. Те из нас, кто принадлежит к старшему поколению, мы сказали молодым людям: «Вы не знаете семью Аззам. Они утопят нацию в крови, прежде чем откажутся от власти.» Но молодежь не захотела слушать, и теперь они мертвы.
«Все танцы, пение, которые они делали, когда начались протесты. Гордость борьбы за то, во что они верили.
«Все эти прекрасные молодые люди, все эти прекрасные воспоминания, вся эта надежда теперь погребены под камнем. Все, что осталось, это Ахмед и Шакира Аззам. Они улыбаются над трупами участников восстания».
Тарек присоединился к мыслям своей жены. «Лично я желаю, чтобы восстание закончилось, но вы никогда не услышите, чтобы я говорил это публично. Не потому, что я поддерживаю Аззама. Просто потому, что я знаю, что он убьет все живое, что противостоит ему сейчас».
«Тогда почему вы руководите повстанческим движением?»
Тарек ответил за них обоих. «У нас есть свои причины. Теперь мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы задержать его, и Бьянка Медина — ключ к разгадке».
Корт сказал: «Вы ведете себя так, будто контролируете происходящее. Вы двое просто марионетки». И с этими словами он направился мимо них к выходу. Он положил руку на дверную щеколду; он был в нескольких шагах от того, чтобы снова исчезнуть.
Рима сказала: «Если ты уйдешь, что произойдет с войной в Сирии?»
«Не я это начинал, и я чертовски уверен, что не могу это закончить». Он переводил взгляд с них двоих на меня. «Послушайте… Как вы сказали, я здесь всего лишь наемный убийца, но я вижу проблему во всей вашей операции. Ваш охват превысил ваши возможности. Если бы ты подставил Бьянку, ты мог бы поставить Аззама в неловкое положение с русскими. Но этот твой план никогда не должен был привести к его смещению. Это было возмутительное действие. Больше ничего.» Он пожал плечами. «Ты пытался, и у тебя ничего не вышло».
Теперь он открыл дверь, выглянул в коридор, но перед уходом обернулся. «Что ты собираешься делать с Бьянкой?»
Рима сказала: «Это явно не твоя забота. Ты оставляешь ее и нас позади».
Мужчина ничего не сказал, но и не сделал никакого движения, чтобы пройти через дверь.
Тарек тяжело выпятил грудь. «О ней позаботятся здесь. Ей не причинят вреда. Но мы не можем позволить ей вернуться в Сирию. Теперь она слишком много знает о нас и нашей организации».
Теперь агент смотрел в пол. «Ребенок? Что будет с ребенком, когда его мама не вернется?»
На это Тарек сказал: «Ахмед никогда не признавал существование сына, так что все может случиться. Но если у него есть хоть капля порядочности, тогда, я полагаю…
Американец поднял глаза. «Иисус Христос, ты понимаешь, что ты только что сказал?»
Тарек тупо уставился на мужчину в дверях. «Ребенок долго не проживет. Если Аззам думает, что Бьянка мертва, он не принесет ребенка во дворец. Шакира бы этого не потерпела. Аззам сейчас будет искать Бьянку, но когда он ее не найдет, ему придется отказаться от компромисса». Тарек нахмурился. «Скорее всего, убьет ребенка. Но вы не можете ожидать, что мы просто отправим Бьянку домой к Аззаму после того, что она знает. Мы должны оставить ее здесь и попытаться убедить ее помочь нам».
Американец не сделал ничего, чтобы скрыть презрение на своем лице. Он только что свернул в холл. Мустафа оттолкнулся от того места, где он прислонился к стене, и посмотрел на незнакомца с Запада.
Рима позвала сзади. «Мы знаем, что не контролируем все это. Нас не готовят как революционеров».
«Ни хрена», - отрезал американец.
«Мы врачи», - продолжила она. «И мы отчаянно нуждаемся в возвращении наших людей в Сирию, в будущем нашей нации. Мы подумали, что это прекрасная возможность найти важную информацию об Аззаме, которую можно было бы использовать против него, чтобы положить конец войне. Это было». На глазах Риммы выступили слезы. «Мы просто не знали о ребенке».
Американец сказал: «Вы играете в опасную игру, которую вы не понимаете. Пожалуйста, примите мой совет. Освободите девушку. А затем возвращайся к помощи и утешению… к тому, в чем ты хорош.»
И с этими словами он оставил пару одних в их квартире на втором этаже, протиснувшись мимо Мустафы в узком коридоре.
ГЛАВА 15
Корт прошел по длинному коридору к лестнице. Он спустился на один пролет, прошел по узкому и темному коридору к двери на улицу, затем вышел на улицу Мазарин.
Пара полицейских на мотоциклах, одетых в форму службы общественного порядка и контроля дорожного движения, ехали в его направлении с севера, замедляясь, чтобы остановиться недалеко от большого жилого дома Халаби. Они не проявили к нему никакого интереса, а вокруг было две дюжины других пешеходов, поэтому Корт просто повернул на юг, затем быстро свернул направо на небольшую извилистую аллею с уличными кафе по обе стороны улицы.
Двое полицейских в шлемах никогда его не видели.
Личная безопасность Корта была сейчас на переднем крае его размышлений. Все пешеходы вокруг него, люди, которых он мог видеть через витрины магазинов, в проезжающих мимо автомобилях: все они должны были оцениваться как потенциальная угроза. Его глаза сканировали, а мозг вращался, когда он оценивал людей, ища признаки перед нападением, вспышку объектива камеры, отражающую солнечный свет, любые странные манеры, которые могли указывать на то, что кто-то проявляет интерес к его присутствию.
И копы. Корт всегда был настороже в отношении копов, но особенно в Париже, потому что у него здесь была кое-какая история.
Он был в Париже более двух десятков раз в своей жизни, что означало, что он знал эти улицы, и это помогло ему как адаптироваться, так и внимательно следить за любым, кто действует не в фазе. Он говорил на языке, и у него было ощущение и ритм города, находящегося далеко внизу. Не все его переживания были хорошими; пару лет назад его чуть не зарезали всего в нескольких кварталах к югу отсюда, в переулке, отходящем от улицы Ансьен-Комеди, а затем он чуть не истек кровью на левом берегу Сены, всего в нескольких кварталах к северу.
Но, несмотря на то, что он был на волосок от гибели, ему было комфортно здесь, во французской столице; его мастерство обычно обеспечивало ему безопасность, и он был абсолютно уверен, что так будет и сегодня, по крайней мере, достаточно долго, чтобы он смог выбраться из города.
И теперь он думал о том, чтобы уехать из города. Он сказал себе, что должен уехать куда-нибудь подальше от неофитов, которые наняли его для этой небрежной операции, похожей на крушение поезда. Но пока он шел, он не мог избавиться от ощущения, что что-то тянет его, что-то говорит ему, что он не должен оставлять Халаби одних на ветру.
