Прочитав четыре страницы записи (а существует всего одна копия, и, можешь не сомневаться, Хью забрал у меня страницы, как только я кончила читать), я спросила Хью, кто еще это видел, и он, к моему изумлению, признался, что еще восемь лет назад давал тебе первые две страницы. «Первые две страницы, — сказал Хью, — безусловно, мало что значат. Бедный мальчик чуть не погиб от огорчения».
Итак, Гарри, я изо всех сил постараюсь восстановить ту половину, которую ты не читал. Поскольку у меня нет записи, придется воспроизводить по памяти. Наверху третьей страницы Хью между прочим говорит Харви, что у него был небольшой разговор с Либби, первой женой Билла, и из него многое вытекает. Ты помнишь, сколько было шума из-за машины, заглохшей в луже? Помнишь? Либби позвонила в ФБР, потому что муж не приехал домой и она тревожилась. Согласно тому, что рассказал Харви ЦРУ в 1947 году, он подал в отставку из ФБР из-за того, что Будда решил перевести его в Индианаполис в наказание за то, что он провел ночь в застрявшей машине и не связался с бюро. В общем, когда Хью заговорил об этом с Либби девять лет спустя, у нее это вызвало такое ожесточение, какое можно встретить только у бывшей жены. Ни в какое бюро она не звонила, заявила она. С какой стати ей было звонить? Билл каждую ночь приезжал в три-четыре часа ночи. Хью проверил ее слова через свой источник в бюро, который имеет доступ к журналам. Действительно той ночью 1947 года никакого звонка от Либби Харви не поступало. Вывод Хью: Харви разыграл в ЦРУ сценку, отрежиссированную Буддой с целью уютненько устроить Короля Билла в управлении. Хью говорил мне, что Гувер умудрился протащить к нам с десяток лучших своих людей в качестве специальных агентов, он проделал это в дни нашего младенчества, когда, как сказал Хью, «мы были добрыми, милыми, наивными простаками». Однако изо всех них Харви был наилучшим. Он почти десять лет поставлял Гуверу бесценный материал из управления.
В конце четвертой страницы чувствуется, что Харви стал смирненький как овечка. Я помню буквально следующий обмен репликами:
«Вы не поверите, — сказал Хью, — но я действительно ненавижу Будду».
«Да, Эдгар Гувер — мужик неважнецкий, и вы любите наши задницы, тем не менее все эти годы изо всех сил старались сдавать Будде наши лучшие карты, так?»
«У меня больше добрых друзей здесь, чем там», — сказал Билл.
«А какие хорошие двойные агенты не имеют друзей? — возразил Хью. После чего выложил все напрямик: — Вот мрачный итог, Билл. Ловлю вас на слове — вы любите нас больше, чем Будду. В таком случае добудьте нам сверхсекретную информацию из его особых папок. Меня не интересует, как вы это сделаете. И если Эдгар когда-либо обнаружит, чем вы занимаетесь, и снова заставит вас работать на себя, что ж, тройные агенты быстро исчезают. Я тогда напущу на вас неслыханных громил. Это claro, hombre[226]?»
«Claro», — ответил Билл.
На этом обмене репликами, Гарри, запись заканчивается. Ты, конечно, можешь догадаться, какой вопрос я задала Хью.
«И с тех пор ты вел Билла?» — спросила я.
«Да, с моей поездки в Берлин в пятьдесят шестом году. Очень удачный получился у нас тогда завтрак. Бедняга Билл. Когда столько лет живешь с двумя лицами, и пить приходится за двоих».
Как видишь, Гарри, немало пищи для размышлений. От предательства у меня мороз идет по коже. Я только что распростилась с одной из клятв, которые дала, выходя замуж. На какое-то время это утолит твой голод, алчная физия.
Твоя Киттредж.В течение некоторого времени я писал страстные письма Киттредж, но она не отвечала. Наконец она сослалась на Талмуд:
В этой книге, Гарри, заключена мудрость для той небольшой части еврейской крови, которая течет в тебе. Когда древние вавилонские евреи решили не поддаваться могучему соблазну, они оградили свое желание частоколом. А поскольку одного забора недостаточно, чтобы сдержать порыв, они построили частокол вокруг частокола. Поэтому я не встречаюсь с тобой и не поощряю любовных писем. Лучше расскажи мне, что ты узнал.
Я нехотя повиновался. Нижеследующее письмо может служить образцом того, что я писал.
12 сентября 1965 года
Дорогая Киттредж.
Прошел ровно год с того момента, когда ты прислала мне особую информацию о Билле Харви, и с тех пор я не перестаю думать о нем. Собственно, я слышу о его деяниях от Кэла, который ужасно огорчен тем, что сделал Харви с римской резидентурой. Чем большие успехи одерживает Кэл в качестве главного смутьяна при Хелмсе, тем больше он сомневается, назначит ли его Хелмс своим заместителем, когда станет директором. Так что, боюсь, в расчеты моего отца вошла способность к эскалации. Кэл стал снова столь же авторитарным, как во времена моего детства. У нас происходят бесконечные стычки. Я полагаю, он злится, потому что я не буду больше его помощником, так как решил перейти к Хью. Просто нам с отцом невозможно оставаться вместе после Парижа. Особых оснований для этого нет, но понимаешь, совесть проложила между нами пропасть. К тому же на Кэла последнее время снова напал мрак. Не знаю, является ли Харви тому виной, но Кэл положительно помешался на нем. Видишь ли, Хелмс весьма неохотно готов вытребовать Бешеного Билла из Рима и отправить пастись. Кому же, однако, поручат сообщить Биллу, что с ним покончено? Хелмс хочет, чтобы Кэл поехал в Рим и объявил об этом. «Это смягчит удар, — сказал Хелмс моему отцу. — Кто-то из нас должен быть там, чтобы помочь Харви сойти по ступенькам». Кэл же сейчас переживает что-то вроде нервного срыва. «Не могу я это сделать, — твердит он мне. — Я бы никогда не простил Билла Харви, если бы он явился и сказал, что со мной покончено. Я бы решил, что он ликует, и это привело бы меня в такое состояние, когда я не в силах был бы владеть собой».
«Так или иначе, — возразил я, — если Хелмс хочет, чтобы это поручение выполнил ты, тебе едва ли удастся отвертеться».
«Ну, я могу попросить тебя выступить моим заместителем. Если я пошлю вместо себя сына, это будет выглядеть как знак уважения».
«А потом я могу оказаться в близком соседстве с Биллом».
«Рик, я не сбросил бы на тебя такую ношу, если бы не был уверен, что ты ее пронесешь. Час-другой будет, да, неприятно, но ты же мой сын. Наступает время, когда человек вынужден что-то сделать. Будем надеяться, Билл по собственной инициативе подаст в отставку».
На этом разговор закончился, но я впервые в жизни не верил отцу. Я думаю, его страх объясняется карьеристскими соображениями. Думаю, он боится, как бы Харви не устроил заварушку, с которой Хаббард, будущий заместитель директора, не хочет быть связан. Надеюсь, что я не прав. И да, продолжаю надеяться, что Билл Харви подаст в отставку или же изменится к лучшему. Вся беда, думаю, в том, как он получил свое назначение в Рим. Проблема, как ты помнишь, состояла в том, чтобы побыстрее убрать Харви с глаз Маккоуна, о чем и позаботился Хелмс. В тот момент вакансия была только в Рим. Стремясь подсластить пилюлю, Хелмс дал Харви задание, тешившее его честолюбие: «Рим сейчас, — сказал он, — как косметический магазин, где продают пудру. Все разведданные мы получаем из рук итальянских спецслужб. Это позор. За десять лет мы не переманили ни одного кагэбиста. Ситуация требует ваших талантов, Билл. Поезжайте туда, будьте безжалостны, как молот, изворотливы, как Медичи. Вы можете все перевернуть там и поставить с головы на ноги».
По словам Кэла, Хелмс просто подогревал Билла, чтобы тот не воспринял это назначение как понижение. Но Харви ринулся в бой. И хотя наши лучшие люди в римской резидентуре были действительно едва ли выше придатков к госдеповцам на светских приемах и никаких разведданных не собирали, Харви три шкуры снимал со всех, кто там работал. А Рим был любимым местом для стариков кураторов. Можно было наконец пожить в свое удовольствие, пользуясь некоторыми привилегиями. Харви каждому из них назначил определенный участок работы. Он без конца дергал стариков. «Ты наконец завербовал сегодня этого русского?» Конечно, никакой русский завербован не был. В довершение всего Харви оскорбил римскую гордость. Он изо всех сил старался поставить во главе местной разведки своего итальянца. Когда Биллу наконец это удалось, выбранный им человек был воспринят всеми новыми коллегами как нелепейшая фигура — они так его осмеяли, что он обратил свою злость на Харви. И начал чинить ему препятствия. А под конец заявил Королю Биллу, что не разрешит больше производить подслушивание телефонов советского и восточноевропейских посольств. Билл устроил спектакль. Два-три подобных эпизода, и стали говорить, что Харви надо подкладывать бомбы за обедом. Он храпел, пока его не расталкивали.
