Заметив взгляд гостя на фикус, академик Колотухин улыбнулся.
– Удивляетесь? – спросил он, пожимая Колмакову руку. – Могучее дерево… Мне оно нравилось с детства. Отец тоже любил фикус, говорил мне, что помнит его ребенком в гостиной деда. А я к деду отношусь с великим почтением. Пионер русского радио, с Александром Степановичем Поповым работал вместе, помогал ему, кстати, в организации дальней радиосвязи в 1901 году. Тогда предел приема-передачи был полтораста километров…
– Увлечение эфиром у вас наследственное, – сказал Николай Иванович в тон хозяину.
– Да, – согласился Колотухин, – только вот на мне эта линия и кончилась… Сын подался на философский. А ведь и он радиоприемники в Доме пионеров мастерил. Потом как отрезало… Я заметил: наши дети упорно не хотят следовать за нами, их не интересуют профессии отцов. А ведь так хочется, чтобы сын пошел за тобой и шагнул дальше тебя. – Академик вздохнул.
– У меня дочь, – сочувственно улыбнувшись, сказал Колмаков. – Сдает экзамены в художественное училище. Сам же я рисовать абсолютно не умею, а жена по профессии врач.
– Да-да, – промолвил Василий Дмитриевич и спохватился: – Давайте перейдем к делу, Николай Иванович. Сядем вот здесь, поудобнее, в кресла. Не возражаете против чашки кофе? Или лучше чай?
– Если можно, то чай, – сказал майор. – У нас в доме все водохлёбы. И я привык, хотя и вырос на Северном Кавказе, в Моздоке. Там больше компот пьют, или, как его называют терские казаки – узвар. А если чай – то калмыцкий, плиточный. С маслом, молоком и солью.
– Пивал я такой в Казахстане, – отозвался Василий Дмитриевич.
Он подошел к письменному столу и попросил Нину Григорьевну принести два стакана чая.
– Фирменного, – добавил академик.
Потом вернулся и сел в кресло, теперь их разделял с майором только низкий столик.
– У нас в доме и здесь, в институте, тоже предпочитают чай, – сказал он. – Сейчас попробуете чай «Наша марка». В нем разные сорта плюс особый набор трав.
Заметив, что Колмаков осматривается в кабинете, академик пояснил ему:
– Здесь я бываю редко. Совещания, встречи с людьми, звонки в Москву – телефон правительственной связи проведен сюда… Остальное время – в лаборатории. Она на этом этаже. Потом я покажу вам ее, познакомлю с ведущими сотрудниками.
– Вот этого не следует делать, Василий Дмитриевич, – мягко остановил Колотухина майор. – Ведь тогда вам придется сказать, кто я такой, а этого, кроме вас, никому знать не надо… Выдумывать мне иную ипостась – значит осложнить дело, поставить вас в неловкое положение.
– Но Лев Михайлович, который просил меня принять вас и побеседовать, дал понять, что вам поручено обеспечить…
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, именно мне, и моим коллегам поручено оградить вас лично и ваш институт от чужого любопытства… Но из этого вовсе не следует, что наши люди будут ходить за вами по пятам или торчать в каждом институтском углу. Мы постараемся все сделать так, чтобы никто ничего не заметил. Пусть ваши люди работают спокойно. Но вы другое дело, Василий Дмитриевич. Вы – глава этого института и кого-то из представителей нашего ведомства должны знать лично – для связи, координации мероприятий… Требуется защитить ваш НИИэлектроприбор от лазутчиков, которые, несомненно, в скором времени примутся окружать и лично вас, и ваших сотрудников, и сам институт плотным кольцом. Если уже не занялись этой работой.
– И вы считаете подобную опасность вполне реальной?
– Вполне реальной, Василий Дмитриевич, – сказал Колмаков. – Обычные люди, которые никогда не видели и, дай Бог, не увидят живого настоящего шпиона, даже вообразить не могут тех усилий и тех затрат, на которые идут ЦРУ и другие секретные службы разведывательного сообщества.
– И много их? – поинтересовался Колотухин.
– Много, – ответил Колмаков. – Могу просветить. Бюро разведки и исследований госдепартамента, Разведывательное управление министерства обороны, Агентство национальной безопасности, разведуправления сухопутной армии, военно-морского флота и ВВС, Управление аэрокосмической разведки, атомный разведотдел министерства энергетики, ФБР – старшая сестра ЦРУ по возрасту, английская Интеллидженс Сервис, разведслужбы стран НАТО.
– Да, многовато, – сказал Колотухин.
Колмаков добавил:
– Советские люди не подозревают о той войне, которую развернули против СССР эти организации изощренных профессионалов. Ведь мы не всегда можем рассказать о нашей работе – законы оперативной работы требуют в большинстве случаев держать в строжайшем секрете даже успешно проведенную контрразведывательную операцию.
– Я еще понимаю, – сказал академик, – тотальный шпионаж в годы войны. Тогда действительно требуются разведчики всех рангов – от лазутчиков до глубоко законспирированных агентов. Но в мирное время… Конечно, я не исключаю опасности, которая подстерегает наш институт. На Западе могут в принципе вычислить, для чего мы создали НИИэлектроприбор. Но мы у себя предприняли строжайшие меры к тому, чтобы предотвратить малейшую возможность утечки информации.
– Не сомневаюсь в этом, Василий Дмитриевич, – заверил Колотухина майор Колмаков. – Но боюсь, что вы неправы, считая, что тотальный шпионаж возможен только в годы войны. Я не могу поделиться с вами нашей статистикой, это служебная тайна, но вот официально обнародованные сведения наших польских коллег: за послевоенные годы, примерно, до восемьдесят второго года, органы государственной безопасности Польской народной республики обезвредили две тысячи сто сорок шпионов.
– Две тысячи с лишним! – воскликнул Колотухин.
– Представьте себе… Из них треть работала на Центральное разведывательное управление США. Семьсот тринадцать человек. Из Интеллидженс Сервис двести тридцать один агент. Двести с лишним человек из западногерманской разведки и столько же из французского «Второго бюро». Только за первую половину восемьдесят четвертого года зафиксировано триста сорок случаев особого интереса разведывательных служб стран НАТО к стратегическим оборонным объектам Польши. А в мае нынешнего года польские контрразведчики задержали дипломатов Англии и Соединенных Штатов, которые занимались шпионажем против ПНР. Вот вам факты, Василий Дмитриевич, вместе с цифрами. И, конечно же, политическая напряженность в этой стране усугубляется тоже не без помощи спецслужб.
– Да, это впечатляет, – задумчиво проговорил академик. – Поверьте мне, Николай Иванович, я с большим уважением отношусь к вашей профессии и хорошо понимаю степень обеспокоенности, контрразведки. Разумеется, я дилетант в специфичных вопросах вашей службы, но знаю, что один из принципов военной разведки утверждает: если нельзя доказать, что противной стороне неизвестен какой-либо факт – а это доказать почти всегда невозможно, – то разведка должна исходить из предположения, что противнику известно об этом факте. Так ведь?
– Совершенно верно, Василий Дмитриевич, – подтвердил Колмаков. – Поэтому нельзя рисковать, уверяя себя в том, что та сторона ничего не знает о существе ваших работ. Надо исходить из того, что им известно, по крайней мере, направление научных исследований НИИэлектроприбора. Значит, тем более следует ждать гостей из-за кордона. Возможно, они уже в Ленинграде. Возможно, по приказу ЦРУ, пробудились старые слиперы, получив приказ возобновить деятельность.
– Старые… Как вы сказали, Николай Иванович?
– Слиперы… Или еще консы. Так они зовут законсервированных агентов. Эти люди внедряются среди нас, живут, ничем не отличаясь от окружающих, и ждут сигнала.
– И долго ждут? – спросил Василий Дмитриевич.
– Порой десятилетиями… Чтобы потом в нужный для их хозяев момент и неожиданно для нас, контрразведчиков, начать действовать. Это самая опасная категория агентов.
– Мины замедленного действия…
– Вот-вот, – подхватил Колмаков. – Этих самых слиперов очень трудно обнаружить. Не занимаясь долгое время никакой шпионской деятельностью, они «следят» и становятся как бы вне подозрений. Зачастую их обнаруживают только после того, как они выполнили задание. Таких агентов держат в консервации столько времени, чтобы безошибочно и неотвратимо нанести удар… А термин «слипер» произошел от английского глагола «to sleep» – «спать»… Словом, эти спящие агенты – серьезная опасность, Василий Дмитриевич.
Академик Колотухин передернул плечами и откровенно поежился.
– Прямо скажем, ваши слова благодушному настроению не способствуют, Николай Иванович. Да, не способствуют… И к оптимизму не располагают. – Колмаков сдержанно рассмеялся и, как бы снимая напряжение, вызванное его жестким рассказом, медленно взял в руки стакан чая, отпил глоток.
– Но ведь на то и щука в море, чтоб карась не дремал, Василий Дмитриевич. Справимся и на этот раз. Главное, что вы сами хорошо понимаете опасность, которая может угрожать вашему столь важному делу. А уж что касается щита, то мы его вам обеспечим. В этом наш долг, Василий Дмитриевич.
