Тина снова открыла рот, но теперь в легких не нашлось воздуху. Кругом была сырость, влага, и она как будто вдыхала воду. Мило снова взял ее за плечи и повел через холл в спальню. Где-то по пути с него сползло полотенце, так что маршрут он заканчивал голышом.
— Но… ты должен что-то сделать, — заговорила наконец Тина. — Должен доказать, что не убивал его.
— Докажу, — ответил он, и она даже поверила ему. — Все в порядке?
Тина кивнула. Она желала правды, получила ее, пусть даже не всю, и теперь не знала, как с ней справиться. Конечно, нужно было понимать, что если Мило что-то скрывает, то делает это в их со Стефани интересах, что для молчания есть основательная причина, что ей и прочим, простым, законопослушным гражданам лучше оставаться в неведении.
Она лежала на кровати и смотрела в потолок. Мило помог поднять ноги и укрыться.
— Бедная Энджела, — прошептала Тина.
— Кто?
Она подняла голову и увидела у двери Стефани, которая с интересом смотрела на голого отца. В руках у нее было злосчастное полотенце.
— Могли бы и дверь закрыть, — фыркнула Стефани.
Мило рассмеялся — легко и непринужденно.
— Будь добра, верни мое полотенце, ладно?
Она подала полотенце, однако уходить не спешила.
— Эй, ребенок! Дай мне одеться, и мы поговорим, кто чем хочет заняться в «Дисней уорлде».
Аргумент подействовал, Стефани вышла.
— Уверен, что нам стоит ехать сейчас?
Мило снова перепоясался полотенцем.
— Я собираюсь в отпуск с семьей, и пусть кто-нибудь только посмеет мне помешать.
Всего час назад такого рода ответ вполне бы ее устроил, но теперь, зная то, что узнала, и слыша его жесткий, почти жестокий тон, Тина уже сильно сомневалась, что ей по-прежнему куда-то хочется.
То воскресное утро не отличалось от большинства других таких же. Обычно женатые мужчины сначала к ним привыкают, а потом впадают от них в зависимость. Свежий аромат сваренного кофе, запах яичницы с ветчиной, шорох газеты, разлетевшиеся по полу рекламные приложения, и все бродят по дому неспешно и в свободных халатах. Мило читал «Нью-Йорк таймс». В передовой говорилось о стратегическом провале администрации, которая так и не смогла через шесть лет после вторжения вывести из Афганистана американские войска, оставив там прочное, стабильное правительство. Настроения такой материал не добавлял. Мило уже переворачивал страницу, когда заметил помещенное ниже письмо редактору от «доктора Марвана Л. Хамбуле из Колумбийского университета», касающееся поддержанного США эмбарго в отношении Судана. Если бы не Энджела, он, скорее всего, оставил бы письмо без внимания.
«И хотя цели его — в частности, достижение мирного урегулирования в Дарфуре — достойны одобрения, практические результаты ничтожны. Опираясь на помощь Китая, вкладывающего значительные средства в развитие нефтедобывающей отрасли, президент аль-Башир вполне может обойтись без финансовых вливаний Запада. При нынешнем положении в стране он получает не только деньги, но и оружие для продолжения войны в Дарфуре и защиты от экстремистов в Хартуме.
Что касается торгового эмбарго, то оно прежде всего лишает потенциального дохода осажденных жителей Дарфура, не имеющих никакой выгоды от присутствия в Судане китайских холдингов».
Продолжая далее, доктор Хамбуле пояснял, что наиболее действенным средством приведения президента аль-Башира за стол переговоров было бы предложение американской помощи для подавления терзающих столицу джихадистов. «Другими словами, предложение пряника вместо кнута».
В начале одиннадцатого приехал Том Грейнджер. В руке он держал пластиковый пакет с толстой воскресной газетой.
— Надеюсь, не помешал, — обратился он к встретившей его у порога Тине.
Стефани неизменно называла своего крестного отца «дядей Томом», от чего родители, как ни старались, отучить дочку не могли. Вот и теперь она с радостным криком бросилась к старику. Грейнджер поймал ее и с неожиданной силой поднял к груди.
— И как поживает самая красивая девочка в Соединенных Штатах?
— Не знаю. Сара Лоутон живет в другом конце города.
— Я о вас говорю, юная леди.
— Принес что-нибудь?
Грейнджер достал из кармана пиджака батончик «херши». Стефани попыталась его выхватить, но батончик уже перекочевал к Тине.
— Получишь, когда мама разрешит.
— Все равно спасибо.
Грейнджер сел за кухонный стол напротив Мило и поблагодарил печальной улыбкой Тину, которая поставила перед ним чашку кофе. Сама хозяйка удалилась затем в гостиную, к дочери, и закрыла за собой дверь.
— Что-то не так? — спросил Грейнджер.
Мило нахмурился.
— Не думаю.
— Выйдем?
— Зачем? Или ты поставил мой дом на прослушку?
— Всякое бывает.
Грейнджер попрощался с Тиной. Мило пообещал купить молока на обратном пути. Стефани объяснила «дяде Тому», что предпочитает батончики с лесным, а не каким-то другим орехом, и старик пообещал принять замечание к сведению. Они молча спустились по ступенькам и повернули на Проспект-авеню, заполненную в этот час семейными парами и детскими колясками.
Конечным пунктом их прогулки стал клон «Старбакса», называвшийся кондитерской и специализировавшийся на свежей выпечке и кофе. Они взяли чашки и отошли к выдвинутому чуть ли не к мостовой столику.
— Рассказывай, — сказал Мило.
Грейнджер настороженно огляделся, поднял пакет и положил газету на стол. Лишь тогда Мило увидел, что внутри нее лежит картонная папка с какими-то бумагами.
— Фотокопия.
— Тигр?
Старик кивнул.
— Бенджамин Харрис. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом закончил Бостонский университет. Получил степень по журналистике. В тысяча девятьсот девяностом стал платным осведомителем ЦРУ, был направлен в Пекин, где оставался до тысяча девятьсот девяносто третьего, когда погиб в автомобильной аварии.
— Погиб?
— Очевидно, нет.
— И долго не всплывал?
— Три года. Исчез в ноябре тысяча девятьсот девяносто шестого, — Грейнджер проводил одобрительным взглядом двух девушек в коротких юбках. — Помимо прочих, на его поиски посылали Лэки, Деккера и еще одного Туриста по имени Брэмбл. Задание было простое: взять или устранить. Лэки и Деккер вернулись ни с чем. Брэмбла нашли мертвым в Лиссабоне. Я хотел отправить тебя, но ты работал тогда в Вене.
— И помогал мне Фрэнк Додл.
— Додл, — задумчиво повторил Грейнджер. — Хороший он нам сюрприз подбросил. А я-то считал его другом. Наверное, по наивности. — Он посмотрел на свои зажатые между коленей руки. — Знаешь, я уже потом просчитал, почему он вдруг сломался. Я сам допустил ошибку. Додла планировали отправить в отставку, и я сказал ему, что Портороз будет отличным финалом карьеры, — Грейнджер снова помолчал. — Сыграй я чуть осторожней, Додл и сейчас был бы жив.
Запоздалые раскаяния старика Мило не интересовали, и он, вытащив папку, положил ее на колени.
— Харрис исчезает в девяносто шестом и начинает сольную карьеру. Дела идут отлично, пока кто-то из клиентов не заражает его СПИДом. И все это время вы делали вид, будто понятия не имеете, кто он такой. А ведь ты, Том, знал, что я носился за ним сломя голову.
— Почитай файл, — устало отмахнулся Грейнджер, — и все поймешь.
— Почему вы его оберегали?
Грейнджер не любил, когда его донимали. Стерпеть это он мог от начальства, но никак не от подчиненных. Наклонившись через стол к Мило, старик сказал:
— Открой третью страницу файла. Посмотри, кто был его куратором, кто привел его в Компанию, кто проверял и притащил в Туризм.
— Ты?
— Вот еще! — Грейнджер махнул рукой. — Уж я бы такого не пропустил.
Мило наконец понял.
— Фицхью.
— Точно. — Заметив, как изменился в лице Мило, старик добавил: — Дело не в том, что мы так уж оберегаем карьеру этого мерзавца. Учитывая нынешний политический климат, представь, какой шум поднимет, например, Си-эн-эн.
— Мы же обучали моджахеддинов, что тут нового?
— Туристов ничем не удивишь.
Некоторое время они сидели молча, глядя на гуляющих под жарким солнцем горожан. Грейнджер страдал от жары сильнее — голубая рубашка с короткими рукавами уже потемнела под мышками.
— И как это понимать? — Мило похлопал по картонной папке.
— Что?
— Почему ты снял копию? Почему пошел на нарушение режима секретности?
Старик вытер лоб.
— Думаешь, мне нужна запись, как ты читаешь этот файл? Или такая запись нужна тебе?
— Но ведь Фицхью проверит библиотечные списки?
— Да уж будь уверен, не забудет.
Забавный золотистый ретривер запрыгал у длинных ног Грейнджера, обнюхивая туфли и натягивая длинный поводок, другой конец которого держала половина смешанной гей-пары.
