Лишний вес между тем все чаще давал себя знать. Сказывалось это не только на работе сердца, но и на нервах. Поэтому-то скверное настроение, не покидавшее его в последние дни, Шахов был склонен приписывать своей тучности.
Скверно у него на душе и сейчас. Изнемогающий от жары и усталости, вот уже более получаса лежит он на диване и хмуро смотрит в потолок. Весь день сегодня пришлось ему нервничать, доказывая свою точку зрения, а зачем? Если полковник Астахов склонен больше считаться с фантастическими теориями капитана Уралова, а не с его, Шахова, опытом, то какой смысл во всех этих спорах? Нужно, пожалуй, пойти к самому генералу и доложить ему свою точку зрения…
Уралов, конечно, толковый малый. Начитанный, знающий. Но зачем же быть еще и фантазером? Он воображает, что вражеская агентура оснащена чуть ли не карманными электронными машинами, и не сомневается, что испытательный полигон ракетного оружия фотографировался какими-то кибернетическими средствами. Практика показывает, однако, что вражеские агенты великолепно обходятся и обыкновенным фотоаппаратом. А каким образом удалось им сфотографировать не только полигон, но и самого полковника контрразведки Астахова, это уж результат сноровки агента, производившего съемку. Вот послушаем завтра, что скажут эксперты, изучавшие эти снимки, тогда и будем делать выводы…
Но ждать до завтра не приходится. Раздается звонок, и Шахов слышит веселый голос полковника Астахова:
— Извините, что беспокою вас так поздно, Семен Ильич, но экспертиза уже готова, эксперты у меня, а за вами послана машина.
Приходится вставать с уютного дивана, и весьма вероятна перспектива снова провести всю ночь без сна. А ведь вчера и позавчера было то же самое. Другой бы похудел от такой жизни безо всякой физкультуры…
Машина приходит через десять минут. Шахов, ждавший ее на улице, молча распахивает дверцу и тяжело плюхается на заднее сиденье.
Конечно, эксперты доложат что-нибудь такое, что подтвердит точку зрения Уралова, в противном случае Астахов не стал бы так торопиться. Будет, видимо, допущено, что вражеская разведка использует какую-то новую аппаратуру. А как они завезли ее к нам? Разве над этим кто-нибудь из наших «поборников нового» задумывается? Все буквально загипнотизированы этими самонастраивающимися, самообучающимися и, кажется, даже самомонтирующимися кибернетическими машинами, для коих будто бы все возможно…
«Физики и лирики», — невольно вспоминает Шахов заголовки недавних дискуссионных статей и задает себе вопрос: «А я-то кто же: физик или лирик?» И усмехается: «Лирик, наверно. Лирик испытанных старинных методов разведки и контрразведки. Ну что ж, послушаем теперь физиков и не станем без особой нужды омрачать их нашим скептицизмом. Любопытно, однако, чем, кроме смутных догадок, подтвердят они свою точку зрения?..»
У Астахова действительно все уже в сборе. Спокойно сидят в его кабинете и пьют чай. Полковник умеет проводить свои совещания в спокойной, почти домашней обстановке.
— Угощайтесь, Семен Ильич, — протягивает он чашку инженер-полковнику. — И начнем, пожалуй. Прошу вас, товарищ Павлов.
Майор Павлов худощавый, подтянутый — типичный штабной офицер. В компетентности его у Шахова нет ни малейших сомнений. В вопросах фототехники он непререкаемый авторитет. Не торопясь, монотонно читает майор машинописный текст заключения экспертов, из которого следует, что все снимки полигона ракетного оружия сделаны… не фотоаппаратом! Далее следует длинное объяснение причин такого заключения.
Все действительно может быть и так, но кое-что можно толковать по-иному. И Шахов столь же неторопливо, как и Павлов, принимается излагать свои возражения.
А капитан Уралов со скучающим видом пьет чай. Астахов краем глаза наблюдает за ним. Бесстрастие капитана кажется ему напускным. Не может он оставаться равнодушным к тому, что говорит Шахов. Окажись прав инженер-полковник — гипотеза Уралова потеряет весь смысл…
— Ну хорошо, — спокойным голосом замечает наконец капитан, как только умолкает Шахов, — допустим, что вы правы и снимки нашего полигона действительно сделаны обычным аппаратом. Когда они в таком случае могли попасть в редакцию западноберлинской газеты «Шварц адлер»?
Шахов молчит, прикидывая что-то в уме, а Уралов продолжает после небольшой паузы:
— Нам ведь известно, когда они были сделаны. Было это тридцать первого июля примерно в четыре часа дня. Известно нам и время выхода из печати западноберлинской газеты.
— Мы действительно можем точно все подсчитать, — оживляется и Астахов, поняв мысль Уралова. — Вот газета «Щварц адлер». На ней стоит дата: первое августа.
— Значит, с момента съемки до выхода этой газеты из печати времени было не более суток, — все тем же спокойным голосом заключает Уралов. — Мог ли тот, кто производил эту съемку, преодолеть расстояние более, чем в три тысячи километров, в течение двадцати четырех часов?
Для Шахова уже ясно, что его точка зрения не верна, но он все еще не хочет сдаваться.
— А почему бы не допустить, что агент, производивший съемку, покрыл это пространство самолетом? — спрашивает он, поворачиваясь к Астахову и избегая пристального взгляда Уралова.
— На каком самолете? — пожимает плечами полковник Астахов. — Не на собственном же?
— Я имею в виду обычный самолет ближайшего аэродрома.
— Ну что ж, — одобрительно кивает Уралов, — нужно обсудить и такую возможность. Так как военным самолетом тайный агент явно не мог воспользоваться, ему, следовательно, нужно было преодолеть расстояние до ближайшего гражданского аэродрома, равное примерно двумстам километрам. Создадим ему для этого наиболее благоприятные условия и посадим его на попутную машину. По местным дорогам на такую поездку ушло бы не менее трех часов. На аэродром он прибыл бы, значит, не раньше семи вечера. На запад в это время не летит ни один самолет-последний отправился в три часа дня, ближайший уходит только в четыре утра. А в четыре утра — это уже первое августа. Мог ли он в оставшееся время…
— Нет, не мог, — перебивая Уралова, заключает Шахов и поднимает руки. — Я капитулирую и готов принять версию капитана Уралова. Однако теперь мне хотелось бы услышать, как он ее аргументирует. О его точке зрения мне известно пока лишь со слов полковника Астахова.
Заметив, что победитель не злорадствует и не торжествует, Шахов смотрит на него уже без предубеждения. Сам бы он не упустил случая поддеть капитана.
Все теперь поворачиваются к Уралову, который мелкими глоточками не спеша пьет чай.
— Аргументы? — спрашивает он, ставя свою чашку на блюдце. — Разве и без того не очевидно, что имеем мы дело с каким-то электронным устройством?
— Это догадки или есть конкретные доказательства? — щурится инженер-полковник Шахов.
— А помните таинственный взрыв на полигоне у Загорского?
— Это когда погиб ефрейтор?
— Да, ефрейтор Чукреев.
— Но ведь это когда было! — пренебрежительно машет рукой Шахов. — Почти полгода назад.
— Зачем же полгода — всего три месяца. Но то, что тогда было непонятно, теперь предстает совсем в другом свете. Помните кристаллики кремния, найденные майором Васиным на месте взрыва таинственной мины?
— Вы полагаете, следовательно…
— Вот именно! У меня нет никаких сомнений в том, что тогда взорвалось электронное устройство, которое вело передачи с нашего полигона. А о том, что было оно электронным, свидетельствуют крупинки чистейшего кремния.
— Допустим, что это действительно так, — не очень охотно соглашается инженер-полковник. — А каков, по-вашему, его внешний вид?
Капитан задумчиво смотрит некоторое время в темный прямоугольник окна, потом берет синий карандаш из деревянного стакана, стоящего на письменном столе Астахова, и торопливо набрасывает на листе бумаги какие-то эскизы.
— Внешний вид его может быть какой угодно. Такая вот танкетка, например. Или подобие приплюснутого шара — сфероида. Весьма возможно даже, что эта штука сама, автоматически, так сказать, окрашивается под цвет окружающей местности.
— Обладает своеобразной мимикрией?
— Да, нечто в этом роде, — утвердительно кивает капитан.
«Принципиально это, конечно, возможно» — мысленно соглашается с ним Шахов. Вслух он спрашивает:
— Ну хорошо, допустим, что такая управляемая на расстоянии закамуфлированная танкетка действительно вкатилась на один из наших полигонов. А как же она передает изображение? Вы, конечно, ответите: с помощью телевидения. Допускаю и это, но как? Размеры ее не могут быть велики. Где же она берет энергию для передач? Ведь телепередачи требуют огромных затрат энергии…
Шахов задал Уралову вопрос, который интересует всех. И эксперты, давно уже забывшие о своем чае, и полковник Астахов — все выжидательно смотрят на капитана. Этот пункт его гипотезы кажется им особенно уязвимым.
